Себастьян Жапризо - Ловушка для Золушки
Жанна стояла, прислонясь к стене, в столовой виллы, спокойно ожидая, чуть бледнее, чем всегда.
Она первая заметила меня на ступеньках лестницы. Я видела только ее лицо, на миг исказившееся, затем просветлевшее и растерянное. Гораздо позже, когда меня от нее оторвали, я заметила других людей: мадам Иветту, плакавшую, накрыв голову передником, Габриеля, двух полицейских в форме, агентов в штатском и одного из мужчин, которых я видела утром у гаража.
Жанна сказала, что меня обвиняют в убийстве Доменики Лои, что меня сейчас уведут и предъявят мне обвинения, но что это сущий бред: я должна верить в нее, она не позволит им меня мучить.
— Я знаю, Жанна.
— С тобой ничего не случится, с тобой ничего не может случится. Они попытаются оказать на тебя давление, но ты никого не слушай.
— Я буду слушаться только тебя.
Они оттащили меня от нее. Жанна попросила позволения подняться со мной в спальню, помочь мне собрать вещи. Какой-то полицейский чиновник, говоривший с марсельским акцентом, сказал, что пойдет с нами. Он остался в коридоре. Притворив дверь спальни, Жанна прислонилась к ней спиной. Она взглянула на меня и заплакала.
— Скажи мне, кто я, Жанна.
Она покачала головой — глаза ее были полны слез — и ответила, что не знает. Ничего она больше не знает, знает только, что я ее крошка, ее доченька. А кто я — ей теперь безразлично.
— Ты так хорошо знала Мики, ты не могла ошибиться. Знаешь и меня… Ведь ты хорошо знала ее, правда?
Она вдруг грубо меня оттолкнула, вытерла рукой слезы и стала укладывать мои вещи в чемодан. Я села на кровать рядом с нею.
— Я кладу три пуловера, — сказала она, уже спокойнее. — Если тебе что-то понадобиться, попросишь у меня.
— Жанна! Мики все знала.
Но Жанна качала головой и твердила:
— Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо об этом, ничего она не знала, знала бы — тебя бы здесь не было, погибла бы ты.
— Почему ты хотела ее убить? — схватив ее за руку, вполголоса спросила я. — Из-за денег?
Она замотала головой, ответила:
— Нет, нет, просто я не могла больше терпеть! Плевала я на деньги! Умоляю тебя, молчи.
Я не стала больше спрашивать. Я прижалась щекой к ее руке. Она не отняла ее. Она продолжала укладывать мои платья в чемодан одной рукой. Она уже не плакала.
— Так мне суждено остаться ни с чем, одна ты у меня. Ни наследства, ни мечты на грани сна — одна ты.
— А что это за мечта «на грани сна»?
— Да ты же сама мне об этом говорила: сказки, которые я рассказывала тебе перед сном, когда я была банковская служащая.
Они подвергли меня допросу. Заперли меня в камере при тюремной больнице. Снова жизнь распалась на две половины. Мрак моего беспамятства и режущий свет, когда меня выводили во двор на прогулку. Я видела Жанну из-за решетки в приемной больницы дважды. Я больше не мучила ее. Она была бледна и подавлена, с тех пор как узнала об убийстве Сержа Реппо. Даже улыбка, которой она пыталась меня успокоить, была бледная; Жанна многое поняла, разобравшись в том, что произошло в ее отсутствие.
Они произвели на кладбище автомобилей в Ля-Сьота экспертизу останков моей «MG», тщательно изучали жизнь Сержа Реппо. На одном из обломков бака моей «MG» они обнаружили умышленно сделанную пробоину, но так и не напали на след телеграммы на мое имя, которую получила До. Впрочем, я узнала, что шантажист надул Мики: никакой разносной книги для телеграмм не существует. Вероятно, он заставил Мики расписаться в первой попавшейся ему под руку тетради.
Я убила Сержа Реппо, желая помешать ему рассказать о роли Жанны, но даже мое второе убийство я совершила напрасно. Собрав все оставшиеся у нас деньги, чтобы нанять адвокатов, Жанна сама обо всем рассказала, а я призналась, когда мне стали известны показания Жанны. Мне предъявили обвинение в убийстве, но и Жанне тоже. Я видела ее несколько секунд, когда выходила от следователя. Мы столкнулись с нею в дверях его кабинета.
— Положись на меня. Согласна? — сказала она. — А ты только будь приветлива с ними и думай.
Она погладила меня по волосам и заметила, что они очень выросли. Затем сказала, что следствию нужно получить дополнительные данные и меня повезут в Италию.
— Веди себя, как хорошая Мики, — добавила она. — Будь такой, как я тебя учила.
Следователю Жанна рассказала все, что он хотел и даже больше, но никогда не говорила, и никто этого никогда и не узнал, что у нее был сговор с Доменикой Лои. Я поняла — почему: если я буду молчать, если я Мики, меня приговорят к более легкому наказанию. Жанна — моя воспитательница, так что главной виновницей будет считаться она.
