Виктор Пронин - Ночь без любви
— А разве это не так? Разве это не так, Костя?
— Нет. Как шофер я даже лучше, чем этот любитель самолетов, как начальник стройуправления. Поладить с ним несложно — ублажай, и все. И не говори мне, что у вас любовь или что-то в этом роде. Знаешь, со стороны виднее. Вы уже покатились… Набрали скорость. А что впереди, догадаться нетрудно.
— Думаешь, покатились? — растерянно переспросила Таня. — Костя, ты знаешь его жену? Что она такое?
— Он от нее не уйдет.
— Красивая?
— Не сказал бы… Тебе в подметки не годится.
— Умная? Умнее меня?
— И здесь можешь быть спокойна. Она не дура, нет. Но она… курица. У нее все решено раз и навсегда. Все знает, все понимает. Но лучше всего знает, что сколько стоит, что на что меняется, какова доплата… тем и живет. Успокоилась. И напрасно.
— Почему?
— Она не знает Анатолия. С ним нельзя успокаиваться. Но от нее он не уйдет.
— В чем же дело! Детей у них нет… А, Костя?
— Дело в должности. Это для него главное. Развод повредит ему, сделает уязвимым, уменьшит зарплату. Кроме того, он может лишиться этой вот машины… И тогда не сможет… Не сможет дружить с такими девушками, как ты, поступать, как ему хочется, ездить на самолеты смотреть. Он думает, делает, говорит только то, что от него требуется, что от него ждут, за что ему платят деньги.
— Невысокого же ты мнения о своем начальстве.
— Шоферам позволено. Если это не отражается на их работе.
— Непонятно вот только, почему ты всего-навсего шофер?!
— А кем бы ты хотела меня видеть?
— Занимай кабинет Анатолия.
— И тогда ты посмотришь на меня ласковее?
— Да, Костя. Тогда я стану совсем ласковая. А ты перестанешь думать о воздушных шариках.
— И что происходит с людьми! — Костя ударил кулаком по столбу. — При хорошей должности уже не имеет значения, дурак ли этот человек, сволочь ли он, вор! Он попросту обязан воровать, обязан блудить, подличать, может быть, никто не заподозрил его в слабости, лишь бы доказать, что его не собираются снимать, что его положение прочно и незыблемо!
— Ты говоришь об Анатолии?
— Думаешь, сверхурочные за эти вот поездки он платит из своего кармана? И за бензин тоже? А машина обломается, он что же, за свои деньги будет ее ремонтировать? А коньяк он пьет за свои? За свои коньяк никто не пьет. И делают его не для тех, кто пьет за свои.
— Костя, — Таня положила ему руку на плечо, — не надо считать чужие деньги, ладно? Мне почему-то не нравится это занятие. Если уж мы начнем… нам ни на что другое не останется времени. В мире столько денег и столько людей, которые владеют ими без достаточных оснований… которые тратят их пошло, бездарно, оскорбительно для окружающих… Не будем, ладно? Вот смотри — рядом с тобой стоит красивая женщина… Неужели она не стоит твоего внимания? — Таня стояла, прислонившись к столбу, сложив руки на груди. Поза вроде и вызывающая, но была в ней какая-то беззащитность. Костя отвел ее волосы в сторону, заглянул в глаза.
— Спокойно, Костя, — сказала Таня, поняв его состояние. — Только без рук! Только без рук! Все в порядке.
— Не вижу никакого порядка.
— Наведи! — Она передернула плечами.
— Давай бросим его к черту! Пусть смотрит на самолеты!
— Нет, Костя, ничего не получится. Он выгонит с работы тебя, перестанет звонить мне, и мы с тобой не сможем видеться даже в таких вот ворованных условиях. Это он нас познакомил, благодаря ему мы встречаемся, ты ведь никогда не заезжал за мной по собственному желанию, ты заезжал, лишь когда он посылал. Может быть, эти задания ты выполнял охотнее других, но это были его задания.
— Я плохо поступал?
— Почему же! Ты очень исполнительный водитель. Он тебя ценит, доверяет даже такие вот деликатные дела. И мне тоже ты нравишься. Как водитель.
— Спасибо. Рад стараться.
— Слушай, ты усвоил какие-то лакейские замашки, тебе не кажется? Делаешь свое дело, но с обидой, причем даешь понять, что обиду не забудешь. Не надо, Костя. Это тоже от слабости. Возьми себя в руки.
— Я вижу, тебе приятно думать, что я слаб.
— Опять не то! — воскликнула Таня с досадой. — Я хочу видеть тебя сильнее! Это ты можешь понять?! И не торопись мне что-то отвечать, а то опять начнешь обижаться! Если ревнуешь, то хоть ревнуй по-человечески!
— Это как?
