Убийство за четвёртой стеной - Круз
Перебрав вина, я решил отвлечь друзей от их болтовни и забрался на какой-то выступ. Они меня даже не заметили. Тогда я не придумал ничего лучше, чем спрыгнуть на них, пьяному же море по колено.
Спрыгнул. Сломал два пальца и перекрытие. Ну то есть, не себе. Перекрытие не себе. На полу. Просто слушайте. Я пробил доски, которыми кто-то закрыл не знаю, что конкретно это было. Что-то вроде смотровой ямы или погреба. Ладно, это не важно.
Когда ребята меня оттуда вытащили, с меня на землю посыпались золотые кольца. Буквально. Остальные сначала подумали, что это какой-то фокус, но нет. Хотел бы я знать такие фокусы. Мы решили осмотреть тайник. Не знаю, как к такому принято подводить, но там был клад. Иначе не скажешь. Два десятка ящиков, включая тот, который я сломал, все под завязку набиты драгоценностями, золотыми слитками и наличностью. Совершенно новыми, не миллионными купюрами только-только из-под станка.
До сих пор не знаю, чьё добро это было и зачем он его спрятал. Мы пытались угадать, конечно. Вдруг олигарх какой-то решил сделать заначку и забыл о ней. Может, министр спрятал наворованное перед прокурорской проверкой. Или, не дай бог, это был общак ОПГ.
Мы собрали всё, что высыпалось, обратно в сломанный ящик. Попытались ещё починить его, но не смогли. Сломанные доски спрятали, постелили другие. Так себе конспирация, хозяин бы сразу понял, что его тайник нашли. Мы договорились, что забудем об этих деньгах. Ежу было понятно, что ничего хорошего за такой суммой не стоит.
Следующие пару недель мы держали дистанцию. Не встречались друг с другом, не созванивались и, понятное дело, не обсуждали тайник. Сделали вид, что ничего не случилось. Это ведь так легко — перестать думать о деньгах, которые никогда в жизни не сможешь заработать.
Я приходил туда каждый день. Прятался в подъезде дома через дорогу от стройки. Через окошко смотрел, не придёт ли кто-то за деньгами. Никто не приходил. Никто из владельцев, по крайней мере. Друзья мои хорошие наведывались через день. Ходили мимо завода, якобы просто гуляли, а сами так и зырили крысячьими глазками своими.
Первым бросил просто так ходить Мельников. Однажды ночью, сильно после полуночи, я услышал, как подъехала его колымага. Всю жизнь жил мышью, а в итоге оказался крысой. Следующей стала заучка-недотрога. Пришла под утро, видимо, побоялась ночи. В конце нарисовалась Лена. Её привезли её хахали, надо же было быть такой дурой. Хорошо хоть внутрь их не пустила, а сходила за деньгами сама.
В конце концов мне это надоело, и я предложил разделить всё по-честному на пятерых. Они отнекивались, говорили, что в первый раз туда пришли, но у меня-то всё записано было. Прямо там на месте всё и поделили, целая ночь на это ушла. Когда закончили, разошлись, как в море корабли. Больше я никого из них не видел.
* * *
Всё? Могу я уже вернуться к своим обязанностям? Спасибо.
Когда Казаков начал свой рассказ, он говорил медленно, делая паузы чуть ли не через слово. К концу же он разошёлся так, будто предвыборную речь толкал. Отчасти поздоровел и цвет лица — стартовав с нездорово болотного, он прошёл через блевотно жёлтый и спустя три-четыре градиента достиг пятнисто винного.
Оксана всё это время сидела неподвижно, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не перебить депутата. Тактика «свободного рассказа», зазубренная из учебника 1968 года, не требовала многого. По сути, она не требовала ровным счётом ничего: следователю нужно всего лишь сидеть, слушать и записывать. Для абсолютного большинства людей в этом нет ничего сложного, но наша героиня скорее согласилась бы на пытку водой, чем ещё раз так долго молчать. Стоит ли говорить, что она никогда не сталкивалась с пыткой водой и даже близко не представляла, насколько чудовищной может оказаться этот инструмент дознания.
— Вы сказали, что разделили клад на пять частей, но вас ведь было шесть. Так почему же пять частей?
— А, это. Мухина не захотела брать деньги. Наоборот, говорила, мол, надо в милицию сообщить, в мэрию. Я же говорил, заноза в жопе. Она и Элю отговаривала, но та её к лешему послала. Я сейчас уже плохо помню, но отшила она её знатно. Красиво. Как с цепи сорвалась. Я её в тот момент даже зауважал немного.
— И никто из вас не боялся, что Наталья Петровна может вас, как бы это сказать, сдать? Рассказать кому-то, откуда вы достали деньги?
— Мухина-то? Ха-ха! — предположение Оксаны, похоже, действительно насмешило Казакова. Смех лишь процентов на семьдесят походил на истеричный. — Бабёнка, которая дорогу не по «зебре» перейти не может? Да и кто ей поверит без доказательств. Бабы же вечно выдумывают себе обидки.
Уши Оксаны полыхнули, словно в них залили раскалённый свинец. В отличие от Юльки, она не особо интересовалась вопросами гендерно-социальной борьбы. Да и проблемы бытового сексизма затрагивали её довольно редко. Отчасти потому, что её окружали образованные, добрые и уверенные в себе мужчины, а отчасти потому, что окружавшие её мужчины были её папой и братом. Они за годы знакомства с Оксаной, конечно, наговорили ей много обидного, но не из-за её пола, а из-за неё самой. К тому же весьма сложно взрастить в себе мизогинию, когда твоя жена или мама такая же заботливая как белая медведица. И так же легко может перебить хребет одним ударом.
Поэтому после слов Казакова сыщица впала в секундный ступор. Она не совсем понимала, нужно ли ей оскорбиться, возмутиться или рассмеяться. Пока героиня терялась в вариантах, инициативу перехватили. Дверь в кабинет председателя думы распахнулась с грохотом, достойным средней паршивости военного парада. Оксана и Казаков машинально обернулись, чтобы увидеть как по коридору на крыльях своего необъятного самомнения летит капитан Правосудов. Оставался только один вопрос…
«Если он там, кто, блин, открыл дверь?»
Правосудов ворвался в помещение подобно урагану, если бы ураган мог любоваться собственным отражением на светильнике. Следом из-за угла выскочил Максим Егорович. Оксана готова была отдать на отсечение пару
