Валерия Вербинина - Сиреневый ветер Парижа

Никто даже не улыбнулся.

– Забирайте его, — разрешил Миртиль. — Как насчет отпечатков? — обратился он к эксперту, колдовавшему над столом.

– Вы не поверите, — отозвался тот, — но отпечатков полно, и они повсюду.

– Разные?

– Одна группа. Могу утверждать с уверенностью.

– Горничная или предыдущие постояльцы, — проворчал Клеман.

– Вряд ли. Хотя фиг его знает.

– Знаете что: сверьте с отпечатками нашей дамы, — сказал Миртиль.

– Сеньориты Ферреро?

– Si[11].

– Думаете, это она?

– По описанию тех, кто ее видел, — определенно.

Эксперт шмыгнул носом. Свою работу, по милости которой он ежедневно сталкивался с худшими сторонами человеческой жизни, он терпел только потому, что за нее платили деньги. Отношение же к ней Миртиля, который был явно увлечен своим делом, его раздражало, и эксперту захотелось сказать что-нибудь колкое.

– Знавал я парня, — заявил он веско, — который не узнал свою жену, встретив ее на улице с другим.

Миртиль пропустил это замечание мимо ушей.

– Соседей опросили?

– Сосед один. Слева.

– Глухой и слепой, конечно.

– Угу. Ничего не видел, ничего не слышал. Оно и немудрено: его убили, когда по телевизору шел матч.

– Соседа? — хмыкнул Миртиль.

– Почему соседа? — обиделся Клеман. — Нашего клиента.

– А тебя послушать — выходит, что соседа. Какой он из себя?

– Старый хрыч себе на уме. Дед кузена хозяина этого заведения или что-то в этом роде. Приехал из Шинона на какой-то салон филокартистов. Ничего особенного.

– Филокартисты — это те, кто открытки собирает?

– Угу.

– Интересно, какой жанр он предпочитает, — задумчиво заметил Миртиль.

– Вы это к чему? — насупился Клеман, чуя подвох.

– Да так, — туманно ответил инспектор. — Так где он живет?

– С левой стороны. Номер четыреста два.

– С этой? — спросил Миртиль и ткнул пальцем — будто бы наугад — в стену. В ней виднелась дырочка, вполне достаточная для того, чтобы подглядывать за теми, кому придет в голову порезвиться в постели.

– Ах ты!.. — сказал Клеман и разразился серией крепких выражений отнюдь не в минорной тональности.

Когда он выдохся, Миртиль кратко сказал:

– Айда к филокартисту.

Филокартист вполне соответствовал описанию Клемана. Правда, инспектор забыл упомянуть, что на физиономии пожилого любителя открыток красовались по меньшей мере четыре бородавки: две — на лбу, одна — на подбородке и одна — на левом веке.

– Инспектор Миртиль, — представился блондин, входя. Клеман семенил за ним тихой, но сильно разъяренной тенью.

– Надо же! — удивился Гриб. — Еще один? Как много вас у каждого трупа, ребята. Помню я, как в детстве задавили моего школьного товарища, так тогда…

– Месье, — оборвал его Миртиль, — давайте перейдем к делу. Вы ведь кудесник, видите сквозь стены. Так расскажите нам, что вы увидели, и не морочьте голову.

Старик сощурился с хитрецой во взгляде.

– А вы далеко пойдете, молодой человек, далеко!

Тут Клеман пробормотал сквозь зубы нечто нечленораздельное, что ни в коем случае не стал бы печатать дамский журнал.

– Вы ее видели? — бросился Миртиль в атаку.

– Кого?

– Женщину из четыреста первого. Она была одна?

– Одна. До того как начался матч, одна. Потом я уже не смотрел. Сами знаете, «синие»[12] играли…

– Опишите ее нам.

Старик ненадолго задумался.

– Ну… Возраст — года двадцать четыре. Личико свежее. Волосы темные. Глаза — не знаю какие. Татуировка на запястье.

– Как браслет? — насторожился Клеман.

– Красная с зеленым. Как браслет, да.

– На какой руке?

– На левой.

– Она, — одними губами прошептал Клеман. — Портье ничего не говорил про татуировку.

– Симпатичная девушка, — грустно продолжал старик. — Но чудная, я вам доложу. С приветом. И одна. Я не люблю, когда девушка одна. Когда она с кем-то еще, гораздо интереснее наблюдать. И знаете, что я вам скажу: молодежь совершенно разучилась заниматься любовью. Пыхтят только, а пыла никакого. Страсти нет. Одна сплошная гимнастика, и больше ничего.

Клеман сжал руки в карманах в кулаки. Миртиль взглянул на него с веселыми искорками в глазах.

