Юлия Алейникова - Крест Иоанна Кронштадтского
– Подруг Лиды продолжай трясти. Если эта Вайдман о нем знает, подружки близкие наверняка тоже в курсе. Артемьева была обычной школьницей, а значит, болтушкой. Пока у них с этим военным до дела не дошло, наверняка с подружками делилась. Нажать на них надо.
– А как?
– Так. На Петровку вызовем повесткой, живо врать перестанут, – нравоучительно проговорил Кочергин. – И еще. Что тебе еще эта Вайдман говорила? Что они пятнадцать минут разговаривали, а она за ними через окно магазина наблюдала?
– Да, – подтвердил Коля.
– Да-а, – передразнил его капитан. – А вот теперь подумай, как так могло получиться, что она за ними пятнадцать минут наблюдала, а звание и род войск не разглядела? То, что он Артемьеву приглашал куда-то, она заметила, а погоны не разглядела?
– Может, она просто признаться побоялась? – предположил Коля. – Маньяк все же, убийца. Мало ли что?
– Может, и испугалась. Тут я ее осуждать не могу, – согласился Кочергин. – Ее не могу. А тебя могу и буду. Она лицо частное, к тому же школьница, что с нее возьмешь? А вот ты, как оперативник, обязан был добыть информацию. Иначе как мы дело раскроем, если каждого жалеть будем?
– Я не каждого, – краснея, ответил Коля. – Просто она сирота, и вообще. Ситуация у нее.
– Ситуация? – кивнул головой Кочергин. – Дочь врага народа пожалел? – Коля только отвернулся. – Навел я справки об этой девице и ее родственниках, – без всякой язвительности или раздражения проговорил Кочергин. – Та еще семейка. Дедушка ее сидит благополучно в тюрьме, но не за шпионаж, а за мошенничество.
– Как за мошенничество?
– Так. Обзаведясь фальшивыми документами и кучей медицинских заключений, липовых, разумеется, старичок ходил по министерствам и ведомствам и вымогал пособия как инвалид, потерявший здоровье в борьбе за дело трудового народа, и как герой Гражданской войны, работавший прежде на предприятии их ведомства. Пособия он вымогал одноразовые, но крупные. В общей сумме набралось на несколько сот тысяч рублей.
– Ничего себе! – попытался представить себе такие деньжищи Николай и не смог.
– Да, представь себе, – сухо подтвердил Кочергин. – Вот папаша ее – другое дело. Он действительно работал до войны заведующим аптекой. Разбавлял лекарства, пускал налево дефицитные препараты, но все это не вскрылось бы, если бы его зам не написал на гражданина Вайдмана донос, на место его метил. Но донос политический. А уж когда Вайдмана взяли, тут и про лекарства всплыло. В общем, заодно с ним и жену прихватили. Она на радио работала младшим редактором. Его расстреляли, ее в лагерь. Там и умерла.
– Думаете, она знает? – робко спросил Коля.
– Мира твоя? О чем? О дедушке аферисте или о папаше-воре?
– Обо всем, – вздохнул Коля.
– Да уж, наверное, не глупее нас с тобой, – усмехнулся Кочергин. – А потому так просто расколоть ее не выйдет. Удивительно, что она вообще с тобой разоткровенничалась.
– А мне она показалась хорошим человеком, – не сдавался лейтенант, в силу возраста и неопытности, а может, просто по доброте душевной не потерявший еще веры в людей.
– Это я как раз заметил, – язвительно бросил Кочергин. – Не обольщайся, Коля, тебе по должности не положено. Ладно, Саврасову, Домнину и Орлову ко мне, с Вайдман пока подождем. Оставим на закуску. И вот еще что – вызови-ка сестру Артемьевой.
– Да она же ничего не знает, – безнадежно махнул рукой Николай.
– Пригласи.
– Орлова! – резковато, по-казенному, как чужую, вызвал Николай сидевшую в коридоре девушку.
Они пришли все вместе: Соня, Оля и Женя, он видел из окна. Хотя им было назначено на разное время. Соне – на десять утра, Оле – на одиннадцать, а Жене – так и вовсе на двенадцать. Боятся, дрожат, наверное, думают, Соня выйдет первой и все им расскажет, невесело улыбнулся Коля. Нет, девушки, не так прост капитан Кочергин.
Соня вошла в кабинет крадущейся походкой. Взглянула на Николая в поисках поддержки, но тот демонстративно уткнулся носом в бумаги – изображал глубокую занятость. Пришлось девушке идти к столу Кочергина. Тот смотрел на вошедшую строгим холодным взглядом. Дрожащую Сонечку Орлову Николаю было жалко. Но ничего не поделаешь, работа есть работа, одернул он себя, глядя, как девушка присаживается на самый кончик стула.
Сегодня ее косы были подвязаны друг к дружке корзиночкой, а пестренькое ситцевое платье, миленькое и скромное, очень шло к ее раскрасневшемуся от волнения лицу.
