Эдуард Хруцкий - Четвертый эшелон
— Ну что смотришь, — спросил его Токмаков, — не узнал?
— Я твою подлючую рожу, мент, на всю жизнь запомнил, — с затаенной ненавистью сказал Бурковский.
— Слушайте, Бурковский, ведите себя прилично, — Данилов чуть повысил голос, — вы не в камере.
— Это точно, — задержанный резко повернулся к нему, — в камере мы бы тебя у параши задавили.
— Вы будете отвечать на вопросы?
— Нет.
— У нас достаточно данных, чтобы передать дело в суд. Но мы бы хотели...
— Хотели. Ну и хотите. Я все это беру. Да, убивал, грабил. Беру.
— Чистосердечное...
— А, тебе признание нужно! Нет, не купишь. Я был в законе и есть в законе. Мы своих не продаем. Что мое, возьму.
— Где базируется Крук со своими людьми?
— Ищи. Тебе деньги за это платят. Я ничего не скажу. Никогда. Мне и так вышка, умру как законник, а не как сука.
— Хотите ознакомиться с документами, изобличающими вас?
— Незачем. Я к стенке лучше пойду, зато честен перед законом своим буду. Сбегу, на любом «толковище» отмажусь.
Токмаков встал, обошел вокруг сидящего на стуле Бурковского. Тот, прищурившись, провожал его глазами, готовый моментально среагировать на любое движение капитана.
— Значит, умрешь молча? — Токмаков наклонился к нему.
— Как бок-то, болит? — спокойно спросил Бурковский.
— Болит иногда.
— Хорошо тебя заштопали, мент. Я-то думал, отгулял ты. Эх, надо было для верности еще одну пулю в тебя, лежачего, пустить. Да засуетился с делами. Вот и ошибочка вышла. Фарт твой. Значит, жив.
— Как видишь, — белозубо улыбнулся Токмаков, — ошибся ты, Бурковский, я еще поживу, глядишь, и дождусь такого дня, когда мы вас всех переловим.
— Нас возьмешь, другие найдутся. Закон, он вечный.
— Нет, Бурковский, — перебил его Данилов, — «закон» твой воровской скоро кончится. Напрасно себя тешишь. Так будем по делу говорить?
— Вызывай конвой, начальник, не выйдет у нас душевного разговора.
И, уходя, от дверей бросил через плечо:
— Кто знает, может, и свидимся еще. У нас в сороковом в пересыльной тюрьме много таких, как вы, попадалось, так мы их...
Он скрипнул зубами и гулко хлопнул дверью.
— Этого гада, — зло выдохнул капитан, — его, товарищ подполковник, сразу на месте бить надо. Я предупреждал, что не скажет ничего. Он у Крука самый что ни на есть зловредный бандит был.
— Он ранил вас? — поинтересовался Данилов.
— Было дело. Можно закурить? Спасибо. Не успел я тогда...
— Хорошо стреляет тот, кто стреляет первым. — Данилов посмотрел на Токмакова.
— Да нет, — капитан дернул щекой, — я его мог подстрелить, но живым хотел взять.
Данилову нравился этот человек. Были в Токмакове сила, уверенность. Он знал цену словам, умел отстоять свое мнение на любом уровне беседы. В этом Иван Александрович убедился, присутствуя при разговоре капитана с Сергеем Серебровским. Токмаков в угрозыске служил с тридцать девятого, сразу после школы милиции уехал в Белоруссию. Воевал в партизанском отряде, после освобождения Белоруссии опять вернулся в угрозыск. Токмаков отлично знал оперативную обстановку, был, безусловно, храбрым и инициативным оперативником.
Сразу же после их знакомства капитан сказал:
— С Бурковским ничего не выйдет. Он пойдет к стенке, не облегчая душу исповедью.
Тогда Данилов не поверил, а вот сегодня, увидев глаза Бурковского, холодные, полные ненависти, понял: Токмаков прав. Всю свою жизнь Данилов работал в отделе особо опасных преступлений. За эти годы перед его глазами прошло много людей, которых после суда ждала высшая мера. Одни плакали, умоляли простить их, другие сами вызывались помочь следствию, видя в этом единственный шанс попасть не к стенке, а в лагерь, третьи с трудом сдерживали себя, но все же держались. Бурковский принадлежал к той редкой категории бандитов, у которых ненависть доминировала над всеми другими чувствами. С такими, как он, Данилов встречался в далеком двадцатом, потом в сорок первом. Тогда в этом кабинете сидел бывший юнкер Андрей Широков, самый удачливый бандит, которого встречал Данилов за свою службу в милиции. У него были такие же, как у Бурковского, глаза, спокойные, выцветшие от ненависти.
