Рекс Стаут - Подобный богу (= Убить зло)
Ты никогда не умел как следует стрелять из огнестрельного оружия, за исключением того маленького ружья, с которым ты охотился на кроликов. Это не доставляло тебе удовольствия, ты не выносил вида своих окровавленных рук. Ред Адамс, бывало, связывал ремнем их задние лапы, так что у него на коленях комбинезона оставался след запекшейся крови. Джейн всегда помогала тебе содрать шкурку и растянуть ее для просушки на заднем крыльце. Ее никогда не тошнило. Если бы только у нее не было гостей! Если, закончив здесь, ты выйдешь отсюда, доберешься до ее дома и застанешь в дальней комнате, читающей книгу, как это часто бывало, то ты спасен. А как же быть с горничной? Предоставь это сестре, она устроит это как-нибудь. Она будет говорить об этом так же спокойно, как будто ты просишь ее помочь снять шкурку с кролика.
Забавная вещь - суицид. Ты боишься думать об этом, но, начав думать, понимаешь, что здесь нечего бояться.
Другое дело, когда ты представляешь себя лежащим там, смертельно раненным, но все еще живым и смотришь на себя, видишь свою кровь и понимаешь, что ты больше не будешь дышать, никогда не сможешь ходить, разговаривать, одеваться, выпить глоток воды или сделать любое движение. Это ужасно. Если бы это было так, никто никогда не смог бы на это решиться; ты вынужден притворяться, что никогда не умрешь, и каждый в это верит, а не просто играет в эту уверенность, как делаешь это сейчас ты. К тому же они лгут на этот счет, что нетрудно заметить, и обо всем догадываются. То, как это происходит, совсем не страшно. Ты стоишь в середине ванной комнаты, вкладываешь дуло пистолета в рот и направляешь его к макушке, и все будет в порядке; ты можешь делать все, что пожелаешь, можешь снова вынуть дуло и пойти поужинать, а можешь стоять там, наблюдать за собой, отмечать, что ты чувствуешь, - словом, можешь делать все, что угодно. А можешь спустить курок, просто нажать пальцем вниз - и все, конец. Ха!
Тогда для тебя уже ничего не имеет значения. Буквально с этого мгновения, которое на самом деле никогда не наступит, потому что, что касается тебя, это уже закончилось до того, как началось. Ты даже можешь удариться при падении о кровать, разбить себе нос или выбить зубы и никогда этого не узнаешь. Так что бояться совершенно нечего, в одно мгновение ты переходишь от полной свободы к полному забвению. Нелегко, конечно, думать о том, как ты будешь потом лежать мертвым, но не легче думать о ней или о ком-либо другом.
Ты видел мало мертвых: своих отца с матерью и еще двух-трех покойников. Конечно, ничего веселого, но ведь они были одеты, уложены в гроб, и, естественно, ты ожидаешь увидеть мертвеца в гробу, ты гораздо больше бы испугался, если бы увидел там живого человека. Ты никогда не видел покойника, который просто лежал бы где-нибудь в обычной одежде, весь покрытый синяками или с какой-нибудь раной, возможно окровавленный, никогда не видел умирающего человека, даже если он умирал мирно, в своей кровати. За исключением мужчины, который как-то в парке упал в обморок прямо на трибуне, и его унесли на носилках; но ты не знал, чем все кончилось, пока на следующее утро не прочитал в газете, что он умер от сердечного приступа. Когда Ларри рассказывал о войне, ты чувствовал легкую тошноту и слабость и удивлялся, как люди могут пережить такое и не сойти с ума.
Именно этого ты и боялся прошлым летом, когда попытался порвать с ней и отправиться один на Мейн.
Особенно в ту ночь, когда ты сидел на берегу озера на краю лодки, это был второй случай, когда ты помышлял о самоубийстве. Когда ты вернулся, Дик сказал, что ты выглядел как наркоман. Эрма считала, что тебе нужно на год уехать за границу, а Джейн хотела показать тебя психоаналитику. Да, сказал ты, или делать по утрам зарядку, принимать аспирин; и в первую же ночь ты пришел сюда и застал ее жующей бутоны и пьющей лимонад. Было очень жарко, и она сидела в комнате, широко распахнув оба окна, и на ней ничего не было, кроме алого халатика, отороченного перьями, который она купила у Маси. Она подняла голову и сказала: "Привет, тебе следовало предупредить меня телеграммой, я могла уйти". Эта тяжелая, ненавистная уверенность, подобная медленной болезни, от которой нет лекарства.