Кочергин с минуту молча изучал девушку своим мертвым взглядом, а потом вдруг улыбнулся, и Коля услышал, как выдохнула свой испуг Соня.
– Здравствуйте, Соня. Меня зовут Павел Евграфович, я занимаюсь расследованием обстоятельств гибели вашей подруги Лиды Артемьевой, – по-дружески, теплым голосом представился Кочергин. – Я знаю, вы были подругами, поэтому я попрошу вас рассказать, каким человеком была Лида, – простодушно глядя на девушку, сказал Кочергин.
– Каким человеком? – удивленно подняла глаза на капитана Соня.
– Да, каким человеком?
Николай видел, как в Сониной душе облегчение борется с недоверием. Наконец она снова опустила глаза и проговорила бесцветным, неуверенным голосом:
– Хорошим.
– Сказать про человека, что он хороший, все равно что про изысканное кулинарное блюдо сказать, что оно вкусное. Не сладкое, горькое или острое, а только вкусное. Понимаете? – слегка улыбнувшись Соне, упрекнул Кочергин.
Соня его улыбки не заметила, потому что еще ниже наклонила голову и после минутного колебания заговорила каким-то неживым, спотыкающимся голосом.
– Лида была ответственным человеком, активной общественницей, хорошим товарищем, – словно давая характеристику на комсомольском собрании, выдавливала из себя безликие фразы Соня. Но плохо она знала капитана Кочергина, если рассчитывала отделаться от него этим жалким лепетом.
– Хорошим товарищем? – уцепился Кочергин за последнюю фразу. – Соня, а что, по-вашему, означает понятие «хороший товарищ»? – с искренним простодушием заглянул он девушке в лицо.
Николай перестал шуршать бумажками, создавая видимость деятельности, и тоже с интересом уставился на Соню.
– Хороший товарищ, – подняв глаза от коленок к потолку, проговорила Соня, словно готовясь отвечать урок, – это надежный друг, честный, верный, который не бросит в беде, не предаст, не обманет, – все увереннее и смелее говорила Соня.
– Соня, а себя вы считаете хорошим товарищем и надежным другом? – неожиданно перебил ее Кочергин.
– Да, конечно, – тут уж Соня оторвалась от потолка и смело посмотрела в глаза Павлу Евграфовичу.
– И если товарищ доверит вам важную тайну, вы никогда его не предадите, как бы туго вам ни пришлось? – продолжил тем же добродушным, без всякого напора голосом Кочергин.
– Нет, ни за что, – тряхнула головой Соня, и маленькие светлые завитки у нее на висках подпрыгнули, словно пружинки.
– А скажите мне, Соня, – доверительно спросил Кочергин, словно советуясь с девушкой, – как должен поступить настоящий товарищ, если его друг попал в беду?
Соня тут же вскинулась, готовая дать единственно верный ответ, но Кочергин не дал ей заговорить и продолжил так же неторопливо:
– А чтобы помочь товарищу, спасти его, надо выдать его секрет. И человек понимает, что секрет этот нехороший, нечестный. И вот на одной чаше весов – спасение товарища, а на другой – глупый, стыдный секрет. И человек знает, что, если он спасет друга, выдав его тайну, тот его может никогда не простить, отказаться от него, посчитать предателем, но зато он будет спасен. А если человек будет и дальше верно хранить секрет, то потеряет друга навсегда, тот просто погибнет. Погибнет из-за того самого глупого, постыдного секрета. Вот как быть человеку в этой сложной ситуации? Как поступить верному товарищу? Что спасать, что предпочесть?
Николай слушал своего начальника не дыша и со смешанным чувством наблюдал за девушкой. А ведь действительно нелегкий выбор. Прослыть предателем, но спасти человека или хранить сомнительную верность, пожертвовав жизнью друга? Для Николая выбор был ясен. Он видел Лиду Артемьеву висящей на крюке в подвале гастронома. А какой выбор сделает Соня?
Эх, надо бы ей фото показать с места преступления, кусая губы, размышлял Николай и не знал, что предпринять. Кочергин четко распорядился: что бы ни происходило во время допроса, не вмешиваться и рот не открывать.
Соня молчала, сосредоточенно нахмурив брови и сжав в тонкую линию губы. Кочергин тихо отодвинул ящик стола и достал оттуда конверт. Вынул из него несколько фотографий и не спеша разложил на столе.
– Вот, взгляните, – суховато предложил он Соне, и Николай с облегчением выдохнул. Сообразил капитан.
Соня сперва мельком, несмело взглянула на фото, потом еще раз, и когда она дрожащей рукой взяла со стола один снимок, Коля увидел, как по лицу ее расползается ужас. Было видно, как ей хочется бросить фотографию и как она не может оторваться от нее. Кочергин, сжалившись над девушкой, пришел ей на помощь и забрал у нее из руки фото. Потом сгреб снимки со стола и прямо так, без конверта, положил их в ящик.
