Дональд Стэнвуд - Седьмой лимузин
Призыв о помощи зазвенел где-то дальше по коридору. Сестра Симмонс — Черил? или Шарон? — пробежала мимо дверей нашей палаты, белые тапочки весело заскрипели по свежевымытому линолеуму. О Господи. Вернуться к шприцам и одуряющим фармацевтическим запахам через… сколько? Через пятнадцать лет?
Нет, уже более шестнадцати. Ричард Никсон как раз произнес речь о Чекерсе в ту неделю, когда врачи объявили мне о том, что у меня рак. Маленькое не вполне нормальное образование, — так, помнится, они это сформулировали. Не беспокойтесь, мистер Эшер, мы вскроем, вырежем, зашьем, и на этом все и закончится.
Семь недель понадобилось им на то, чтобы вырезать опухоль и прогреть меня какими-то лучами. И куда больше времени прошло, прежде чем Лоррен, Элио, Джилл — вся моя семья — перестали фальшиво улыбаться в ожидании, не отправлюсь ли я, того гляди, на тот свет. И все же, какое-то время спустя, всем стало ясно, что я никуда не собираюсь отправляться, поэтому каждый из нас поспешил вернуться к своему всегдашнему существованию.
Не ложись в больницу — вот какой отеческий совет я дал бы любому своему эвентуальному ребенку. Не ложись в больницу и не садись в тюрьму. Теду еще, можно сказать, хотя бы наполовину повезло, не то бы он разом угодил и туда, и сюда. Но полиция вроде бы отказалась от своего первоначального решения.
Доктор Лукас сообщил мне хорошие новости сразу же после операции, во второй половине дня, когда действие пентотала ослабло и я вернулся в этот мир. Все прошло гладко, мистер Эшер, как мы и надеялись. Чистое входное отверстие, чистое выходное. Никаких осколков. Конечно, не исключено заражение. Но волноваться не о чем, большинство людей превосходно обходятся и без селезенки.
— Кстати говоря, мне кажется, вам следует знать об этом. Вашего мистера Чезале тоже сюда доставили — примерно в то же время, когда вас отправили на операцию. У него серьезно повреждена трахея, возможно, впоследствии возникнут затруднения с речью. Но, надеюсь, этого удастся избежать.
Майрон Лукас, рассказали мне сиделки, был футбольным нападающим в те дни, когда в Белом доме сидел Эйзенхауэр, но сейчас он выглядел, как Братец Так, в своих чересчур больших, как у авиатора, очках… и, судя по всему, с непошедшим на убыль желанием забивать мяч в ворота.
— Гематологи закончили предварительные исследования сегодня рано утром. И они нашли в крови у Теда двенадцатипроцентное содержание хлоргидрата. А этого вполне достаточно, чтобы убить троих таких, как он. Ничего удивительного в том, что полиция не спешит с обвинением. По крайней мере, пока они не переговорят с вами. — Скрестив руки на груди, остановившись у грифельной доски, доктор Лукас превратился в неодушевленный предмет. — Не сейчас. Только когда мы оба решим, что вы для этого созрели.
Это могло означать и «никогда». Но я храбро улыбнулся, во весь рот и даже чуть больше того, одновременно показав ему поднятый большой палец в знак собственного восхищения.
— Гмм… — подойдя к телевизору, установленному в углу палаты, он щелкнул выключателем. — Пассивный отдых, — в приказном порядке объявил он и Эрнесто, и мне. — Эта штука пожирает серое вещество. А новости вы и без того скоро узнаете.
И впрямь на следующий день, после ланча, в ходе которого меня кормили с ложечки, появились новости. Ничего похожего на стандартную игру в «доброго» сыщика и «злого» сыщика. Мои визитеры, скорее, напоминали майскую погодку и декабрьскую. Детективы Гиббон и Спайви были одинаково коротко пострижены, что превращало их в команду астронавтов, состоящую из отца и сына.
— Даю вам десять минут, джентльмены. Справьтесь, не то вы его перенапряжете…
Прежде чем оставить меня наедине с детективами, доктор Лукас для вящей убедительности показал им две растопыренные пятерни.
Гиббон (в образе отца) предоставил Спайви взять инициативу в свои руки, тогда как сам предпочел держаться на заднем плане, пристально следя, однако же, буквально за каждым моим движением. Внезапно насторожился Эрнесто, из-под бесчисленных повязок засверкали его глаза.
Итак, мистер Эшер, для чего вы вообще прибыли в Солт-Лейк? Как вы встретились с Джулианом Сполдингом? О чем вы с ним разговаривали?
Я постарался отвечать как можно уклончивей. Повстречались мы из-за его дочери. Нас с мистером Сполдингом связывал совместный интерес к машинам, оставшимся после Элио Чезале.
