Марина Серова - Алмазная лихорадка
Капустин по-прежнему казался недовольным и обеспокоенным. Он то и дело косился на меня и на кейс, который я держала на коленях. Я чувствовала, что его так и подмывает прочитать очередную инструкцию о бдительности и он еле сдерживается.
На мое счастье, объявили посадку, и мы пошли на перрон. Выходя из дверей вокзала, я оглянулась — заинтересовавшие меня парни продолжали оставаться на своих местах, сосредоточенно разглядывая узоры на кафельном полу.
Мы с Капустиным поднялись в вагон и направились в свое купе. Вдруг он остановился и озабоченно произнес:
— Вы пока занимайте места, я сейчас подойду… Мне срочно нужно… э-э… в туалет.
Я резонно заметила, что на остановках туалеты закрыты. Капустин с досадой посмотрел на меня и нетерпеливо сказал:
— Идите — прошу вас! Я же сказал — сейчас подойду! Мне нужно…
Я пожала плечами и пошла дальше, размышляя о том, что мой компаньон, кажется, точно помешался, что, впрочем, неудивительно, потому что для изнеженного, привыкшего к комфорту и почитанию человека такая поездочка не могла пройти бесследно.
В купе были два пассажира — сосредоточенный, неразговорчивый очкарик, который со строгим выражением на лице читал какую-то книгу, в названии которой присутствовали слова «адаптация» и «корреляция», и второй — толстый жизнерадостный коротышка с проплешиной на затылке, видимо изнывающий от тоски в компании ученого соседа.
Очкарик даже не посмотрел в мою сторону. Зато толстяк пришел в восторг и сразу поинтересовался — далеко ли я еду, одна ли и чем он может мне служить.
— Для начала встаньте с полки, — распорядилась я. — Мне нужно поставить чемодан, — и добавила неприязненно: — И, если можно, заткнитесь. Я устала и не хочу выслушивать посторонний треп.
Коротышка онемел, а умный очкарик, не отрывая глаз от страницы, мрачно усмехнулся. Я опустилась на полку и посмотрела в окно. Наш вагон находился как раз напротив вокзала, и со своего места мне было хорошо видно почти весь зал ожидания. Моих брюнетов в зале уже не было. Возможно, они все-таки решили составить нам компанию.
Капустин появился, когда поезд уже тронулся. Он был странно возбужден и, к моему удивлению, предложил мне выпить. В руках у него был пакет, в котором просматривались очертания бутылки.
— С чего бы вдруг? — настороженно спросила я.
Он криво усмехнулся и сказал многозначительно:
— За успех предприятия!
Из пакета появилась бутылка шампанского. Было непонятно, где он ее взял, — неужели бегал в киоск на станцию? Его поведение становилось все более странным.
— А как же неожиданности на железной дороге? — напомнила я.
Он рассмеялся деланым смехом.
— Полагаю, что все неожиданности уже позади! — с пафосом объявил он.
Я поморщилась.
— За вашей мыслью, Анатолий Витальич, очень трудно угнаться, — пожаловалась я. — Пожалуй, пока я буду придерживаться старого курса — с круглосуточным наблюдением и раздуванием образа врага. Шампанское предлагаю отложить.
Толстячок, которому давно не терпелось вставить слово, жизнерадостно вмешался:
— Дорогой сосед, простите, не знаю вашего имени-отчества, если не возражаете, я мог бы составить вам компанию! У меня, знаете ли, тоже… — он хихикнул. — Припасена бутылочка!
Капустин уничтожающе посмотрел на него.
— Что вам нужно? — грубо сказал он. — Какого черта вы вмешиваетесь в чужой разговор?! Сядьте на свое место и помалкивайте!
Коротышка побагровел и открыл рот. Ученый покосился на него сквозь очки и опять усмехнулся. Капустин бросил на стол пакет и раздраженно сказал:
— Ну что ж, если не желаете… Давайте тогда спать!
Он сходил за постельным бельем и, раскатав матрац, небрежно бросил:
— Полезайте наверх!
— Сами полезайте, — сказала я. — Сегодня я сплю здесь.
Капустин попытался произвести на меня впечатление, раздув ноздри и грозно хмуря лоб. Я отвернулась и стала смотреть в окно. Сконфуженный, Капустин под злорадным взглядом толстяка был вынужден занять место наверху.
— Никто не собирается никуда выходить? — сурово осведомилась я и, получив отрицательный ответ, заперла дверь купе.
Очкарик закрыл книгу, снял очки и с удручающей обстоятельностью начал готовиться ко сну. Коротышка уже дремал на верхней полке, повернувшись к обществу спиной. Вскоре свет был погашен, и в купе наступила тишина.
Я долго лежала с закрытыми глазами, но никак не могла заснуть. Странное поведение моего компаньона не выходило у меня из головы.
