Александр Трапезников - Оборотень
— Ничего, это иногда полезно. А ты не подставляй голову. На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Меня, например, раз двадцать могли убить. Только осторожнее стал.
— Влад, надо вплотную заниматься мотоциклистами. Место их сборища известно — склеп.
— А ты слышал, что сказал Мавр? Он шутить не станет.
— Тогда я звоню Карпатову.
— Погоди, — в трубке наступило молчание. — Дай обдумать. Ладно, я оставлю там, на кладбище, человека, который нас предупредит. А пока затаись и не высовывайся.
— Это уж как получится, — отозвался Тероян, нажимая на рычаг. Он понял, что Шелешеву не очень-то хочется связываться с Мавром и Серым, и рассчитывать особо на его помощь не следует. Более того, похоже на то, что Влад вел какую-то свою игру, где на каком-то этапе его интересы пересекались с проводимым им расследованием. И вновь он вспомнил слова Глории — о пироге с замаскированной начинкой, о той тяжести, гнетом лежавшей на душе Влада, которую она интуитивно почувствовала. Мысли Терояна потекли в совершенно невероятном направлении, по такой протоке, в которую никто и никогда не заглядывал. Но что если течение ведет именно туда? Обругав себя, Тим, тем не менее продолжал анализировать, мысленно вглядываться в расходящиеся на водной глади круги. Что ни говори, а Влад преступник, его деяния, какими бы благородными фразами он ни прикрывался, подпадают под многие статьи уголовного кодекса, не отмененного пока еще никем. Хотя и до этого дело дойдет, можно не сомневаться. А у преступников свой жестокий мир, не поддающийся ни логике, ни пониманию нормальных людей. Нрав Шелешева известен, он бывает вспыльчив, резок, коварен, а за последнее время его сознание, находящееся в постоянном напряжении, вообще могло поразить безумие, толкнуть его на неконтролируемые поступки, войти в противоречие с самой его сущностью, сделать его неадекватной личностью. Развивая свои мысли, Тим вспомнил, что Влад — калека от рождения, родители его развелись рано, и все это соответствовало его версии, которую он высказал Олегу Карпатову. Кроме того, Шелешев просто не выносит детей и не скрывает этого. Чувствуя себя довольно гадко, словно он совершал предательство, Тероян достал свой блокнот и неуверенно написал — под фамилией «Гуркин» — еще два слова: «Влад Шелешев», поставив вопросительный знак.
Сейчас, глядя на блокнот, Тероян подумал о том, что Квазимодо начинает разрушать и его мир, навязывает ему свои правила и свое отношение к жизни, заставляет подозревать всех, и вот уже один из старых друзей Тима как бы отсекается от него, медленно замазывается черной краской. Кто будет следующий? Квазимодо настолько крепко вошел в сознание Терояна, что, казалось, присутствует где-то рядом, в комнате, следя за ним и посмеиваясь.
— Ну что же ты, выходи? Хватит прятаться, — пробормотал Тим, обращаясь к невидимому противнику.
Раздавшийся телефонный звонок прервал его незримый поединок. Тероян снял трубку.
— Алло? Алло? — несколько раз повторил он, слыша лишь тяжелое дыхание. — Кто это?
Ответивший голос был неузнаваем, без присущих человеческому существу интонаций, походил на звуки, издаваемые роботом-компьютером:
— Я. Тот. Кого. Ты. Ищешь. Квазимодо.
И за этой с трудом выговоренной фразой последовал такой же медленный густой смех. Тероян сжимал побелевшими от напряжения пальцами телефонную трубку. «Что за розыгрыш?» — подумал он с отвращением. Но это не походило на шутку. Смех внезапно оборвался и тот же голос продолжил:
— Нет. Квазимодо. Это. Ты. Сам.
А затем раздались короткие гудки.
Глава одиннадцатая
«БАДАХШАНСКИЙ СИНДРОМ»
Тероян положил телефонную трубку на рычаг так, словно это была спящая ядовитая змея. Автоматически он взглянул на часы, фиксируя время: без четверти двенадцать. Что это было? Глупая шутка расшалившихся школьников, играющих в маньяка-Квазимодо и звонящих всем подряд? Или он настолько близко подобрался к нему, что у того сдали нервы, и он теперь хочет нанести упреждающий удар? Если это был действительно Квазимодо, то он не лишен какого-то своеобразного, черного чувства юмора. Тероян потер пальцами пульсирующие виски: незаметно подкрадывались головные боли. Они начинались со слабого постукивания мягких клавиш, словно кто-то — его двойник? подбирал какую-то мелодию на расстроенном пианино, и эта нелепая музыка, лишенная гармонии, звучала в его мозгу, становясь все громче и громче, а иногда внезапно обрываясь и затухая. Самое страшное — когда звуки достигали мыслимого предела, и тогда Тероян валился на кровать, сжимая ладонями голову.
