Василий Новодворский - Коронка в пиках до валета
— Да Мансаров Илья Фомич, шлюпом «Сошествие святого духа на апостолов» командует.
— Да разве он… корсар? — спросил командир.
Оказалось, произошла путаница: командир говорил о «корсарах», а им послышалось «Мансаров».
Успокоились и стали доказывать, что Мансаров — прекрасный человек и общий благодетель в Охотске: привозит без пошлины ром бочками, шелк из Японии. Доставляет все в Охотск и распродает сам и даром дарит.
Командир не знал, о чем еще разговаривать с ними, — приказал приготовить обе шхуны к смотру на следующий день и отпустил своих новых подчиненных. Оба облегченно вздохнули и встали вместе с креслами, отодрали их от своих седалищ, сделали сапожищами такой поворот «налево кругом», что в каюте задребезжал капитанский хрусталь и, рявкнув: «Счастливо оставаться», тяжко отдуваясь, вышли на палубу.
Растерянный командир долго смотрел им вслед. Старший офицер стоял около, тоже смотрел вслед уходящим и говорил:
— Бамбуковое положение, черт возьми! Ну и эскадра!
Смотр произвел на командира потрясающее впечатление: палуба на обеих шхунах не была даже вымыта. На марсе «Алеута» все еще сушились портки. Пушки были грязны, и в дуле одной из них оказалась пустая бутылка. Матросы, выстроенные во «фрунт», производили впечатление команды второразрядного пиратского судна. За матросами выстроились их жены с ребятами разного возраста.
— Ноевы ковчеги какие-то, — рычал командир, окончив «смотр». Делились впечатлениями… В кают-компании «Дианы» стоял неумолкаемый хохот…
Свидание с местными властями в городе тоже вышло неудачным: начальника колоний в городе не оказалось, — не то он был в Петропавловске, не то на Аляске.
С городничим и с чинами полиции сговориться было тоже нелегко: напугались, когда командир заговорил о контрабанде.
— Что вы, что вы! — стал вдруг оправдываться городничий, — какая у нас контрабанда? Живем тихо, — бурчал он, — можно сказать, на краю света. Солим грибы, да бруснику мочим — вот и вся наша жисть!
— Именно, — подтвердил Огурцов, — еще морошку мочим, вот и все. Чего тут? Жисть наша, как на ладошке… Чего тут!
Если полицейские власти явно не сочувствовали распоряжениям свыше, то начальник воинской команды, старый поручик Фома Гвоздь, верный присяге, которую дал еще лет пятьдесят назад, всей душою шел навстречу всем пожеланиям высшего начальства: и контрабандистов готов был вешать, и корсаров готов был расстреливать. («Только вы их, мерзавцев, доставьте, — прибавлял он, — а уж мы их!») Усердие его дошло до того, что под конец он стал бить себя в грудь и уверял командира, что ради начальства никого не пожалеет: жену пришибет, сам себя расстреляет.
Готов был на все услуги и брандмейстер Пампушка, который сам явился представиться командиру.
Каждый день стоянки в Охотске приносил командиру огорчение за огорчением. Отправилась часть команды на берег «в баньке попариться» — вернулись в доску пьяные. Видно было, что не до бани дошли, а до первого кабака.
Съехали на берег господа офицеры, — вернулись отравленные настойкой из мухоморов: местные чиновники угостили… В объятиях офицеры на фрегат везли банки с моченой брусникой и морошкой — скромные «сувениры» охотских дам. Многие своих банок не довезли — раздавили в могучих объятиях и кителя перемарали. Вид был безобразный.
У матросов вдруг появились целые четверти «мухоморки». Доктор Арфаксадский терял голову: на борту от моченых ягод появилась дизентерия и холерина, а от «мухоморки» — эпидемия бешенства. Захворал, между прочим, фельдшер Зворыкин, — покушался клистиром доктора зарезать. Искусился как-то на «мухоморку» даже Степан Степаныч — «из любопытства» — попробовал и занемог на двое суток.
Несчастье постигло в Охотске и Спиридония. Отправился представиться преосвященному. Был сначала владыкою обласкан и утешен, а на следующий день на фрегат преосвященный прислал приказ Спиридонию: «Причислить миссионера отца Спиридония Аримафейского к миссии на остров Каталакшу и за непристойное поведение наложить на него эпитимию: пасти на острове двух коров и единого козла миссии принадлежащих, донде же не исправится».
В неистовство пришел Спиридоний от такого поручения, всем жаловался и громко роптал:
— Черт их раздери! — вопил, — что я козлов у себя в России пасти не мог? На кой ляд меня на край света угнали, чтоб столь похабное дело мне поручать?
