Наталия Володина - Последняя песнь трубадура
– Тебе хорошо со мной? – спросила уставшая, потрясенная Виктория.
– Мне нормально. Ты клевая баба, – ответил он.
Утром за завтраком он встретил серьезный, слишком внимательный взгляд Тамары. Он ей не понравился. «Крутая? – подумал Князев. – Ничего. Не такие с руки ели». В Москве он очень быстро зарегистрировал брак с Викторией. Его первая жена умерла при странных, только ему известных обстоятельствах, а человек его положения должен быть женатым. И такая «кулема», как он мысленно сразу окрестил Викторию, была именно тем вариантом, который его устраивал. Тамара пыталась уговорить Вику подождать, присмотреться, но дочка сразу надувалась и начинала смотреть на нее, как на соперницу, которая хочет помешать ее счастью.
* * *По палатам прошла медсестра. «Посетители, прощайтесь!» Блондин умоляюще посмотрел на нее: «Еще полчаса. Пожалуйста». Медсестра открыла рот, чтобы строго отказать, но Алиса тоже сказала: «Пожалуйста». Медсестра поджала губы и вышла. Алисе никто никогда не перечил.
Блондин, получив отсрочку, облегченно вздохнул. Он сидел на стуле рядом с кроватью. Алиса лежала в халате поверх одеяла. Он был у нее не первый час, но ее это почему-то не тяготило. Даже с Виктором ей все труднее выдерживать время свидания. Он так старательно не говорит о главном: о ее болезни, грозном будущем.
Так старается быть жизнерадостным, что после его ухода она чувствует себя выжатым лимоном. А с Валентином ей легко. Ей больше чем легко. Ей приятно. Это удивительный мальчик. Он не устает с восхищением смотреть на шестидесятилетнюю, смертельно больную женщину, тратит на нее все свободное время. Алиса хотела бы каким-то образом увидеть себя его глазами. Что за чудо он в ней нашел. Лучше всего Блондин умел ее слушать. Какие-то эпизоды ее актерской жизни он воспринимал как увлекательнейшие приключения избранных, главной среди которых была Алиса. Еще он умел молчать. Чувствуя, что она устала, он затихал, старался сесть так, чтобы свет не падал ей в глаза, чтобы ей казалось, что рядом вовсе не он, а теплая надежная ширма. Она находила Валентина остроумным и очень привлекательным. Ей приятно было, выбираясь постоянно из омута засасывающей боли, видеть такое молодое, красивое лицо, такое безупречно здоровое тело.
– Андрей Владимирович, – заглянула медсестра к главврачу. – У Голдовской этот посетитель. Невозможно его выпроводить. Еще немножко, еще полчаса. И так каждый день.
– А она что?
– Она тоже: пожалуйста, пусть посидит.
– Значит, пусть сидит. И вообще, старайтесь заходить к ней, когда она вызывает. Для нее режим – далеко не самое главное. Отнеситесь к ней, как к особому случаю.
«Многовато у нас особых случаев, – сварливо думала медсестра, выходя из кабинета. – Да по мне, пусть хоть ночевать остается».
Блондин не ушел в ту ночь. Ничего такого не было. Он вышел из комнаты, чтобы Алиса помылась, разделась и легла в постель. Она выпила снотворное и болеутоляющее. Он сказал, что посидит, пока она не уснет. Она уснула, его никто не гнал, и он просидел на стуле до утра, не сводя с нее глаз, боясь пошевелиться, чувствуя себя в раю. Что значит – ничего не было? Его жизнь сверкнула в коридоре хирургической клиники и потекла в другую сторону.
* * *Ричард Штайн открыл конверт с маленькими снимками «Поляроида». Девушка с рыжей собакой. Собака положила ей лапы на грудь, а девушка смотрит на лохматую морду с таким восхищением, как будто это – главное чудо света. Та же девушка в темном платье и косынке стоит на пороге явно больничной палаты с подносом в руках и сердито смотрит на фотографа. Какой выразительный взгляд: не смей мне мешать. Вот она в голубом костюме в группе каких-то людей. Внимательно и озабоченно смотрит на какую-то седую женщину.
Кем же она мне приходится? Внучатая племянница или что-то в этом роде. Неважно. Единственный родной человек на всем земном шаре. Родной по крови. Бывает ли что-то важнее? Интересно, она на самом деле такая немыслимая красавица или это всего лишь фотогеничность?
Ричард набрал номер телефона Филиппа Нуаре в Москве.
– Филипп, я решил. Скажи ей все. Пусть готовится к путешествию. Я приглашаю ее в гости. Пусть выберет место. Любое. Я куплю там дом.
* * *Сергей позвонил Дине поздно вечером.
– Диночка, нам с Филиппом очень нужно с тобой поговорить. Это важно именно для тебя. Спустись через полчаса, пожалуйста, можешь с псом. Если, конечно, у него есть свои интересы на улице. Потому что в доме мы сможем обменяться только его гавканьем.