Я начинала всерьез побаиваться, что в подобном состоянии он может так расписать брату мои заслуги, что это серьезно скажется на размерах моего гонорара.
Около часа ночи Капустин зашевелился и, осторожно спустившись с полки, подошел к двери.
— Вы куда? — негромко спросила я.
Он вздрогнул и обернулся. В полутьме я никак не могла разглядеть выражение его лица.
— Господи! — с досадой прошептал он. — В туалет. Куда же еще?
Он взялся за ручку двери. Я села, опустив ноги на пол. Наверху заворочался и закашлялся коротышка. Щелкнул замок.
Затем произошло нечто неожиданное. Едва открылась дверь — в освещенном проеме мелькнули две тени. Раздался глухой удар, стон — и Капустин упал куда-то вбок. Дверь тут же захлопнулась, и в глаза мне ударил яркий луч фонарика.
Я не стала дожидаться развития событий — тут же упав на полку, я обеими ногами ударила того, кто держал фонарик, в живот. Он издал звук, будто захлебнулся водой, и отлетел, выронив фонарь и толкнув кого-то в темноте.
В купе тотчас вспыхнул свет. Щуря близорукие глаза, очкарик с недоумением озирался — рука его касалась кнопки светильника.
— Лежать! — сдавленно завопил кто-то.
Почти не удивившись, я увидела перед собой парней с сызранского вокзала. Парень с опереточными бакенбардами, широко расставив ноги, стоял в проходе и, делая зверское лицо, водил дулом короткоствольного вороненого автомата, деля свое внимание поровну между мной и очкариком. Длинноволосый сидел на полу, держась за живот. Губы его кривились от боли и злобы.
У меня возникло смутное ощущение, что «узи» в руках нападавшего не более чем муляж, но полной уверенности не было, и я не рискнула проверять. Однако просто лежать под дулом мне надоело, и я, стараясь не волновать растерявшегося злодея, напомнила ему:
— Итак, что мы требуем?
Он в панике посмотрел на меня, облизнул губы и выкрикнул:
— Заткнись! Встать! Поднять полку! — после чего угрожающе ткнул автоматом в мою сторону.
Я медленно встала и, стараясь не суетиться, подняла полку. Бандит искоса заглянул в багажный отсек, и в глазах его мелькнуло удовлетворение.
— Подай чемодан! — приказал он мне и свободной рукой толкнул меня в спину.
Я еще не успела наклониться, как вдруг сзади раздался возмущенный крик и свет погас. Только луч валяющегося на полу фонарика прорезал темноту, придавая разворачивающейся сцене таинственный и оригинальный колорит.
— Кто дал право! — загремел очкарик, вылетая из постели, точно подброшенный катапультой. — Врываться! Бить женщину!
Его долговязое тело метнулось в темноту. Раздался мощный удар, крик, топот и приглушенный мат. Я с ужасом ожидала услышать треск автоматной очереди, но ее не было. Тогда я опять включила свет.
Моим глазам предстала удивительная картина. Разгневанный очкарик в негодующей и угрожающей позе стоял посреди купе, выставив вперед довольно мощные кулаки. Парень с бакенбардами, напротив, теперь лежал, упираясь затылком в дверь. По его скуластому лицу текла кровь. Его товарищ, с опаской поглядывая на внушительную фигуру очкарика, одной рукой тянулся к ручке двери, а другой доставал из кармана нож.
— Не подходи! — предупредил он. — Запорю!
Очкарик с презрением посмотрел на него и сделал шаг вперед. Длинноволосый зашипел, как змея, и, выставив перед собой лезвие, левой рукой откатил в сторону дверь. Потом он подхватил под мышку парня с бакенбардами и помог ему выползти в коридор. Дверь за ними закрылась. Очкарик обернулся ко мне и с возмущением сказал:
— Вот шакалы! Надо немедленно сообщить проводнику!
— Я пойду с вами, — сказала я, доставая из плаща газовый баллончик.
В багажном отсеке рядом с кейсом валялся автомат, оброненный бандитом. Я подняла его — это на самом деле была просто игрушка. Я бросила его и опустила полку.
Перешагнув через ноги лежащего на полу Капустина, мы с очкариком вышли из купе. Прежде чем объясняться с проводником, я предложила проверить тамбур. Входная дверь была распахнута настежь, и по тамбуру гулял холодный ветер. Видимо, у брюнетов тоже имелся в запасе ключ.
— Они сошли, — сказала я очкарику. — Пойдемте лучше спать.
Мы вернулись в купе. Капустин уже сидел на моей полке, а напуганный толстяк суетился вокруг него, предлагая промыть рану водкой, — на лбу у Капустина красовалась длинная, но неглубокая царапина.
