Анна и Сергей Литвиновы - Звезды падают вверх

Пахло чем-то кислым. У стены лежало два плесневелых матраца. Валялись пыльные бутылки, промасленная бумага, ржавые банки. Даже вандалов, похоже, здесь не было с весны.

Кольцов пошел налево по гулкому мертвому коридору. Когда-то здесь, на первом этаже, размещались кабинеты администрации. Проходили вечно озабоченные врачи. Топали сапогами солдатики – повара и санитары. И он, Иван, вместе с друзьями возвращался, взмыленный и веселый, со спортплощадки к себе «в номера» на третий этаж… Тогда казалось, этот корпус простоит века. Теперь здесь царила мерзость запустения.

Кольцов заглянул в один из покинутых кабинетов. Двери не было. Пятнадцать лет назад здесь, помнится, размешался главврач, как они его промеж собой называли, – тот самый высокий, статный генерал в штатском. Теперь же в кабинете не осталось ни-че-го. Столы, стулья, дверь, даже косяки и рамы – все, что могло пригодиться в хозяйстве, было вывезено: мародеры из ближних деревень постарались. Умывальник вырвали с мясом. Кафельную плитку на стенах побили вдрызг. На полу валялись керамические обломки и битое стекло. Железный медицинский шкаф валялся на боку. Высокий сейф зиял распахнутой дверцей.

Конечно, никаких документов. Ни единой бумажки. Да и глупо было надеяться, чтобы хоть что-то могло сохраниться.

Кольцов вздохнул. Он ожидал чего-то подобного. А даже если бы все здесь сохранилось в том виде, как было пятнадцать лет назад, – что бы ему это дало? Он походил бы вдоль неприступного забора? Нанес секретный объект на карту?

Если быть честным перед самим собой, его привело сюда не столько дело, сколько ностальгия. Ему снова захотелось побывать там, где они – молодые, веселые, здоровые, полные надежд и честолюбия, – бежали когда-то наперегонки, как дети, на спортплощадку. И были живы Веничка, Илья Ильич… И все другие… И Марина… Ему просто захотелось снова оказаться в том месте, где он был счастлив… А он – несмотря на опыты, строгий режим и несвободу – был, черт возьми, счастлив тогда…

Кольцов развернулся и заторопился по коридору прочь из здания.

Как же звали того морячка? Судя по письму Венички, он оставался единственным из них живым. Кличка у него была… Да, все звали его Карандашом. Но не потому, что он был маленьким или субтильным. Нет, Карандаш уже тогда выглядел как настоящий мужик: мощный торс, большая голова… Он, кажется, был самым старшим среди них… Отслужил три года во флоте… Карандаш, Карандаш… Кажется, это прозвище шло от фамилии… От какой? Карандашов? Нет… Карандин? Не похоже. Фамилия была необычная, он ни раньше, ни после ни разу такой не встречал… Каранин? Да нет же… Ну, думай, думай, Кольцов!.. Ты же два месяца напролет слышал, как его выкликают на вечерней поверке…

Вдруг в памяти четко всплыло: Карандышев. Точно: Карандышев! Все сошлось. Когда вышел фильм Эльдара Рязанова по «Бесприданнице», Кольцов услышал эту фамилию второй раз. Там еще Карандышева Мягков играл… Помнишь, ты еще поразился непохожести лысенького хлюпика в исполнении Мягкова на нашего Карандаша – мощного, большеголового, мужиковатого?..

Карандышев. Курсант из Ленинграда.

Впрочем, курсантом из Ленинграда он был пятнадцать лет назад. Сейчас он запросто может быть кем угодно. И жить где угодно.

И не жить – тоже.

Кольцов вышел на крыльцо разоренного корпуса. Сквозь бетонные плиты дорожки пробивалась трава. Солнце, клонящееся над лесом, отбрасывало длинные тени. «И все-таки Карандышев – это единственная ниточка, – подумал Кольцов. – Я должен его отыскать. Или хотя бы попытаться отыскать».

Он вышел из ворот и, не оборачиваясь, зашагал к станции.

– …Пока мы установили только фамилию единственного, за исключением Кольцова, непогибшего курсанта, принимавшего в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году участие в испытаниях по программе Института прикладных психологических исследований, – продолжал капитан Петренко. – Его зовут Максим Семенович Карандышев. Одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, русский. Из рядов ВМФ демобилизован в восемьдесят седьмом году. С тех пор за Министерством обороны он не значится. Местожительство его в настоящее время неизвестно.

– Негусто… – пробормотал генерал Струнин. Полковник Марголин саркастически улыбался.

– У вас все? – спросил генерал.

– Так точно, – пробормотал Петренко.

– Ну-с, товарищи офицеры, какие будут предложения? – мягко оглядев собравшихся, спросил генерал Струнин.

