Елена Яковлева - По правилам корриды
Ладно, допустим, в этом конце действительно тупик, а мне ведь нужен выход, не так ли? Но не центральный же, а какой-нибудь… Ну, служебный, черный, аварийный, пожарный, в конце концов! Могу ли я рассчитывать на нечто подобное поблизости? Никакой гарантии, но придется рискнуть. По-другому никак.
Я торопливо напялила на себя халат из шкафа — застиранный, с какими-то желтыми пятнами, наверное, от лекарств, и оторванными с мясом пуговицами — и беззвучной тенью выскользнула из заваленной хламом каморки. Всего больше я боялась, что дежурная медсестра, дремлющая за столом, обратит на меня внимание. Но везение меня не оставило, и этого не произошло. К тому же участок коридора, просматривавшийся с ее поста, был совсем коротким и заканчивался темным аппендиксом. Но не тупиком! Там была дверь, точно была, но куда она вела, я пока не знала. А рядом с дверью стоял мусорный контейнер, очень похожий на те, во дворе, по которым лазали лохматые крысы.
Я сделала шаг к двери и даже протянула к ней руку, и вдруг… И вдруг она стала медленно открываться мне навстречу, потом замерла на полпути…
— Совсем крыльцо разваливается, — произнес густым басом кто-то, все еще невидимый. — А зимой здесь будет каток, все ноги переломаем…
— Точно… — подхватил другой голос, тоже мужской, но пожиже. — У главного все средств на ремонт нет. А сам на «мерсе» разъезжает…
Сейчас они войдут, мучительно пульсировало у меня в мозгу, а я уже не успеваю добежать до каморки. Что делать? Контейнер! Спрятаться за ним? Нет, лучше в нем! Я сдвинула крышку и влезла в этот огромный железный ящик, из которого тянуло и тухлятиной, и лекарствами разом. Конечно, произошло все это быстрее, чем я описываю, но ощущения, ощущения живы во мне по сию пору, за это я ручаюсь!
— Ну что, взяли? — снова возник басок. Совсем, совсем рядом!
И контейнер, в котором я замерла, стараясь не дышать, покачиваясь, оторвался от пола.
— Тяжелый… — пожаловался второй голос, более хлипкий. — Вечно они туда чего-нибудь напихают!
Глава 18
Конюхов позвонил неожиданнее некуда. Шатохин как раз пилил на работу, точнее, торчал в пробке на светофоре чуть не доезжая до Ломоносовского.
— Привет, барсук, — прошелестел он в трубку измотанным голосом горящего на работе опера. По «барсуку» его Шатохин и узнал, Конюхов всех почему-то так называл — и коллег по службе, и подопечных рецидивистов, — черт знает, что за смысл он вкладывал в это обращение.
— Конюхов, ты, что ли? — Шатохин продвинулся в пробке на полметра вслед за серой «Волгой» впереди.
— Ага, я, — подтвердила трубка и выдала безо всякого перехода: — Ты тут, говорят, одной дамочкой интересовался по фамилии Андриевская…
— Возможно. — Шатохин почему-то сразу напрягся, а ведь уже два дня, как ему было не до девушки с репродукции. Ну, во-первых, потому что с дочкой творилось такое… А во-вторых, ну что он, собственно, мог? Он ведь даже не знал, что у нее в действительности с головой. А что с головой у самого Шатохина, если он вмешивается в жизнь незнакомых людей безо всякого их приглашения, когда у него дочка вздумала руки на себя наложить от несчастной любви?
— Это я от Степанова узнал, — просветил его тем временем Конюхов, будто Шатохин сам не догадался. — Он вспомнил, как ты с ней у нас в УВД столкнулся. Так я что звоню… Ты к ней вообще-то каким боком, а? Ну, в смысле, у вас знакомство или как?
— Или как, — хмыкнул Шатохин и надавил на клаксон. Пока он трепался с Конюховым, прямо перед ним втесался жалкий, изрядно помятый «Фиат» — сразу видно, что торопыга. — Я с ней не знаком. А что ты хотел?
— Да так… — разочарованно протянул Конюхов. — А я надеялся, вдруг ты… Короче, глухарь у нас, похоже, очередной намечается. Трупешник нашли одной особы с проломленной головой, а она была в домработницах у этой Андриевской. Вот я и подумал…
— Труп Машки? — невольно присвистнул Шатохин и вспомнил некрасивую жилистую бабу, возникшую в дверях квартиры Андриевских, когда он вздумал этаким дурачком — «из Союза художников» — предстать пред ясные очи красавицы вдовы, которая к тому времени была уже далеко-далеко…
— Ну да, Марии Игнатьевны Пастушковой, — пробормотал Конюхов. — Так ты, выходит, знал ее?
— Ну видел один раз, — не стал врать Шатохин. — Хотел как раз с Андриевской познакомиться, а эта Мария Игнатьевна меня на порог не пустила.
— Понятно, — туманно произнес Конюхов. — А больше ничего интересного не скажешь?