Когда снова спускается тьма, я могу думать обо всем этом часами.
Иногда я совершенно уверена, что я Мишель Изоля. Я узнаю, что тетка лишила меня наследства и что Доменика и Жанна сговорились меня убить. Сначала я решаю разрушить их замыслы, затем, когда наблюдаю их обеих подле меня, я меняю решение и, воспользовавшись их же планом, убиваю Доменику и выдаю себя за нее.
Иногда я выдаю себя за До ради наследства, которого злопамятная тетка, чувствуя приближение смерти, незаконно меня лишила. А иногда делаю это, чтобы вернуть себе утраченную привязанность Жанны. Иногда — из мести. Иногда — чтобы начать новую жизнь. Иногда — чтобы продолжать мучить. Иногда — чтобы заставить забыть мучения. Иногда — и это всего вероятнее для всего вместе взятого, чтобы остаться самой собою, приобретая богатство, и стать новым человеком подле Жанны.
Бывают ночью и такие минуты, когда я опять Доменика. Серж Реппо солгал: Мики ничего не знала. Я убила ее. Пламя не охватывало ее комнату, и тогда я подожгла гараж. Нежданно-негаданно я заняла место той, у которой тогда и был повод совершить убийство.
Но Доменика я или Мишель, я в последнюю минуту попадаю в собственные сети в охваченной огнем комнате. Стоя перед окном на втором этаже, я держу в руках горящую рубашку, накрываю ею лицо и от боли впиваюсь в нее зубами, ведь во рту у меня потом нашли обуглившиеся клочки материи. Я выбрасываюсь из окна, падаю на ступени входной лестницы. Прибегают соседи, надо мною наклоняется Жанна и, поскольку я непременно должна быть До, она узнает именно До в этом почерневшем полутрупе без волос и без кожи.
Затем — ослепительный свет клиники. Я — третья. Я ничего этого не делала, ничего не хотела сделать, и я не хочу быть никем из них обеих. Я это я. Ну, а прочие… Что ж, смерть своих детей не спутает.
Меня лечат. Меня допрашивают. Я говорю как можно меньше. У следователя, при встрече с моими защитниками или психиатрами, в чье распоряжение я поступаю во второй половине дня, я отмалчиваюсь или говорю «не помню». Я отзываюсь на имя Мишель Изоля и предоставляю Жанне решать нашу судьбу, как она найдет нужным.
Даже злая насмешка крестной Мидоля меня больше не трогает: согласно ее завещанию Мики будет выплачиваться рента — ровно столько, сколько получала бывшая банковская служащая — Доменика Лои, которая и должна выплачивать ежемесячно означенную сумму.
Мики!… Та, что двести раз в день проводила щеткой по волосам… Бросала сигареты недокуренными… Мики, засыпавшая мгновенно, как кукла. Мики, плакавшая во сне… Кто я, Мики или Доменика? Уже не знаю.
Что, если Серж Реппо, прочитав газеты и вспомнив о телеграмме, все выдумал? Все: и свою встречу с Мики на пляже, и встречу с ней в табачной лавочке в Леке, и слежку, которую она якобы поручила ему перед убийством… Тогда я — До, и все произошло, как мы с Жанной задумали. А Габриель, упорствуя в своем стремлении отомстить за подругу, ее погубил, да и я сама погубила себя, заняв место Мики, ведь именно у Мики были мотивы для убийства.
Доменика или Мики?
Если Серж Реппо не солгал, то в день пожара ошиблась Жанна, ошибается сейчас и всегда будет ошибаться. Я — Мики, а она этого не знает.
Не знает.
Не знает.
Либо она это знала с первой же минуты, когда я была еще без волос, без кожи, без памяти.
Я сумасшедшая.
Жанна знает.
Жанна всегда знала.
Потому что все тогда объясняется. С того времени, как я открыла глаза при вспышке белого света, одна только Жанна принимала меня за До. Все, кого я встречала, в том числе мой любовник и мой отец, принимали меня за Мики. Потому что я и есть Мики.
Серж Реппо не солгал.
Жанна и До замыслили меня убить. Я узнала, что они готовят мне гибель, и убила До, чтобы стать ею, ведь крестная сказала, что, рассердившись на меня, изменила завещание.
Да и никогда Жанна не ошибалась. Вечером перед пожаром она увидела, что ее план провалился.
Она знала, что я — Мики, но ничего не сказала. Почему?
А ошибалась я, когда заполняла бланк в гостинице, потому что перед пожаром училась быть До. Но я никогда не была До: ни для Жанны, ни для кого другого.
Почему Жанна ничего не сказала?
Дни идут за днями.
Я одинока. Одинока в своих поисках истины. Одинока в своих попытках понять. Если я Мики, я знаю, почему Жанна хотела убить меня. Мне кажется, я знаю, почему — уже потом — она, несмотря на все, убедила меня, что мы сообщницы. «плевала я на деньги, умоляю, молчи».