Она и сейчас будет сидеть в том же кресле, когда ты войдешь. Она так же взглянет на тебя, ничто на свете не может изменить ее взгляда. Ты закроешь за собой дверь, демонстративно достанешь из кармана пистолет, снимешь свой шарф и замотаешь им дуло. Что она станет делать? Будет сидеть и наблюдать за тобой. Может, она вздрогнет и испугается, заплачет и станет тебя умолять о пощаде или каким-то иным образом, наконец, признает твое существование как силу, которую нужно принимать во внимание? Она не поверит твоей угрозе. Перед концом ты не сможешь насмехаться над ней, не сможешь заставить ее дрожать, ты не увидишь в ее глазах страха. Бесполезно швырять еще какие-то слова в эту сточную канаву.
Но она может закричать. Ты не знаешь, какое у тебя сейчас лицо; ты делаешь то, чего она от тебя не ожидает, и, если это отразится на твоем лице, она может закричать и позвать на помощь. Ах, если она это сделает!
Ты бы с удовольствием услышал это хоть раз. Но тогда ты можешь потерпеть провал. Будет лучше не подавать виду, а просто войти, как обычно, сказать, что очень устал, подойти к окну, не снимая пальто, сказать, что здесь очень жарко и что ты хочешь немного приоткрыть окно. Затем, оказавшись за ее спиной, где она не сможет тебя видеть, вдруг резко повернуться и выстрелить в нее сзади с очень близкого расстояния. Но не забудь про шарф и не забудь опустить штору, если окажется, что она поднята. Тебе нужно сначала подойти к окну, чтобы убедиться, что оно плотно закрыто и что штора опущена. Она не успеет понять, что произошло.
Она просто упадет со стула, съежится, может, сползет на пол...
Не делай этого, идиот! О господи! Не делай этого! Ты жалкий, дрожащий трус, она права, она тебя знает, ей ничего не угрожает.
Ты вообразил все это, верно? Ты же совершенно ненормальный. Спокойно, хладнокровно и точно рассчитал свои шансы. Храбрый Билл. О нет, ты не потеряешь голову, ты намерен все правильно проделать. Ты разобьешь статую, выбросишь пистолет в реку, сочинишь себе алиби, для этого побежишь к Джейн, позвонишь у входа и дашь горничной свои пальто и шляпу - ты просто гениален! Ты поедешь в Айдахо и отрастишь себе бороду, чтобы никто никогда не узнал, кто такой мистер Льюис. Ты намерен сделать мистера Ричарда М.
Карра сообщником убийства, просто в качестве маленькой личной услуги. Давай, давай, дурак, лучше ничего не придумал? Все это хорошо, но, давай признавайся, в тебе должно быть что-то по-настоящему прекрасное, самое великолепное, артистически скрытое. О да, ты собираешься покончить с собой! Сначала ты покончишь с собой, а потом пойдёшь в дом Джейн, пошлешь за адвокатом, отрастишь бороду и заживешь счастливо и спокойно.
Уходи отсюда. Возвращайся домой. Возвращайся домой и ложись спать. Как в прошлую ночь, когда Эрма постучала к тебе в спальню в первый раз за многие месяцы. Если она снова это сделает, убей ее. Почему бы тебе не убить всех? Эрму, Дика, Ларри, Виктора и...
Спокойно, спокойно. Ты соображаешь, что говоришь?
Все равно, ты еще можешь уйти отсюда. Ты почти насильно толкнул себя на это, но чуть-чуть не считается. И нет смысла затевать новую ложь, ты знаешь, что не можешь уйти, не повидав ее, хотя бы только для того, чтобы удостовериться, что она у себя, и посмотреть, как легко это было бы. Скажи ей все это опять; это действительно заставит ее чувствовать себя немного неуютно, хотя она притворяется, что не обращает на твои слова внимания. В конце концов, не железная же она. Нет, резиновая и вонючая, как резина, не тот же самый запах, но заставляет его вспоминать. Ей нужно больше душиться, а может, чаще мыться - хотя она достаточно долго плещется в ванной.
Ладно. Поднимайся, поднимайся, кончай с этим, а потом иди домой и ложись спать. Тебе следовало помнить, что ты разбил ту проклятую лампу.
I
Он спустился вниз, быстро и аккуратно поднял лампу и поставил ее в нишу, стараясь прямо устроить абажур; он снова съехал набок, и он опять поправил его. Он стоял на первой площадке.
- Да, это я, миссис Джордан! - крикнул он вниз. - Снова задел лампу.
Его поразило, что голос у него звучал нормально, совершенно естественно. Его звучание успокоило его, лестница показалась знакомой и нестрашной. Казалось, даже лампа улыбалась ему с симпатией и пониманием.
Его раздражение от возни миссис Джордан исчезло, ему было приятно, что она находилась внизу и слышала его и что он мог разговаривать с ней.
Снова раздался ее голос:
- Понятно, а я подумала, что кто-то пришел к мисс Бойл. Если вы разбили лампу, вам придется заплатить за нее.
Когда-то он начал считать, сколько раз она говорила ему это, но давно сбился со счета. Время от времени его так и подмывало нарочно разбить лампу, но сейчас он был благодушно к ней настроен и не хотел причинять ей вред.