– Вы сказали, что она с приветом. Почему вы так решили?

– Конечно, с приветом, — фыркнул старик. — Кто будет в здравом уме таскать с собой столько оружия?

– Сколько?

– Два пистолета. Один она собирала-разбирала, а из другого все в зеркало целилась. С придурью барышня, это точно.

Клеман потер ладонью лицо. Так, у Вероники две пушки — это кое-что. Целилась в зеркало — значит, заранее готовилась к приходу своего любовника, чтобы укокошить его. И время подгадала такое, когда никто ничего не заметит.

– А еще она волосы красила, — вставил старик.

– В какой цвет? — спросил Миртиль довольно спокойно. Он уже нашел коробку из-под краски в мусоре и знал ответ.

– А ни в какой. Не вышло у нее ничего.

– А еще что?

– Мылась под душем, но это я уже не видел. Слышал только шум воды.

«Голая она ничего, — думал любитель открыток. — Только вам, олухи полицейские, я ничего про это не скажу». Он и впрямь не сообщил, что Вероника разделась до белья, когда красила волосы.

– Во что она была одета?

– Джинсовый такой костюмчик: брючки, пиджачок куцый. Майка с мишенью, белая.

– Что? — опешил Миртиль.

– Мишень на сердце нарисована, — терпеливо пояснил старик. — Яблочко и круги. Мишень, знаете, по которой из пистолета стреляют.

– Ясно. Спасибо за содействие…

Они вернулись в номер четыреста один, где от тела на полу остался только обведенный мелом зыбкий контур.

– Извращенец, — проворчал Клеман. — Старый маразматик.

– И мы такие будем, — безмятежно отозвался Миртиль.

В дверь заглянул полицейский.

– Инспектор, там на улице кое-что интересное. Владелец роскошной тачки из соседнего дома беснуется.

– Что такое? Угон?

– Нет. Прострелена, как решето.

Миртиль вытащил изо рта сигарету, которую собрался закурить.

– Кровь есть? — спросил он.

– Нет.

Инспекторы переглянулись и бросились к выходу. На улице возле места происшествия уже столпились зеваки.

– Это немыслимо! — кричал представительный господин с полоской ухоженных усов, которые даже предприняли попытку встать дыбом от гнева. — Немыслимо! Моя машина… О-о-о! Это просто чудовищно!

Клеман вопросительно взглянул на своего шефа.

– Раз вчера никто не слышал выстрелов, значит, стреляли с глушителем. Улица тихая, к тому же шел матч, все прилипли к телевизорам… Клеман! Во что бы то ни стало надо найти следы того, кто стрелял!

– Думаете, ее пытались убить? — проворчал Клеман.

– Конечно. Вопрос только в том, кто…

– Ну, очередь желающих ее замочить легко выстроится отсюда до Сен-Дени[13], — усмехнулся инспектор. Миртиль с укоризной покосился на него, призывая к порядку. — Ладно, я понял. Ищем свидетелей, ищем улики, смотрим записи с камер слежения. Впервой, что ли…

Когда в обед вымотанный донельзя Миртиль вернулся в управление, ему не дали даже выпить чашку кофе.

– Инспектор Миртиль?

– Да.

– Дивизионный комиссар Бертье и майор Саразен из антитеррористической службы ждут вас в кабинете комиссара. По-моему, у вас с ними есть о чем поговорить.

Глава восемнадцатая

В этой игре сможет выжить только тот, кто верит в невозможное.

Мне приснился странный сон.

Я увидела Ксавье с простреленной головой, но, несмотря на это, он был жив. Он улыбнулся мне и сказал: «Ты должна быть очень осторожна…»

– Я не Вероника, — сказала я ему. — Понимаешь? Я не она!

– Это неважно, — грустно ответил он.

Кажется, я хотела что-то спросить у него, но он приложил палец к губам и начал отступать. Контуры его тела размылись, и внезапно, не понимаю как, я угадала, что это уже не Ксавье. Прежде чем я сообразила, в кого он перевоплотился, я проснулась.

Солнце било мне в глаза. Я лежала в постели, полностью одетая. Значит, я в гостинице. Слава богу, все в порядке.

Ничего не было в порядке. Я попыталась пошевелиться — у меня заломило запястья так, что я вскрикнула. Приподняв голову и взглянув на свои ноги, я увидела, что они связаны. Руки мои были наручниками прикованы к спинке кровати. Левое плечо под майкой охватывала повязка, и мне на мгновение показалось, что оно онемело.

Впору было зарыдать от сознания собственной беспомощности. Тут мне почему-то вспомнился колобок — «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел», а лиса его, однако, все-таки съела. Н-да. Тут сказочка и кончается.