Мюзик-холл на Гроув-Лейн - Шарлотта Брандиш

По завершении выступления голос за сценой грозно предупредил зал, что этим вечером для них выступала Великолепная, Непревзойдённая Мардж Кингсли, восходящая звезда комического жанра. Аплодируя вместе со всеми, Оливия вдруг поняла, почему этот голос кажется ей таким знакомым. Нахмурившись, она взглянула на Эффи и та, хихикнув, подтвердила её догадку.

– Мистер Адамсон решил, что так будет намного таинственнее, – забросив в рот очередную мармеладку, сообщила она. – Смотрите, смотрите, мисс Адамсон, начинается! – смяв пустой кулёк, она вновь фамильярно толкнула Оливию в бок, не позволяя отвлекаться от зрелища.

Музыканты заиграли мелодию с восточными мотивами, свет в зале медленно погас и бархатный занавес с еле слышным скрипом уплыл вверх. На фоне египетских пирамид, терявшихся в туманной дымке, двое плечистых подручных в рубашках с закатанными рукавами вынесли на сцену резной сундук на высоких гнутых ножках и удалились, посвистывая и отряхивая ладони.

Музыка теперь звучала тише и вместе с тем тревожнее, темп её нарастал. Когда напряжение достигло верхнего предела, на сцену стремительными шагами вышел Рафаил Смит в элегантном смокинге и шёлковом цилиндре. Его тёмная борода матово сияла в свете рампы, глаза были подведены чёрным. Он обвёл зал строгим взглядом, снял цилиндр и кинул его за спину. Публика ахнула – цилиндр завис на высоте человеческого роста кверху тульёй и, покачиваясь, будто невидимка, надевший его, удалялся размашистыми шагами, медленно уплыл за кулисы.

«Знаменитый иллюзионист, постигший загадочные учения иллирийских жрецов! Мистик, которому открылись секреты тамплиеров! Последователь тайных практик древних ольмеков! Дамы и господа, перед вами Рафаил Смит собственной персоной!» – когда Филипп закончил представлять артиста, публика взорвалась аплодисментами.

Всё в той же бесстрастной манере Рафаил Смит стянул бархатные белые перчатки и небрежно швырнул их на пол. Засучил рукава и поднял ладони вверх, демонстрируя публике обнажённые запястья. Щёлкнул пальцами – и на сцену выбежала румяная ассистентка в длинном платье из серебристой парчи и с высоким тюрбаном на голове. В руках она держала круглый столик на трёх ножках и серебряный поднос.

– Бедная Лавиния, – с лёгкой ехидцей заметила Эффи. – Вот увидите, мисс Адамсон, она обрадуется вашему приезду больше всех. Они с Бродягой недавно рассорились в пух и прах и до сих пор не разговаривают. Выходить с ним на сцену для неё теперь просто мука.

Внезапно Оливия с полной ясностью осознала: так это же ей, ей самой в скором времени предстоит выбегать на сцену, обсыпавшись блёстками, и улыбаться принаряженной толпе, выполняя требования Рафаила Смита подобно дрессированной собачке! Это же она спустя несколько дней будет подбирать его перчатки и распахивать крышку сундука, демонстрируя, что он совершенно пуст, а потом приглашать подняться на сцену самых недоверчивых зрителей, желавших обнаружить подвох!

Пока Оливия предавалась невесёлым размышлениям, выступление шло своим чередом. Сундук тщательно осмотрели несколько джентльменов и одна леди (из тех, твидовых, что так и сидели на своих местах, не выпуская блокноты из рук и всё время что-то в них записывая), после чего иллюзионист впервые обратился к залу с короткой речью:

– Я прошу добровольца записать своё имя на листке бумаги и передать его мне. Смелее, уважаемые, смелее!

Голос его, усталый, но властный, произвёл на зрителей небывалое впечатление. Оливия отметила про себя, что он не только не заигрывал с публикой, пытаясь ей понравиться или внушить к себе доверие, но даже, наоборот, демонстрировал подчёркнутое равнодушие к производимому им впечатлению.

В зале вскинулись вверх руки. Лавиния Бекхайм со стопкой писчей бумаги торопливо спустилась к зрителям. К ней тянулись желающие, раздавались выкрики: «Мисс, можно я? Пожалуйста, мисс, можно мне?» Она растерянно обернулась к Смиту, не зная, кого из них выбрать.

– Троих, мисс Бекхайм, – разрешил иллюзионист. – Трое могут записать свои имена.

Грянули аплодисменты. Лавиния, улыбаясь, поправила тюрбан, под собственным весом упрямо сползавший ей на затылок, и поднялась на сцену, держа над головой три листка с именами добровольцев.

– Вот ключ, леди и джентльмены, – всё так же бесстрастно произнёс Рафаил Смит, предъявляя его публике. – Самый обыкновенный ключ. Он запирает и отпирает сундук, что находится перед вами.

Иллюзионист прошёл по краю сцены, показывая всем большой позолоченный ключ.

– Свет, если можно, – попросил он, подняв голову, к колосникам, где находились осветители.

В ту же минуту вся его фигура оказалась освещена столь ярко, что зрители, сидевшие на первых рядах, увидели каждый завиток в бороде и каждую морщинку на смуглом лице. Он ещё раз прошёлся вдоль края сцены, терпеливо демонстрируя публике ничем не примечательный ключ. Зрители, вытянув шеи, следили за его руками – кое-кто был настроен скептически (по большей части молодые джентльмены в костюмах из дорогой шерсти), но у остальных на лицах застыло восторженное нетерпение и детское ожидание чуда.

– Мисс Бекхайм, – иллюзионист повелительно шевельнул бровями, и его ассистентка с подносом в руках подошла к краю сцены, так, чтобы все могли внимательно следить за происходящим.

Музыка почти умолкла, из оркестровой ямы доносилась только лёгкая брабанная дробь, похожая на учащённый стук сердца. Рафаил Смит на глазах у всех запер сундук, а потом взял с подноса записки с именами, попросил зрителей в первом ряду убедиться, что это именно они, и, похлопав себя по карманам брюк, недовольно покачал головой.

– Будьте любезны… – Он словно бы стыдился собственной забывчивости: – Есть ли у кого-то в зале спички?

Тут же взметнулась без малого сотня рук, но иллюзионист, подставив ладони, уже поймал картонку, брошенную ему с галёрки.

– Благодарю, – церемонно поклонился он публике, и по залу прошелестели нетерпеливые аплодисменты.

Дальше всё произошло быстро: иллюзионист зажёг спичку и бросил её на поднос. Листки бумаги вспыхнули и превратились в пепел за считаные секунды. После этого Рафаил Смит поднял ключ над головой и дал публике возможность ещё раз осмотреть его, отпер сундук, и, не откидывая крышку, обратился к залу:

– Прошу тех, кто записывал свои имена, подняться на сцену.

Двое молодых людей – один высокий, статный, в поношенном котелке, второй среднего роста, тучный и одышливый – и твидовая леди в пенсне, поднялись на сцену, чтобы вынуть из сундука листки с собственными именами.

Зал взорвался аплодисментами. Твидовая леди была так поражена, что пенсне окончательно съехало у неё с носа и теперь болталось на цепочке. Растерянность заставила её сбросить маску, и стало ясно, что она намного моложе, чем пытается выглядеть.

Оливия хлопала в ладоши вместе со всеми. Происходившее на сцене, разумеется, не являлось ничем иным, кроме как превосходно исполненным трюком, но это так