— А больше ничего. — Пробка начала постепенно рассасываться, а дорога, соответственно, требовать от Шатохина большего внимания. — Только совет могу дать. Бесплатный. Как следует покопайтесь в запутанных делах этого благородного семейства. В частности, вспомните, что Андриевская к вам зачем-то приходила, а вы ее отшили…
— Спасибо на добром слове, — безо всякого энтузиазма отозвался Конюхов и дал отбой, даже не попрощавшись.
— Пожалуйста, — язвительно передразнил его Шатохин и швырнул мобильник на сиденье рядом с собой.
Значит, Машке проломили голову? Неспроста сие, неспроста, один шанс из тысячи, что насильственная Машкина смерть и то, что случилось с Юлией Андриевской, никак не связаны. Не исключено также, что теперь-то клубочек и распутается мало-помалу. Пусть Конюхов со Степановым засучат рукава, подключат кого надо из прокуратуры. Пора бы его бывшим коллегам оторвать свои толстые задницы от стульев и хоть чем-то заняться всерьез.
Кстати, о толстых задницах. Степанов, тот пока что поджарый в силу молодости, а вот Конюхов, прости господи, совсем обрюзг и ожирел. Вот уж кому надо шевелиться, а он уже лет десять как лишний раз не переломится. Выбрал нужную тактику и не утруждается. В этом деле ведь что главное — найти правильный подход к начальству, и всегда будешь на хорошем счету, независимо от результатов «бурной» деятельности. Одно обидно: Шатохин еще помнил Конюхова очень даже неплохим сыскарем, каким тот был, пока не «прозрел». А с другой стороны, имел ли он, Шатохин, моральное право так уж строго судить его, после того как сам выбрал себе жизнь полегче?
…Так, а эту куда несет?! Божий одуванчик, а туда же! Но… Но это же она! Старушка! Откуда она взялась? Точно, она! Старушка в газовой косынке неторопливо шла по пешеходному переходу. Поравнявшись с машиной Шатохина, она как будто запнулась, обернулась, посмотрела на него сквозь лобовое стекло и беззвучно шевельнула губами. А он все равно разобрал слова или внушил себе, что разобрал. Она сказала: «А Лешенька-то помер…» — и пошла себе дальше. На другой стороне улицы она быстро смешалась с толпой, и он уже не мог разглядеть даже ее косынку…
…Очнулся он от безумного рева позади, сигналили возмущенные водилы. На светофоре давно уже зеленый, а он, Шатохин, торчит, как пенек на футбольном поле. Шатохин резким рывком сорвал машину с места и помчался вперед, не разбирая дороги. Впопыхах пропустил свой поворот, хотел вернуться, потом с трудом вспомнил, что тут одностороннее движение, и притерся к обочине. С ним творилось что-то неладное, сейчас он особенно ясно это осознал. Ситуация требовала немедленного и радикального решения.
«Разобраться, нужно спокойно во всем разобраться, — внушал он себе, положив голову на баранку. — Прежде всего старушка… Ее не существует в действительности… Это чувство вины, причем гипертрофированное. Такое может случиться с каждым, а у него, Шатохина, просто все совпало. Ну, буквально одно к одному: несчастная любовь у дочки, девушка с репродукции…»
И дальше:
«Перестань дергаться, Шатохин, решай проблемы по мере их поступления. Вот что конкретно ты в данный момент должен делать? Двигать на службу, а после дежурства домой, там дочка, и жена пытается ее утешить как может».
Дочка, дочка, Шатохин скрипнул зубами, додумалась тоже, наглоталась транквилизаторов из-за какого-то слизняка, не стоящего доброго слова. Это хорошо, что все обошлось, промыли желудок и домой отпустили, а ведь все могло кончиться не дай бог как… Когда им ночью из больницы позвонили, жена сразу заголосила, точно по покойнице:
— Пропала, пропала наша Катя-а!..
У Шатохина сразу все из головы повыветривалось, кроме Катьки. Спроси сейчас, как они до больницы доехали, он и не вспомнит. Очутились как-то, и все. А там… Доктор смотрит на них с подозрением, словно печать наследственного изъяна ищет, и авторитетно заявляет, что все случаи суицида фиксируются в психдиспансере. Катька ревет белугой, однако благоверного своего вспоминает без прежнего пиетета, поняла, видно, каких дров сдуру наломала.
Утром они ее с грехом пополам забрали из больницы, и Шатохину вроде бы удалось уговорить доктора нарушить должностную инструкцию, чтобы дело обошлось безо всяких там учетов у психиатра, а то ведь у нас горазды поставить клеймо на всю жизнь. И сразу вспомнил про Юлию Андриевскую, будто явившуюся ему укоризненным видением, которое он, впрочем, тут же прогнал. Жаль, не навсегда. Навсегда у него с ней не получалось. Как и с той старушкой в газовой косынке. Это все, что было у них общего, потому что Юлия Андриевская существовала, а старушка нет.