Он заварил крепчайший кофе и, пока Глория плескалась в ванной, выпил две чашки. Боли начали отступать, музыкальный двойник отложил свою адскую мелодию до другого раза. Тероян вспомнил о листке календаря, найденном в кожаной сумке. Он достал его из ящика и положил перед собой. Двадцать третье июля. Что должно произойти в этот день? Какая «кровавая свадьба» назначена на это число? Тим почти не сомневался, что указанная дата будет отмечена каким-то новым, кошмарным событием, но станет ли она очередным выпадом Квазимодо? Или здесь замешаны иные оборотни? Еще одна загадка: оборванная фотография, мужской обнаженный торс без головы, красный кружок на груди и стрелка, указывающая на сердце. Тим вглядывался в фото. На заднем плане, за плечом мужчины виднелись деревья, берег реки с выступающим двугорбым холмом. Снимок был любительский, нечеткий, сделанный, очевидно, в пасмурную погоду. Но этот холм… Тероян был уверен, что уже видел его когда-то. Где? Достав увеличительное стекло, он приблизил его к фотографии. Внимание его привлекла одна деталь: едва обозначенный шрам на левом плече мужчины в форме латинской буквы «V», будто выжженное клеймо. Виктория, победа. И вновь Тим почувствовал, что этот шрам знаком ему. Какие-то туманные картинки мелькнули в памяти. Но они ускользали, не давали себя разглядеть.
— Что вы так рассматриваете? — услышал он голос Глории. Она наклонилась над его плечом. — Всадник без головы? Фото из семейного альбома? А где основная часть тела?
— Смотря что считать основной, — довольно плоско пошутил Тим. Он спрятал фотографию в ящик.
— А кто это был? — продолжала допытываться девушка. От нее вкусно пахло ароматным мылом.
— Так, приятель один… Знаете, что я предлагаю? — неожиданно произнес он. — Поужинаем сегодня в ресторане? Я вас приглашаю. Надо отдохнуть, расслабиться.
— С удовольствием.
— Наденете свое вечернее платье, оно вам очень идет.
— А вы — смокинг.
— И за столиком будут гореть свечи.
— И звучать тихая музыка.
— А метрдотель и официанты — ловить каждый ваш взгляд. «Не угодно ли попробовать „Букет Молдавии“ семьдесят пятого года?»
— Нет, не угодно. Разве чуточку шампанского. А потом вы пригласите меня на танец.
— К сожалению, не умею.
— Я вас научу. Это несложно. Смотрите. Встаньте вот так, передо мной, — Глория взяла его левую руку, подняла, правую положила себе на талию. — Смотрите мне прямо в глаза.
— По-моему, я только это и делаю.
— Теперь легко ведите меня, поворачивая, а я буду отступать. Следите за ногами.
— А как же глаза?
— Следите мысленно. Ну вот, уже наступили.
— Извините. Есть такая примета — чтобы не поссориться, наступите и вы мне.
Девушка выполнила его просьбу, слегка надавив туфелькой на ступню Тима. Губы ее были чуть приоткрыты, синие глаза сияли; и он, и она словно позабыли о том, что произошло совсем недавно, что могло случиться в будущем. Они уже были вне досягаемости вылезающих из мрака злых сил. И каким бы ни был странным этот танец, но он продолжался, а музыка слышалась в самом радостном дыхании жизни, в солнечном свете, падающем сквозь открытое окно, в слиянии кружившихся вместе с ними по комнате нежных комочков пуха.
— У вас неплохо получается, — улыбнулась Глория. — Вы способный ученик.
— Вы делаете из меня мальчишку, — отозвался Тим.
— Иногда это необходимо. Не скучно ли все время чувствовать себя пожилым? Может быть, я помогу вам позабыть о своем возрасте?
— Это уже происходит.
— Отрадно слышать… Я хочу, чтобы вы были счастливы, — добавила она вдруг. — Серьезно, хочу. Вы слишком много сделали для меня.
Желание поцеловать Глорию было настолько сильным, что Тим даже остановился, сбившись с ритма. И в этот момент в их хрупкий мир неожиданно ворвался резкий телефонный звонок, словно электрической молнией расколов сцепленные руки.
— Не берите трубку, я сам, — быстро сказал Тероян, направляясь к аппарату.
— Это я, — услышал он голос Карпатова. — Пришел факс на твою Глорию Мирт. Она жительница Тарту, двадцать один год. В конце мая отправилась на несколько дней в Москву погулять, но обратно в Прибалтику не вернулась. Зная ее взбалмошный нрав, родители особенно не тревожились, считая, что она закатилась куда-нибудь на юг и греется с волосатыми мужчинами на солнышке. Но ты тоже не беспокойся. По словесному описанию, та Глория не соответствует твоей: у нее темные волосы и карие глаза. Я думаю, что настоящая Глория Мирт уже давно мертва, но вот как ее платье оказалось на твоей девушке? Пораскинь мозгами.
