Осень с детективом - Евгения Михайлова
Красная волна почернела, потом рассеялась, превратившись в мутно-белый туман. Ксения обнаружила себя на кровати, в облаке отвратительного запаха валерьянки. Алексей заливал ей это в рот прямо из пузырьков, не разбавляя лекарство водой. На лбу Ксении лежало мокрое холодное полотенце.
– Успокойся, успокойся, все ушли, – повторял он, как мантру.
– Хорошо, – надорванным голосом произнесла Ксения. – Оставь меня и закрой дверь.
Леша поспешно вышел с явным облегчением. Наверное, даже он понял, что за недуг свалил Ксению. Это стыд, рожденный ненавистью и потрясением. Она по-прежнему во всем права, но они, эти люди, все же достали ее. Они разоблачили ее главную слабость. Ксения не обладает способностью выразить словами то богатство, которое прячет ее мозг. Она не смогла и уже не сумеет убедить их ни в чем. И этого не случилось бы, не решись она вплести в свою жизнь-игру слишком умного и сильного человека. Она даже не знала, что такие бывают. Будь проклят ты, Кирилл. Осталось только одно: придумать ему достойную месть. Это будет, наверное, теперь ее главным и тягостным занятием, но ведь и его можно украсить и превратить в горькое удовольствие.
Через несколько дней Ксения посмотрела утром на часы, выползла из-под одеяла. В прихожей мельком взглянула на свое отражение в зеркале: пряди грязных, слипшихся волос, бледное, опухшее лицо и мрачный, беспросветный взгляд. Она не подумала даже умыться. Натянула старые рабочие штаны, бесформенные и потертые, грубый свитер и черную дутую куртку с большим капюшоном. Надо идти. Они с Альмой сейчас гуляют.
У Ксении не было ни четкой цели, ни даже оформленной мысли. Ее толкал и тащил инстинкт жертвы, у которой не осталось другого пути, только эта тропинка между побуревшим бурьяном. В ее конце стоит у дуба, спокойно курит и ласково разговаривает со своей собакой ее беспощадный палач. И Ксения плетется, цепляясь за кочки и корни большими резиновыми сапогами, чтобы встать под прицел его глаз с отравленными пулями. Пусть попробует добить. Пусть увидит самого себя в роли убийцы. Пусть попробует с этим жить. А если у него это не выйдет… Тогда держись, сволочь. Вся жизненная сила Ксении, вся ее любовь к себе станут орудием, которое подожжет не только сухую траву под его ногами. Оно спалит весь его кондовый порядок с этой несчастной собакой, с тупой женой, которая в любой ситуации способна лишь хлопать бессмысленными глазами. Этот подарочный мужик просто никогда не встречал ни такой ненависти, ни такого врага, как Ксения.
Кирилл не удивился, не растерялся, увидев Ксению. А у нее ноги стали совсем чугунными. Все физические силы понадобились, чтобы продолжать переставлять их под его взглядом. Хотелось зажмуриться, упасть тут, перед ним, умереть. И пусть он хотя бы испугается. Да, любая доступная сейчас месть казалась Ксении важнее ее жизни. Она приблизилась к нему, вымученно посмотрела больными глазами… Что это? Что-то странное в его взгляде. Это не презрение, не насмешка, не торжество, не злорадство. Это вообще не враждебность. Неужели жалость? То есть самое страшное и унизительное для Ксении? А ее бездарный, окончательно отупевший мозг так и не в состоянии разродиться хотя бы одним убийственным словом.
– Я сама не знаю, зачем пришла, – произнесла Ксения сдавленным голосом. – Что-то типа признания в ненависти. Но я ее не донесла, вся вытекла по дороге, наверное, вместе с моей кровью, потому что сил совсем не осталось. А мне нужно как-то добраться домой.
– Здравствуй, Ксения, – произнес Кирилл спокойным голосом и положил ладонь на толстый дутый рукав ее куртки. – Не трать ты силы на ненависть. Просто пойми. Ты же умный человек. Мы оба отвратительно себя повели в гадкой ситуации. Так бывает даже с самыми близкими людьми. А мы просто случайные знакомые, по сути, никто друг другу. Мы оба возненавидели тогда обстоятельства, которые нас унизили и оскорбили. Давай поднимемся над тем, что тогда произошло, просто переступим и пойдем дальше, как адекватные люди. Каждый своей дорогой, как добрые соседи. И будем знать, что нам в ссорах и гневе нельзя переступать черту.
Ксения кивнула, тяжело повернулась, пытаясь сосредоточиться на движении. Надо просто сделать шаг, потом другой. Перевести дыхание, вдруг получится побежать. Убежать от этого места казни. Но она все же запуталась в бурьяне, а упала уже в знакомую багровую и горячую волну. И вновь увидела, услышала себя со стороны. Только теперь она не орала и не ругалась. Она шипела, как раздавленная змея:
– Никто друг другу… Как добрые соседи… Каждый своей дорогой… А нет больше моей дороги…
Так Ксения потеряла свою выношенную, культивированную любовь к себе. Ей открылся острый, как клинок, смысл любви к другому человеку. Пропасть этой трагедии: ты лежишь у его ног, теряя дыхание, а он уже уходит своей дорогой, на которой нет такой проблемы, как ты. А она не может его остановить даже самой простой правдой: она обманывала сама себя. Ей тысячу лет не нужны ни групповухи, ни месть. Ей не нужны больше образы придуманных любовников для украшения скудной супружеской близости. Ей нужен один человек. И вот он рядом, держится за поводок своей собаки, как за канат, который его спасет от неудобной Ксении.
Кирилл помог ей подняться, они молча добрели до ее дома. Молча постояли у подъезда. Слов больше не могло быть в принципе. Он боялся слишком далеко отодвинуться от нее и нечаянно вновь коснуться рукава. Только Альма вдруг лизнула бессильно опущенную руку Ксении. От этой невинной ласки глазам Ксении стало горячо, а Кирилл почти болезненно поморщился. Если бы он мог так просто выразить свою жалость и больше ничего.
Два сложных, даже тяжелых человека понимали, что они приобрели великое знание и еще большую печаль. Их встреча была несчастным случаем, из которого, возможно, выберется только кто-то один. И это будет не Ксения.
– Мне очень жаль. – Кирилл все же коснулся ее холодной руки.
Эта его способность выбрать самые беспощадные слова. Он уходил, на нее оглянулась только Альма. А Ксения собрала все силы, чтобы войти в дом с прямой спиной, без стона и воя. И пусть ей помогут гордость и высокомерие, чтобы принять факт потери такой упоительной любви, объект которой всегда в тебе, и вынести гибельный вкус любви обретенной и отвергнутой другим человеком. Так она и вошла в свою квартиру, прижимая к ноющей груди любовь-сироту.
Наталия Антонова
Поздняя осень
