Поль Александр - Увидеть Лондон и умереть (Похищение)
Безумная тревога охватила Тома. Оказаться бы сейчас где-нибудь за тридевять земель, не иметь ничего общего со всей этой проклятой историей… Но нет, он чувствовал, что должен ехать туда…
Выбравшись наконец из лабиринта кривых улочек, он оказался на СтепниГрин. Но там он задел стоявшее на стоянке такси; пришлось остановиться. Царапина была пустяковая, но шофер, которого этот толчок разбудил, поднял крик, грозился вызвать полицию, и, чтобы его успокоить, Тому пришлось тут же, на месте, возмещать причиненный ущерб, причем сумма, которую тот запросил, раз в пять превышала вероятную стоимость ремонта!..
Было уже без двадцати минут пять, когда Томас Брэдли свернул на Джамайка-стрит, на другом конце которой находилась гостиница «Кипр».
Дом выглядел темным, враждебным, вымершим. В окнах ни огонька, внутри ни малейшего звука.
Брэдли поднялся на крыльцо, толкнул дверь. Она не поддавалась.
Несколько раз позвонил. Никто не ответил.
Тогда он вытащил из кармана свои ключи и стал их пробовать один за другим. Третий ключ подошел. Дверь открылась.
Он ощупью двинулся по узкому коридору; выключателя найти не удалось. Пошарил в карманах, нашел зажигалку, но зажечь не смог: очевидно, кончился бензин. Нащупал ручку какой-то двери, попробовал открыть – не поддается.
Он прислушался и уловил какие-то приглушенные звуки. Казалось, на втором этаже кто-то повторяет его собственные движения, тоже пытается открыть в темноте дверь.
Том прислонился к стене, сердце его бешено колотилось. К чему все эти усилия? От судьбы не уйдешь. Может быть, Дэйв еще не приехал. Может быть, он уже уехал из «Кипра». Может быть, Бенсон что-то напутал, речь шла совсем не о «Кипре». Может быть…
И тут он услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Но это были не просто шаги. Их звук отдавался очень неровно, с разными промежутками – тоооп-топ, тоооп-топ, тоооп-топ…
Это были шаги Хромого.
Что было делать? Пойти по лестнице следом? Или ждать?
Потом зазвучали другие шаги, они были едва различимы, но у Томаса был великолепный слух. Кто-то крался по лестнице вслед за Хромым. Может быть, Дэйв?
Шаги затерялись где-то там, наверху; хлопнула дверь, послышался стон, глухая возня. Скрипнула створка окна.
Цепенея от ужаса, не в силах сдвинуться с места, Томас ждал.
Когда он услышал крик, он понял, что теперь уже слишком поздно. Это был крик страха, крик отчаянья, крик, в котором не было ничего человеческого. Крик перешел в ужасный вой. Последовавший за ним звук был еще ужаснее – дряблый и тупой звук ударившегося о землю тела.
Глава двадцать пятая
Томас кинулся на улицу. Ночь была темная, но этого он не мог не увидеть. С трудом переставляя дрожащие ноги, Том сошел по ступеням с крыльца.
Он опустился на колени рядом с темной бесформенной массой, лежавшей посреди мостовой, протянул вперед руки и в безумной надежде, что это не Дэвид, ощупал недвижное тело. Но в глубине души он знал совершенно точно, что это мог быть только Дэвид.
Он вспомнил, что приехал сюда на машине и что у машины есть фары. Пошатываясь и дрожа, он с трудом открыл дверцу, нащупал позади баранки выключатель, зажег фары. В их ослепительном свете скрючившееся на земле тело казалось нелепой грудой тряпья. Да, это был Дэйв Тейлор. Светлые волосы, простодушные губы, вечно удивленный взгляд. Томас опоздал.
Открывались окна, на порог соседнего дома вышла женщина в домашнем халате. Но гостиница «Кипр» была все так же темна и безмолвна; она словно снимала с себя ответственность за происшедшее. Неужто в самом деле Дэйв упал из одного из этих немых черных окон?
Вокруг собиралась толпа, слышались возгласы, кричала какая-то девочка, а Томас все стоял на коленях, не в состоянии пошевелиться.
Полуодетый старик в комнатных туфлях и с добрым бульдожьим лицом сказал:
– Надо вызвать полицию.
Полиция… Томас вскочил, пробился через толпу. Люди о чем-то его спрашивали, хотели узнать, что случилось. Он ничего не слышал. Тот же старик сказал ему:
– Пожалуйста, у меня есть телефон. Я живу тут рядом, на первом этаже.
Старик говорил с ист-эндским акцентом, который невозможно воспроизвести. Вряд ли он часто бывал западнее Тауэра; должно быть, старьевщик, а может быть, ростовщик. Томас пошел за ним следом, вошел в дом, оказался в мастерской, заставленной старой мебелью. У телефона он опять застыл в нерешительности. Но нет, надо идти до конца.
