Александра Маринина - Чувство льда

– Люба, что я должен сделать, чтобы вы позволили мне общаться с сыновьями?

Она опешила от неожиданности, остановилась, резко вырвала руку, до того мирно лежавшую на локте Юрцевича.

– Мы ведь договорились… Зачем вы снова начинаете? Вы не будете с ними общаться. Никогда.

– Но почему? Люба, вы, может быть, не понимаете меня. Я не настаиваю на том, чтобы они узнали, кто их отец.

– Еще не хватало! – фыркнула Люба.

– Я не настаиваю на этом, – продолжал Юрцевич. – Но вы можете представить меня в каком-нибудь другом качестве. В любом. Я на все согласен. Только дайте мне возможность видеться с ними, общаться.

– И что я должна сказать детям? А моим родителям? Кто вы такой?

– Скажите, что я ваш друг. В конце концов, скажите, что я ваш поклонник. Жених… ну, я не знаю, все, что угодно. Меня устроит любое ваше решение, только бы видеться с мальчиками.

– Да какой из вас жених? – Люба насмешливо улыбнулась. – У вас же есть жена.

– А если ее не будет? – очень серьезно спросил Сергей.

– То есть как «не будет»? А куда она денется?

– Я разведусь. Я готов на это пойти, если вы потребуете.

– Не собираюсь я ничего от вас требовать. Ну что вы, ей-богу… У вас есть ребенок, которого родила вам ваша жена. Вы что, готовы его бросить?

– Да, я готов.

– Вы сумасшедший?

– Нет. Я очень люблю вашу сестру, Люба, я люблю ее до сих пор, и я не представляю себе жизнь без наших с ней детей. Пожалуйста, Люба, я прошу вас… Подумайте о том, что я сказал. Я приду через неделю, буду ждать вас возле школы, как сегодня, а вы подумайте, хорошо? Не говорите сразу «нет».

На этот раз он не поцеловал ей руку, а только легонько сжал затянутую в перчатку ладонь, повернулся и быстрым шагом направился в сторону метро.

Он появился ровно через неделю, как и обещал. На этот раз Люба была готова к разговору. Во всяком случае, ей казалось, что готова.

– То, о чем вы просите, совершенно невозможно, – сразу сказала она, едва Юрцевич подошел к ней на улице. – Если я объявлю своим родителям, что у меня появился неженатый поклонник, то рано или поздно встанет вопрос о том, почему он не делает мне предложения. Как я смогу объяснить им, почему не выхожу замуж за вас? Женатого поклонника они не потерпят, мои родители – люди строгих правил.

– А если сказать им правду? Пусть они знают, кто я такой. Мальчики же не станут вас спрашивать, почему я на вас не женюсь.

– Правду? – Люба высоко вскинула тонко подведенные брови. – Вы с ума сошли! Они слышать о вас не хотят! У вас судимость, вы работаете на кладбище. Как вы себе это представляете? Вы не забыли, кто такие мои родители?

– Народные артисты СССР, – усмехнулся Юрцевич и добавил: – К сожалению. Вероятно, они не так демократичны, как вы. Люба, выходите за меня замуж.

– Что?

Она решила, что ослышалась или что-то не так поняла.

– Выходите за меня замуж. Если вы согласитесь, я немедленно разведусь. Я стану вашим мужем и буду иметь право общаться со своими детьми и растить их вместе с вами. Вам станет намного легче, я возьму на себя большинство забот, я вам обещаю. Вы защитите свою диссертацию и будете заниматься наукой, а я буду заниматься детьми. Вас смущает проблема родителей? Давайте уедем, уедем вместе, в другой город, там поженимся, и они никогда не узнают правду. Хотите, я возьму вашу фамилию? Люба, – он схватил ее за руки, – я на все пойду, я сделаю невозможное. Вы мне верите?

Его слова доносились откуда-то издалека, словно Юрцевич стоял не рядом с ней, а находился на другом конце света и разговаривал по плохо работающему телефону. Сколько лет она жила, мечтая услышать эти слова! Эти или такие же. Выходите за меня замуж, мы уедем, мы поженимся, я все сделаю… Те самые слова, о которых грезят девицы, начитавшиеся романов. И слова эти произносит не кто-нибудь, а мужчина из ее странных волнующих снов. Как хочется сказать «да»!

И снова она растерялась, потому что снова оказалась не готова к разговору. Да и как ей быть готовой, если умом она прекрасно понимает, что к Юрцевичу приближаться нельзя – родители этого не потерпят, а всем, что за пределами разума, – телом, сердцем, душой – она тянулась к нему и хотела только одного: быть рядом с ним каждый день и, самое главное, каждую ночь.

Даже через перчатки она чувствовала тепло его рук, и его лицо с невозможно синими глазами было так близко…

– Я не ожидала услышать такое, – тихо проговорила Люба. – Я не могу вам сейчас ничего ответить.