Сотрудники КОМКОНа молчали.

– Пожалуйста, Владимир Евгеньевич, – он кивнул Савицкому.

– Для начала я хотел бы отметить огромный объем работы, который провели капитан Петренко и лейтенант Буслаев… – начал Савицкий.

Марголин скептически поднял брови.

– Сейчас не время для комплиментов, – перебил Струнин. – Пожалуйста, товарищ полковник, по существу…

– Мои предложения, – быстро переориентировавшись, Савицкий заговорил кратко и сухо, – сводятся к следующему. Первое, что касается поисков объекта. Разослать портреты и словесные описания Кольцова нашим коллегам из ФСБ. Повод есть: он разыскивается по подозрению в совершении убийства. Вместе с тем предупредить, чтобы его, в случае установления личности, не брали. Пусть установят наблюдение и тихо-спокойно ведут. Второе. В МВД о Кольцове предлагаю не сообщать. Там слишком много дыр, я боюсь утечки. К тому же менты не разберутся, возьмут объект, отобьют ему почки – зачем нам это надо?

– Пожалуйста, без фантазий, товарищ полковник, – прервал Савицкого Струнин.

– Есть, товарищ генерал!.. Далее… – продолжил Савицкий. – Я уверен, в течение сегодняшнего дня Петренко и Буслаев установят местонахождение Карандышева. Предлагаю за ним также установить наблюдение силами чекистов… И наконец, третье. Предлагаю попросить внести в машину фамилии-имена-отчества как Кольцова, так и Карандышева. Полагаю, что это может помочь вывести нас на них обоих… Если кто-то ими вдруг будет интересоваться, помимо нас.

Под машиной полковник Савицкий подразумевал супер-ЭВМ, к которой были подключены все телефонные линии страны (в том числе АТС-1, АТС-2, сотовые и спутниковые системы связи). Она находилась в подвалах здания ФАПСИ (Федерального агентства правительственной связи и информации) в центре Москвы, в четырех минутах ходьбы от Лубянки, в Большом Кисельном переулке. Супер-ЭВМ занимала три этажа и как бы пропускала через себя практически все телефонные разговоры, которые велись в столице. Подавляющее большинство этих переговоров – наверное, 99,99 процента или даже больше! – пролетало сквозь машину, не оставляя ровным счетом никаких следов. Однако существовала система «тревожных кодовых слов». Когда кто-то из телефонных собеседников произносил эти слова, ЭВМ отдавало команду записать весь разговор. Автоматически начинали записываться и все остальные переговоры обоих неосторожных абонентов. Раз в сутки записанные переговоры прослушивали оперативники, после чего решали, случайно ли произнесено кодовое слово или нет, и если возникали подозрения, что нет, говорившего брали в более плотную разработку. Библиотека «тревожных слов» могла насчитывать до двухсот слов и выражений. Постоянно существующими и никогда не отменяемыми выражениями были такие, например, как: «убить президента», «заложена бомба» (или «заложено устройство»), «взрывчатка», «тротил», «изделие»… К ним добавлялись другие кодовые слова, изменяемые в зависимости от политической и криминальной ситуации, а также от конкретного заказа, который имели право делать силовые структуры (ФСБ, Минобороны, МВД, Служба внешней разведки, Минюст, Генеральная прокуратура, налоговая полиция, управление охраны президента и КОМКОН), а также администрация президента. Слова менялись довольно часто. Например, после убийства Владислава Листьева в машину была внесена его фамилия, а также его клички и фамилии главных подозреваемых по делу. А, к примеру, перед президентскими выборами в машину были заложены фамилии основных кандидатов. Благодаря этому можно было с большой точностью отслеживать реакцию населения на пропагандистские мероприятия, а также составлять прогнозы по поводу итогов голосования (которые выгодно отличались от социологических опросов высокой точностью).

Теперь полковник Савицкий предлагал внести в память ЭВМ фамилии Кольцова и Карандышева.

– У вас все? – спросил генерал.

– Так точно!

– Что вы скажете, товарищ полковник? – мягко обратился Струнин к Марголину.

Козел Винторогий скривил губы и бросился в бой.

Глава 10

Неудачник?

Над столицей сгустились сумерки. Кольцов подходил к казино «Византия». Оно горело тысячей огней. Перед входом было светло, как в яркий солнечный день.

Кольцов, конечно же, робел. Он никогда в жизни не был в казино. Но его полжизни учили превозмогать страх. Страх перед первым полетом. Перед первой самостоятельной посадкой. Перед первым штопором… А уж казино-то… «Подумаешь, дерьмо!» – подбодрил себя Кольцов. К тому же ему были нужны деньги. Очень нужны. И, словно в омут, он бросился в двери «Византии» – они тут уже услужливо разъехались перед ним.