И во всем этом происшествии усмотрел он новые козни дьявольские и в «книгу живота» своего внес еще одну страницу.
В Петропавловск!
По приказу командира «эскадра» в одно прекрасное утро снялась с якоря и отправилась в Петропавловск.
«Алеут» и «Камчадал» бойко шли впереди «Дианы».
Командир сидел в своей каюте. К нему вошел смущенный старший офицер и доложил: «Парус»!
— Ну, Степан Степанович, и что ж с того, что парус? Мало ли здесь парусов попадается навстречу? Что ж вы мне о каждом будете докладывать? — Командир был не в духе.
— О каждом, Орест Павлович, конечно, нет, но… это, по-видимому, идет тот черный корвет, который стоял в Гонконге!
— Что? Да вы в своем уме? Быть не может! — командир вскочил, как ошпаренный, и выбежал на палубу. Схватив трубу, он впился глазами в горизонт, где вдали видны были очертания знакомого судна.
— Черт возьми!.. Или мне чудится? — воскликнул командир… — По-моему… с корвета сигнализируют?
С полчаса шел таинственный корвет тем же курсом, что и «эскадра», потом свернул на восток и скрылся за горами какого-то большого острова.
…На горизонте стали вырисовываться грозные массивы Камчатских гор. Черные, увенчанные снегом, они вырастали из воды и скоро мрачной неприступной стеной стали перед «эскадрой», которою командовал капитан Накатов.
«Эскадра» шла вдоль этих неприветливых берегов долго, потом свернула на восток и на северо-восток, и трое суток тянулись все те же горы, утесы и скалы и все с тем же глухим ропотом разбивалась об них пена морского прибоя… Иногда утесы словно раздвигались, и видны были водные проходы в недрах каменных высот.
— Словно в Норвегии фиорды, — сказал кто-то из офицеров.
Вот и Петропавловск! Стоянка тоже неважная, но все же лучше, чем в Охотске. Залив больше, — можно укрыться от ветра и волн. Укрепления на прибрежных высотах закрывают вход в залив. И город, по-видимому, больше Охотска. По низкому берегу широко раскинулись одноэтажные домики (однако ж были видны и двухэтажные, даже как будто и каменные). Сейчас же за городом вздымались горы, покрытые лесом, а на верхушках — снегом. Пейзаж не из веселых. На рейде стояла шхуна, как оказалось, принадлежащая Российско-Американской компании и носившая странное название «Сошествие святого духа на апостолов» — очевидно, та самая, командир которой носил такую мудреную фамилию, что ее легко было спутать со словом «корсар».
Дальше пошло все так же, или почти так же, как и в Охотске. Разница была в том, что Петропавловск был своевременно предупрежден: командиры «Алеута» и «Камчадала» на заре съехали на берег и взбаламутили всех своих «кумовьев» и «кумушек» в городе. Начальник колонии вдруг куда-то скрылся, городничий захворал, прочие успели спеться…
Ретивый командир, впрочем, изловил заведующего канцелярией по делам колоний и имел с ним пространный разговор. Заведующий канцелярией со всеми проектами командира соглашался, все меры, им предложенные, вполне одобрил, от прочтенной инструкции пришел в совершенный восторг, и только когда разговор окончился и командир уже выходил из канцелярии, лицо заведующего свело судорогой злобы и в глазах его вспыхнули огни ненависти. Командир увидел эту метаморфозу в зеркале, висевшем в прихожей, и быстро обернулся, остановился и долго пристально в упор рассматривал хамелеона-заведующего.
На следующий день командир осматривал шхуну «Сошествие святого духа», пригласив с собой начальника таможни. Обнаружилось, что шхуна до отказа гружена контрабандой. По приказу командира груз был запечатан печатями, судовые книги тоже. С начальником воинской команды побывал командир на «Алеуте» и «Камчадале» и в двадцать четыре часа велел очистить обе шхуны как от начальства, так и от всей команды с бабами и ребятами.
— Куды же я их дену? — с отчаяния взвыл городничий Ельпидифор Никифорыч Еловых, глядя на живописный лагерь выселенных со шхун и расположившихся в порту под открытым небом. Там стоял плач и скрежет зубовный.
Командир распорядился часть оставить в Петропавловске, часть отправить в Охотск, в гарнизоны, а более молодых решил везти в Аляску для усиления там крепостной обороны… И ругали же за это распоряжение командира все в городе!..
Через двадцать четыре часа командиром «Алеута» оказался Илья, командиром «Камчадала» — лейтенант Ишумов. На каждую шхуну из экипажа «Дианы» перевели по сорок человек. Началась чистка обеих шхун.