Ничего не поделаешь, видимо, Бурковский будет молчать. И он действительно молчал. И когда его допрашивал невозмутимый Степан Федорович Чернышов, и когда с ним работали следователи из ГУББ.
— Законченная сволочь, — резюмировал потом Серебровский, — с ним кашу не сваришь. Волк. Ничего в нем человеческого не осталось.
Они закончили дело об убийстве в Зачатьевском переулке. Дело Валиевой, Аванесова и Бурковского было передано в прокуратуру. Теперь они должны были предстать перед судом. Другие заботы волновали Данилова. В городе появилась опасная банда «Черная кошка».
МОСКВА. Февраль
(продолжение)
ТАСС
Воздушный бой самолета У-2 с «юнкерсом».
1-й Украинский фронт 2 марта (по телеграфу).
Все плотнее сжимают наши войска кольцо вокруг окруженного гарнизона в Бреслау. Противник яростно сопротивляется. Идут упорные бои за каждый дом, за каждый квартал. Большую помощь нашим наземным войскам оказывает авиация. Над городом ни днем, ни ночью не смолкает гул советских самолетов. Немецкое командование пытается оказать помощь с воздуха окруженному гарнизону. Транспортные «юнкерсы», нагруженные боеприпасами и продовольствием, стараются ночью проникнуть в район окружения. Но наши прославленные «Поликарповы-2» (У-2) с наступлением темноты блокируют посадочную площадку, вынуждая немцев сбрасывать грузы на парашютах. В результате грузы часто падают в расположение наших войск.
На днях летчик, младший лейтенант Филипчик, барражируя в районе города на самолете У-2, заметил «Юнкерс-52», который сбрасывал грузы. Штурман, лейтенант Клименко, из пулемета открыл огонь по вражескому самолету. Немецкий бомбардировщик загорелся и, объятый пламенем, рухнул на землю. Нельзя не выделить этот редкостный даже для наших бесстрашных сталинских соколов эпизод: легкомоторный самолет У-2 сбил трехмоторную неприятельскую машину!
Данилов
Он перебирался в новый кабинет. Вчера его вызвал начальник московской милиции генерал Махоньков и поздравил с присвоением очередного звания и новой должностью. Данилов стал замначальника МУРа. Кабинет его выходил в ту же приемную, что и начальника.
Новая комната была непривычно большой, даже его сейф, с огромным трудом перетащенный из старого кабинета, казался маленьким. Нового начальника отдела вместо него пока еще не прислали, поэтому в сейфе лежали прежние документы и разработки. В общем-то, март начинался неплохо. Игорь Муравьев плотно сел на хвост этой самой «кошке». Вчера вечером на даче в Голицыне опергруппа после перестрелки захватила двух участников банды, и один уже начал давать показания. Пока все складывалось неплохо. Данилов читал протокол допроса. Если все будет так, как надо, то через месяц основную часть этой самой «кошки» можно обезвредить. И это необходимо сделать как можно скорее, потому что по городу ползли самые невероятные слухи. В очередях, в метро и трамваях говорили только о «Черной кошке». Казалось, что в Москве действует минимум полк хорошо вооруженных и наглых преступников.
В МУРе непрерывно звонили телефоны. И разного уровня руководящие голоса требовали немедленных мер. Все это нервировало и мешало работать.
Иван Александрович писал план оперативных мероприятий. Он дошел уже до третьего пункта, когда в кабинет без стука, такое уж у него было право, заглянул Осетров:
— Товарищ полковник, вас к начальнику.
Начальник сидел неестественно прямо, барабаня пальцами по столу. Лицо у него было красным и недовольным.
— Чем занят? — резко спросил он.
— Пишу план оперативных мероприятий.
— Много написал?
— Да нет, только начал.
— Другие допишут, — в голосе начальника проскользнули злые нотки.
— Это как же?
— Да так же, — находчиво ответил начальник и толкнул по столу к Данилову листок бумаги.
«ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА ПО НКВД СССР
В связи с усилением активизации банд на территории Барановичской и Пинской областей в помощь УББ НКВД БССР создается специальная бригада ГУББ НКВД СССР. Руководитель бригады начальник отдела ГУББ полковник Серебровский, в бригаду входят...»
Дальше шло перечисление фамилий работников наркомата и... «замначальника МУРа полковник Данилов, старший оперуполномоченный капитан Самохин, оперуполномоченные старший лейтенант Белов и лейтенант Никитин...».
— Это как же? — растерянно спросил Данилов. — А «кошка»?
— Кошка, собака. Я Серебровского отматюгал, когда он мне позвонил, и сказал, что людей не дам. Так знаешь, кто со мной говорил? То-то. Нарком.