Но тут я заметил, как детективы многозначительно переглядываются. Ну да, конечно. Сложное устроение семьи Сполдинга — во всех ее разветвлениях — не было для них тайной. По крайней мере, теперь уже не было. Бедная Маргарет. Перед моим мысленным взором мелькнуло неприятное видение: все мы, включая ее и даже Джилл, спотыкаемся о веревочные барьеры Закона.
— Мистер Эшер? — Это впервые за все время заговорил Гиббон. — У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, кому бы могло понадобиться убивать Джулиана Сполдинга? — Но ответа от меня он дожидаться не стал. — Ну конечно, я понимаю, что вы едва ли видели этого человека. Позвольте сформулировать вопрос несколько иначе. Почему убийца мистера Сполдинга хотел убить и вас? — Сыщицкая улыбка, похожая на шелковичного червя. — Возможно, решил использовать вас в качестве учебной мишени?
— Я действительно этого не знаю.
Этот человек, преследующий меня. Дыхание которого я впервые ощутил за спиной еще в Рино. Человек, который действует тем или иным образом даже сейчас, когда я бездействую, одурманенный медицинскими препаратами.
— Этому человеку немало о вас известно, — сказал Гиббон. Ваше местопребывание, отель, в котором вы остановились, даже номер вашей комнаты. И известно достаточно заблаговременно, чтобы разработать детальный план действий.
Мысленно я вернулся на каменную скамью. Рядом со мною сидел Джулиан. Разве он не сказал, что приходит туда почти каждый день? Что-то насчет того, что таким образом он чувствует себя ближе к истокам.
Когда я рассказал об этом Гиббону, он кивнул.
— Вот, сами видите. Малейшая логика здесь отсутствует, улики — не говоря уж об убийце — нам только предстоит отыскать.
Подняв брови, он посмотрел на напарника, оба они заметно помрачнели после того, как вынуждены были отказаться от подброшенной мною версии. Внезапно до меня донеслись обрывки их разговора, в котором — с налетом некоторой официальности — зазвучали словечки «он» и «этот человек».
— Насколько я понимаю, вы уже поговорили с Тедом.
Спайви лениво посмотрел на меня.
— Мы только что от него.
— Ну и как он?
— Я не врач. Скажем, для юноши его лет он недурно готов к сотрудничеству. — Нахмурившись, Гиббон посмотрел на часы. Вспомнил, должно быть, о десяти минутах, отпущенных ему на все доктором Лукасом. — Тед не имеет ни малейшего представления о том, как очутился у вас в гостиничном номере. Провал в памяти, часов примерно на семь, хотя поручиться в этом он не может. Но рассказал нам о каком-то мужчине, о старике, которого встретил в одном из баров Прово. Мы послали к нему художника, чтобы изготовить портрет по словесному описанию…
Лукас ворвался в палату, полы его халата развевались на ходу.
— Десять минут, джентльмены, уже прошли. Строго говоря, даже одиннадцать. — Он поглядел на пляшущую на экране линию моей осциллограммы. — Ладно, хватит. Все свободны. У вас еще будет уйма времени на разговоры. Мистер Эшер никуда отсюда не денется.
— Еще тридцать секунд, доктор.
— Нет.
Гиббон не стал спорить. Вместо этого он обратился прямо ко мне.
— Стормфин. Гарри Стормфин. Вам что-нибудь говорит это имя?
— Нет, к сожалению.
По крайней мере, сейчас оно и впрямь показалось мне пустым звуком.
Доктор разозлился и был готов вот-вот броситься в драку. Гиббон сделал знак Спайви, и они предпочли пристойное отступление.
— Скоро увидимся, — крикнул он мне из-за преднамеренно разделившей нас спины доктора Лукаса. — Все-таки постарайтесь припомнить это имя.
Стоило им уйти, как Эрнесто принялся размахивать руками.
— Да, мистер Моралес. В чем дело?
— Господи!
Доктор Лукас громко кликнул сестру, затем принялся измерять мне давление, бормоча себе под нос, как Хатти Макданиэль из «Унесенных ветром»:
— Уж эта мне полиция. Думает, что вправе распоряжаться всем на свете.
Да, я понимал это. Понимал, что мне необходимо отдохнуть. Я и сам чувствовал, с каким непосильным напряжением, хотя уже на сбавленных оборотах и с вырубающимися извилинами, работает сейчас мой мозг. Но на грани между явью и сном меня успело посетить видение. Элио усадил меня в королевский «Бугатти» с включенным двигателем и помчался по Храмовой площади, разгоняя перепуганных белых кроликов и семейство Сполдингов по каким-то норам.
Что же имел в виду доктор, утверждая, будто я никуда отсюда не денусь?