Когда Дина с Топиком вышли, серебристый «Фольксваген» Филиппа уже стоял у подъезда. Мужчины вышли и постояли рядом с Диной, пока Топик не побежал по своим делам. Потом Сергей сказал:
– Такое дело, Дина. Вот ты говорила, что у тебя нет ни одного родственника. А это не так. У тебя есть, как бы это выразиться, дядька…
– А в огороде бузина, – блеснул Филипп знанием русского фольклора.
Дина и Сергей с изумлением на него посмотрели.
– Это как? – спросила Дина. – У мамы и папы не было сестер и братьев.
– Тут надо копать глубже. Сама рассказывала, что у тебя был в Харькове прадед с историческими неприятностями. Так вот, это его внук.
– В Америке?
– В ней. Но дело еще в том, что круче этого миллиардера хрен найдешь. Вот такие дела. Так что тебя с этими украшениями интуиция не подвела. А в других случаях подводила. Потому что он давно тебя пасет. Филипп – его представитель. Так что, мать, собирайся. Твой дядя, Ричард Штайн, ждет тебя в любом месте земного шара, где ты пожелаешь. Король встретит наследницу с надлежащими почестями.
– Но это невозможно, – растерянно сказала Дина. – Для собак – сорок дней карантина, что исключено.
– Ты в своем уме? Ну присмотрит кто-то за псом.
– Нет.
– Ричард пришлет свой самолет, собака полетит зайцем, – сказал Филипп и радостно засмеялся.
– Дело не только в этом, ребята. Я не могу так сразу бросить Тамару, Алису, твое расследование, Сережа. Не хочу обидеть родственника, но это сейчас для меня важнее. Мы дольше ждали. И еще. У меня один дом, вот этот. Я здесь всех своих потеряла. То есть физически потеряла. Но пока я здесь – они со мной. Я не могу это разрушить.
– Вот видишь, Филипп, – сказал Сергей. – Я же тебе говорил. В этой истории не только дядя с прибабахом.
– Что поделать. Они – родственники. В этом не может быть сомнений.
* * *В дверь стукнули, явно ногой. Сергей открыл, не сомневаясь в том, что увидит Наташку. Да, видок. Пожалуй, то, что он задумал, не получится. Сергею позвонили из мужского журнала и заказали снимок «той модели», которую он снимал для «Элиты».
– Но только, чтоб там были твой вкус, фантазия, выдумка. Просто бляди у нас есть.
Наташка с готовностью согласилась. Но, придумывая образ, ситуацию, он совсем забыл, что она изменилась: потускнела, подурнела, повзрослела. И конечно, совсем не следит за собой.
– Есть хочешь? – спросил он, надеясь определиться по ходу дела.
– Давай, – безразлично сказала она.
Съев несколько толстых кусков колбасы со сладкой булкой, она уставилась на него: «Ну и чего?»
– Заявка на тебя поступила, как на знаменитость. Толстый, блестящий мужской журнал.
– Для педиков, что ли?
– Думай, Наташа, думай. Зачем педикам твои портреты? Мужскими называются журналы, которые читают мужчины.
– А женщинам запрещено, что ли?
– Ладно, не будем тратить время на все эти условности. Надо решить, как тебя снимать.
– В смысле – голой или нет?
– Да это как раз уже решено и заказано. В жанре «ню», то есть обнаженная натура.
– «Ню» так «ню». А почему я? Так понравилась им?
– Понравилась.
Сергей серьезно смотрел на Наташу. Он знал по опыту, что из трехсот моделей для съемки пригодны от силы десять. Лицо должно быть выразительным, неглупым, способным передать какую-то эмоциональную суть и так далее: параметров не счесть. Если имеется в виду серьезная работа. Но иногда все это есть, и чувствуется рука хорошего мастера, а снимок неинтересен. Яркая, банальная картинка, каких тысячи. Значит, в модели не было чего-то главного. Чего-то, что трудно определить словами. У Наташки было банально хорошенькое личико, ее молодость, конечно, привлекала. Что касается остального, то Сергей считал ее полной дурой. Но в ней было что-то, чем не обладает большинство людей. Какое-то сочетание качеств нашло удачное выражение во внешности. И объектив это ловит.
– Я кое-что придумал, но теперь засомневался. Запустила ты себя. Слушай, сходи-ка в душ, вымой голову шампунем раза три, физиономию потри мочалкой. У тебя под глазами мешки! Тебе сколько лет, подруга?
Когда она вышла, завернутая в полотенце, розовая, облепленная мокрыми прядями длинных волос – ниже поясницы, к нему вернулась надежда.
– Помнишь, как мы познакомились? Ты сидела в пыли и лопала мороженое от большого куска. Мисс Мороженое! Помнишь?
