Ночной мотоциклист (сборник) - Виктор Васильевич Смирнов
Обвинения в адрес Ленчика были напрасными, потому что вахтенный не мог видеть из рубки корму, где находилась надстройка с каютами и машинное отделение. Надстройка заслоняла и «Ладогу». Да и что мог увидеть Ленчик в темноте?
Наверно, ребята понимали это, но человек уж так устроен, что при каждом бедствии ищет жертвенного козла.
— Неужели ты ничего не слышал? — спросил Ложко.
— Услышишь, когда ты крутишь свои джазы, — ответил Ленчик. — А наверху Карен и Машутка стрекочут.
— Прекратить болтовню, — сказал Кэп. — Милиция достаточно расспрашивала. Сказано: несчастный случай произошел по вине самого Маврухина. Мне, что ли, не жаль парня? Но пальцем не тыкаю ни в кого.
Экипаж «Онеги» примолк, однако сам Ленчик решил перейти в наступление:
— Мне не видно было, что за кормой, а у вас там из каюты кто–то выходил: дверь хлопнула, и свет мелькнул. Почему же он ничего не заметил? «Ладога» ближе к корме.
— Кто «он»? — спросил Леша.
— Я, наверно, — сказал Боцман. — Выходил в душ, а там труба лопнула, пришлось изоляцией обматывать. Но Маврухина не видно было и не слышно.
У Боцмана в минуту волнения еще резче обозначился литовский акцент. Он нервно помахивал уполовником.
— Кстати, почему сломался душ? — спросил я.
— Нашел о чем, — сказал Леша. — Душ его волнует.
— Судьба человеческая, — капитан вздохнул и погладил темя. — Не знаешь, где упадешь.
Разговор принимал философское направление. Ребята не хотели расходиться по каютам, страшась одиночества и темных мыслей.
— Вот уж три дня прошло, а не верится, что его нет, — сказал Боцман. — Как же так?
Вася Ложко согласно кивнул головой. Лихой чуб коснулся стола. Вася — «простой русский Аполлон», как однажды определила острая на язычок Карен. У механика классическая внешность первого ухажера. Эдакий ясноглазый малый, в меру добродушный, в меру хитрый, с клоком русых волос, словно у кукольного гармониста, с чуть вздернутым носом. Вдобавок ко всему Вася истый волгарь, он окал и сыпал пословицами.
— От смерти не посторонишься, косую не обойдешь, — сказал Вася. — Что уж тут… А я его как раз встретил накануне на площади Марата. Стоит, газету читает. Тронул его за плечо: чего, мол, тут? Так, говорит, гуляю по городу.
— Так, говорит, гуляю, — повторил, как эхо, Валера.
— У него на площади Марата знакомая жила какая–то. Люда, что ли, — вмешался я в разговор.
Разумеется, никакой Люды я не знал.
— Да нет, — тут же возразил Леша. — Не Люда, а Клава, и не на площади Марата, а на улице Самоварникова. В том районе у Маврухина не было никаких знакомых.
Разговор получался любопытный. Однако мыслитель Валера неожиданно вернулся к общей философской теме.
— Первый же час нашей жизни укоротил ее, — сказал он, цитируя кого–то из стоиков.
Боцман приоткрыл рот, и, я понял, что сейчас последует «все там будем» или «от судьбы никто не уйдет».
Требовалось незаметно, но решительно повернуть беседу в нужное русло.
— Недаром Карен говорила в тот вечер, что у нее плохие предчувствия, — сказал я. — Бывает так перед несчастьем! То собака воет, то еще что–нибудь. За день до того, как Маврухину свалиться, и тоже около одиннадцати — я как раз на палубе был — вдруг слышу: словно кто–то зовет. Тоненько: «Маврухин, а Маврухин!» Сверху, с мостика. Я посветил — никого нет. Только выключил, снова: «Маврухин, а Маврухин!»
Все оцепенели. Признаюсь, и мне стало жутко от собственной выдумки. Но нужно было расшевелить ребят, вызвать поток воспоминаний обо всем, что происходило в последние дни и могло показаться необычным, странным. Преступник не оставил следов, совершая убийство. Ну, а если он оставил их до? Ведь был же период подготовки!
Первым прервал тяжелое молчание Кэп.
— Бабьи выдумки. Лишь бы поболтать…
Боцман, однако, поддержал меня:
— Нет, почему же? У нас в деревне бывало — в день, когда помереть человеку, вдруг кто–то приходит и зовет. У нас говорили — это Мажанкис.
— Какой еще Мажанкис? — грозно спросил Кэп.
Боцман развел руками.
— Не знаю. Никто его не видел. Мажанкис, и все. Приходит!
Неожиданно Леша Крученых, который не верил ни в домовых, ни в бога, ни в черта, пришел на помощь Боцману.
— А что! — сказал он, поправляя галстук. — В этом что–то есть. Рассказать?
Он посмотрел на Васю Ложно. Механик пожал плечами: мол, ерунда, но любопытная. Валяй.
— Ты же сам, Вася, рассказывал, — продолжал поммех. — Ночью по машинному отделению кто–то ходил. И сжатый воздух вдруг зашипел, как будто давление стравливали.
— Пустое, чего там! — махнул рукой Вася, явно смущаясь.
— Да не пустое. Ведь было же? Было. Ты и сам обратил внимание.
Ивану Захаровичу, который смотрел на мир ясно и просто, не понравились мистические толки.
— Наверно, штуцер неплотно завинтили, — сказал он. — Вот и шипело. Следите за двигателем, механики!
— Дело в том, — мягко сказал Вася, — что все штуцера в трубопроводе были завинчены крепко, можете проверить. Но давление действительно стравили ночью.
— Хочешь сказать, у нас орудуют привидения? — спросил Кэп. — Кто стоял на вахте?
— Маврухин.
— Нда… Это когда бочка с «обтиркой» загорелась на берегу?
— Верно.
Я тотчас вспомнил волнения той ночи. Теплоход стоял на втором причале, под самым фортом, там, где докеры складывают всякий мусор. Ночью вспыхнула одна из бочек с «обтиркой» — промасленным тряпьем. Очевидно, произошло самовозгорание. Над бочкой возник двухметровый огненный столб. Маврухин, напуганный близостью огня, разбудил капитана, и тот отвел теплоход подальше, на восьмой причал, где мы и остались. Тем временем Валера, Ложко и я справились с пожаром, закрыв бочку брезентом.
— А ведь действительно давление в ресивере было стравлено, — сказал Кэп. — Пневмостартер у нас берет с первого оборота, а в тот раз дизелек еле завелся.
— Знаю, — хмуро сказал Ложко. — Я утром спустился в машинное. Около сорока атмосфер вместо пятидесяти. Проверил штуцер — свинчен на шесть витков.
— На свете есть много, друг Горацио… — начал было Валера, но Кэп раздраженно перебил его:
—