Прошла целая вечность, пока приехала полиция и «Скорая помощь». Потом еще одна вечность, пока труп бедного Дэвида погрузили в машину. И еще одна, третья вечность, пока длился допрос. После чего он снова сел за руль своего «райли» и поехал домой. Был седьмой час утра, сгустился туман. Томас был совершенно измучен, даже боль притупилась. Ему хотелось лишь одного – скорее лечь в постель. Терзаться и мучиться он еще успеет.
С превеликим трудом, ползя, как улитка, он добрался до дому. Когда он второй раз за ночь остановил машину перед роскошным домом на Викториястрит, ему показалось, что он дважды проделал путь от Бирмингема до Лондона.
В квартире опять горел свет, но теперь он не обратил на это внимания; он просто гасил на ходу все лампы. Заглянул в кабинет, увидел на столе тетрадь, про которую ему говорил Бенсон, вздрогнул и притворил дверь. У него еще будет достаточно времени ознакомиться с документом. Все равно ничего уже не изменишь…
Спальня Томаса располагалась в глубине квартиры. В спальне тоже горел свет – это его удивило. Наверно, Бенсон решил не гасить, после того как приготовил постель… Томас толкнул дверь и застыл на пороге.
Перед камином сидела женщина. Отсветы пламени играли на ее чудесных волосах с медным отливом, на холеных руках, на красивых, обтянутых шелком ногах. Услышав, как он вошел, она подняла голову и улыбнулась.
Глава двадцать шестая
– Здравствуй, Томас, – сказала Патриция Тейлор. – Где ты был? Я давно тебя жду.
Брэдли стоял на пороге не в силах двинуться с места, не в силах выговорить слово.
– Что ты молчишь? – спросила она нетерпеливо.
Наконец ему удалось разжать губы.
– Как ты здесь оказалась? – с трудом проговорил он.
– Приехала на такси.
Она встала и пошла к нему, протягивая навстречу руки. Она держалась, как всегда, прямо, но по ее обведенным тенью глазам, по дрожащим губам было видно, что она очень утомлена и немного испугана.
Томас внезапно почувствовал новый прилив сил.
– Уходи! – бросил он коротко.
– Простите? – переспросила она с издевкой.
– Уходи!
– Прелестный разговор, – сказала она, снова усаживаясь возле камина. – И куда ты прикажешь мне убираться?
– Куда хочешь, меня это не касается.
– Я могла бы поймать тебя на слове. Но мне тебя жалко, ты, видно, устал. Может быть, отложим разговор до завтра?
– Никакого разговора не будет. Просто я прошу тебя уйти.
На этот раз она ничего не ответила и устремила на него испуганный взгляд, словно только сейчас поняла, что он говорит серьезно. Томас даже почти пожалел ее.
– Я не… Я ни в чем тебя не упрекаю, Пат, – сказал он. – Но, понимаешь… Лучше будет, если ты уедешь…
– Но почему? Почему?
– Я был там, – с трудом выдавил он из себя.
– Где?
– В «Кипре». Я видел…
– Что ты видел?
– Дэвида. Он умер.
– Дэвид умер?
Сцена изумления была сыграна безукоризненно: прекрасные чистые глаза широко раскрыты, губы дрожат, руки замерли в скорбном порыве.
«Переигрывает, – подумал Томас – Чуть побольше естественности, и я бы поверил». И, даже думая так, он готов был поверить… Но нет, он не хочет и не может отступать.
– Хватит ломать комедию. Это ты столкнула его.
– Я? Но когда? Где?
Это было уж слишком. Томас не выдержал.
– Шлюха! – крикнул он. – Грязная девка! Ты что же, дураком меня считаешь?
– Но, Том, я ничего… ничего…
– Ах, конечно, ты ничего не знаешь, ничего не ведаешь, ты ничего худого не сделала, ты просто бедная жертва! В течение двух недель тебя держал взаперти какой-то хромой негодяй, он тебе угрожал, он шантажировал твоего бедного мужа! Потом он его убил, а тебе в суматохе удалось ускользнуть, и теперь ты не знаешь, что тебе делать! Дура несчастная, иди расскажи все это в полиции, может, они тебе и поверят. Но со мной-то зачем эти игры? Ты что же, забыла, что я знаю каждый твой шаг, что я тоже замешан в этой истории, что…
Пока он говорил, лицо Патриции стало совершенно другим – мускулы напряглись, рот перекосился, глаза превратились в узкие щелочки; теперь перед ним была не несчастная, загнанная женщина, которая потрясена свалившимся на нее горем, а разъяренная тигрица. И когда она заговорила и Томас услышал резкий, металлический голос, он с ужасом понял, что он всегда заблуждался; он думал, что она его любит, но она никогда никого не любила, кроме себя; он думал, она поступает так потому, что несчастлива в браке, но ею двигали только алчность и злоба. Он обманулся так же жестоко и глупо, как Дэвид, и, когда минутою раньше, в приступе гнева, он бросил в лицо ей оскорбительные слова, он даже не подозревал, насколько слова эти были точны. Патриция всегда была грязной девкой и шлюхой.