— Поступками! Все на свете нужно выражать поступками! Любовь! Ненависть! Месть! Слова мешают, Костя! Все в них теряется, разжижается, исчезает. Слова уходят, а поступки остаются. Надо реже говорить и чаще поступать.
— Это тебе Анатолий сказал?
— Да. Он. И я с ним согласилась.
— Сразу согласилась?
— Сразу. Я тоже так думала, но не могла выразить вслух. Могу сказать больше — он частенько говорит такое, с чем не хочется спорить.
— И ты не споришь?
— И ты, Костя, тоже. Разве нет?
Динамики, спрятанные где-то в мокрой листве деревьев, неожиданно громко, на всю безлюдную площадь сообщили, что самолет приземлится через полчаса.
— Слушай, Костя, давай прокатимся, а?
— Не возражаю.
Он сел в машину, подождал, пока сядет Таня, включил мотор, развернулся и нырнул в коридор из темных деревьев. Угадав поворот, Костя, почти не снижая скорости, свернул в сторону от города. Шоссе влажно блестело в свете фар, капли на ветровом стекле ползли в стороны, встречный поток воздуха сдвигал их к дверцам. Таня сидела неподвижно, откинувшись назад и скрестив руки на груди.
— Люблю ночную дорогу.
— А скорость?
— И скорость люблю. И встречные огни… и ветер в лицо. Я опущу стекло, ладно?
— Промокнешь.
— А! Плевать. Я не слишком грубо выразилась?
— В самый раз.
— Надо же… Что ни сделаю — все для тебя в самый раз!
— Что делать… Что делать… Я не вижу в тебе недостатков.
— Ни одного?
— Когда ты со мной — ни одного. Но ты просто обрастаешь недостатками с головы до ног, когда в машине появляется Анатолий.
— Значит, все-таки ревнуешь. Это уже хорошо, это уже кое-что…
— Что же тут хорошего?
— Это говорит о том, что ты живой человек.
— А ты в этом сомневалась?
— Да! Да! Да! Поехали назад. А то Анатолий даст тебе хороший нагоняй.
— А тебе?
— Мне? Нет. Он мне верит. И правильно делает.
— Ты ведешь себя примерно?
— Да! Хотя нет. Я не веду себя примерно. Но Анатолий поступает правильно, доверяя мне.
— Разумеется. Он мудрый руководитель, чуткий товарищ, прекрасный…
— Перестань!
— Что перестать?
— Перестань дурить. Перестань соглашаться со мной. Перестань дураком прикидываться.
— Слушаюсь. Мы приехали. Он уже ждет. Видишь?
— Вижу.
— Кому-то из нас достанется, а?
— Авось!
— Каяться не будем?
— Перебьется. Невелика птица.
— Как знать, — усмехнулся Костя. — Как знать.
— Ничего, время от времени его нужно на место ставить. И потом, нас двое, а он один.
— Думаешь, нас двое? Скорее вас двое.
Анатолий стоял у перил, и его мощная фигура была видна издали. Он наслаждался видом приземляющегося самолета. Красные огни появились неожиданно низко, вынырнув из-за туч, и стали быстро приближаться к земле. Самолет увеличивался прямо на глазах, будто разбухал. Наконец его толстые колесики коснулись бетонной полосы, он подпрыгнул, еще раз подпрыгнул, уже тяжелее, и побежал, провисая крыльями.
И лишь тогда Анатолий повернулся к машине.
— Что, ребята, покатались? — спросил он как-то уж слишком доброжелательно. Не только его плечи, руки, но даже щеки, губы, брови казались сильными, натренированными. — Далеко были?
— До поворота и обратно, — ответил Костя, хотя знал, что обращаются не к нему.
— Таня, далеко прокатились?
— Он же говорит — до поворота… Садись. Поздно уже. Поедем.
— Ты так думаешь? Хорошо. Поедем. Куда?
— Домой, куда же еще!
— Да? — У Анатолия была привычка переспрашивать, будто удивлен словами собеседника и даже огорчен. — Ты сказала, домой?
— Сказала. — Таня подтверждала свои слова, по так, словно настаивала не на смысле, а на том, что действительно их произнесла и не собирается это скрывать.
— А может, полетим? Через полчаса последний самолет. Билеты есть. Деньги есть. Я здесь. Ты тоже в наличии. Так что? Летим?
— Куда?
— Понятия не имею! Сядем и полетим. А? Слабо? — Анатолий наклонился к машине и глянул Тане в глаза, глянул напористо, требовательно, шало. Короткие жесткие волосы его намокли, плащ был распахнут, сильная рука лежала на дверце машины, готовая рвануть ее, раскрыть, вытащить Таню из машины и втолкнуть в самолет. — Ну? И даже спрашивать не будем, куда он летит, когда вернется, да и вернется ли вообще… Прилетим в какой-нибудь город… Певек, Ташкент, Сочи… Поселимся в гостинице…
— Костя возражает. — Таня улыбнулась.