– Вам нужно подумать? Сколько?

– Я… не знаю. Это все очень неожиданно. Дайте мне время.

– Хорошо. Еще неделя. Я подожду еще неделю.

Едва расставшись с Юрцевичем, Люба уже кляла себя последними словами. Ну почему она не может говорить то, что нужно, и тогда, когда нужно? И главное: почему она не может правильно думать и чувствовать? Жениться он готов! Она что, на помойке себя нашла, чтоб всерьез обсуждать возможность брака с человеком, который ее не любит? Всего неделю назад он признался, что до сих пор любит Надю, которой уже почти шесть лет нет в живых. И потом, каким отцом он сможет стать мальчикам, если без зазрения совести готов бросить собственного ребенка? Конечно, Саша и Андрюша тоже его дети, но педагог Люба Филановская отдавала себе отчет в том, что человек, который может сделать выбор между собственными детьми, не может быть хорошим родителем. Для настоящего отца все дети одинаково дороги и выбор между ними невозможен.

Она шла домой по улице Горького, мысленно выискивая все новые и новые аргументы для отказа, но другая часть мозга коварно рисовала прекрасные картины: вот они вчетвером идут в театр Образцова, Юрцевич ведет ее под руку, рядом шагают красивые мальчики, и сходство между ними и отцом просто-таки бросается в глаза, и все провожают их взглядами и улыбаются. А вот они в Сочи, на пляже, и Юрцевич плавает с мальчиками наперегонки, а Люба стоит на берегу и машет им рукой, и они выбегают из воды, мокрые, загорелые, хохочущие, набрасываются на нее, падают на горячий песок, прохладное сильное мужское тело касается ее не прикрытого купальником живота… И все в таком роде.

Всю неделю Люба то и дело поглядывала на мать и отца, пытаясь представить себе, что они скажут, если она заявит, что выходит замуж за Юрцевича. Ну, крик, скандал – это понятно. Но дальше что? Выгонят из дому? Нет, не выгонят, потому что дети. На кого они останутся? Кто будет ими заниматься? Выгонят вместе с детьми? Тоже нет, потому что для мамы и отца самое главное – общественное мнение. Как они объяснят отсутствие внуков? Куда мальчики подевались? Им придется говорить, что Любочка вышла замуж и переехала к мужу, да мало того, нужно будет еще и делать вид, что все в порядке, и приглашать дочь с зятем и детьми в гости на семейные и праздничные обеды, чтобы все видели, что Филановские – по-прежнему образцовая семья. Одним словом, жизнь превратится в ад. Что же предпринять, чтобы все получилось?

О господи, о чем это она? О чем она вообще думает? Что должно получиться? Брак с человеком, который ее не любит, для которого она никогда не станет желанной? С человеком, который только из чувства долга, только ради возможности быть рядом со своими детьми будет спать с ней в одной постели и во время близости видеть перед глазами ее покойную сестру? Невозможно. Да, она влюблена, теперь уже нет смысла скрывать от себя самой сей прискорбный факт, но это абсолютно не означает, что она может растоптать собственное достоинство. Нет, нет и нет.

И снова Любе показалось, что она совершенно успокоилась и внутренне подготовилась к разговору с Юрцевичем. Теперь уж точно не может случиться ничего такого, что выбьет ее из колеи и заставит вести себя глупо. Она все предусмотрела, все продумала.

Он пришел с цветами. Огромный букет роз. И где только он их раздобыл?

Цветы оказались первым, чего Люба не предусмотрела и к чему оказалась не готова. Никогда в жизни ни один мужчина не дарил ей цветов, букеты она получала только от школьников 1 сентября, в День учителя и на 8 Марта. Как и в прошлый раз, она начала разговор первой. И снова начала с отказа, высказанного теми же самыми словами:

– То, о чем вы просите, совершенно невозможно. Я не могу выйти замуж за человека, который меня не любит.

В речи, которую она приготовила заранее, фраза была длиннее и заканчивалась словами: «и которого не люблю я». Но почему-то произнести это вслух Люба не смогла.

– Речь не идет о моей любви к вам, – голос Юрцевича звучал слегка удивленно. – Я был уверен, что вы это понимаете. Речь идет о стабильных отношениях, о создании полноценной семьи, в которой дети будут расти рядом с двумя любящими их взрослыми. С вами и со мной. Если вы боитесь, что я начну претендовать на интимные отношения, то я вам обещаю, что этого никогда не будет. Вы получите статус замужней женщины и существенное облегчение во всем, что касается детей. У вас появится свободное время на то, чтобы заниматься тем, чем вам захочется. Вы будете строить собственную карьеру. Разве то, что я вам предлагаю, плохо?