Инна Бачинская - Ритуал прощения врага
Татьяна хотела уволиться, но побоялась — это будет подозрительно, тогда все сразу поймут, что это она! Она словно раздвоилась, и теперь стало две Татьяны. Одна Татьяна — рассудительная, доказывала, что никто ни в чем ее не подозревает, это просто глупо, ну, пристал, ну, хлопнул пониже спины, и что? Никто не знает о Зойке, никто не догадывается, что она знала Плотникова раньше, что она свидетель убийства. А Татьяна вторая, до смерти перепуганная, загнанная и жалкая, доказывала, что именно потому, что она свидетель, его убили! Кому выгодна его смерть? Только ей, Татьяне! Кто его боялся? Только она! И в коллективе уже поползли слухи — вон как девчонки смотрят и шепчутся…
Ее вдруг обожгла мысль, что девчонки могут подумать, что она с ним встретилась — тогда, на корпоративе, он назначил ей свидание, и она согласилась! А потом его убили! И в разговоре с ними Татьяна невзначай упомянула, что он пытался… пытался! Но она отказалась! Упомянула раз, другой, третий, усилием воли удержалась, чтобы не упомянуть снова…
Татьяна рассудительная приказывала: молчи, дура! Люди знают о тебе только то, что ты им рассказываешь! А Татьяна перепуганная ничего не могла с собой поделать. Она с трудом удерживалась, чтобы не побежать на улице, боялась выходить из дома и дошла до того, что стала лихорадочно вспоминать по минутам тот день, доказывая себе, что никуда не выходила и просидела дома. Она все время ожидала, что ее найдут и вызовут на допрос. И тут уж не помогали никакие доводы рассудка. А в довершение прорезалась новая мысль, подтверждающая ее вину, — она так сильно желала ему зла, что его убили: все говорят, что зло можно притянуть. Создать мыслеформу и — готово! Она создала мыслеформу, и его убили. Два года страха, чувство вины за гибель Зойки и, возможно, Рудика, даже город, от которого она отвыкла и который пугал ее шумом, толпой и темпом, превратили ее в загнанное животное, несущееся вслепую неизвестно куда.
Измученная духовно и физически, лежа ночью без сна, она шептала, повторяя снова и снова: «Что же делать?», «Я схожу с ума», «Страшно, страшно, страшно!» И все чаще думала, что нужно уехать. Сбежать, как в первый раз. Но тут же одергивала себя — надо выждать! Выждать, пока не уляжется шум по поводу убийства, а то ее запросто могут заподозрить.
А еще ей снилось Городище… как она бросает золотую цепочку с голубым камешком в колодец, и она с легким шуршанием скользит вдоль ствола гигантского дудника и пропадает в глубине. Она представляла, как цепочка маленькой блестящей горкой лежит на дне, покрываясь землей и травой, и притягивает ее! Это был ритуал привязки и соединения — Марина нарочно привела ее на старое Городище и заставила положить ладонь на теплый шершавый камень, вздрагивающий под пальцами, чтобы старая энергия перешла в Татьяну. И теперь ей нет места в городе…
Уже во второй раз она видит в сквере напротив «Желтого павлина» мужчину. В первый раз около недели назад вечером, когда шел дождь. Сначала он гулял по парку, подняв воротник плаща и сунув руки в карманы, потом перешел на другую сторону улицы и укрылся под портиком банка. Молодой, крупный, светловолосый — именно так выглядит тайный сотрудник, следопыт, сыскарь! Сейчас он сидит на скамейке, притворяется, будто читает газету, а сам внимательно рассматривает входящих и выходящих из служебной двери. Когда она поняла, что это оперативник, даже успокоилась — ну, вот, все стало на свои места. И напрасно он теряет время, выслеживая ее… Она переоделась, аккуратно повесила в пенал униформу, взяла сумку и ушла, не предупредив Раису. Подошла к скамейке и сказала вопросительно взглянувшему мужчине:
— Я знаю, вы здесь из-за меня. Мне нужно поговорить с вами.
Тот привстал, лицо у него стало растерянным…
* * *— Дрючин, тебе не кажется, что в окружающей действительности все больше и больше людей с психическими отклонениями? — спросил Шибаев своего друга адвоката Дрючина вечером за ужином.
Мужчины сидели по-домашнему на кухне — впрочем, как всегда, третьим в тесной компании был Шпана, восставший на табурете и переводивший внимательный взгляд желтых глаз с хозяина на Алика. Разорванное ухо торчало, как перо на воинственной голове индейца, нос в боевых шрамах дергался от запахов еды. Он уже перекусил и голоден не был, просто сидел в мужской компании, общался. Когда друзья увлеклись разговором, Шпана стянул с тарелки кусочек колбасы и проглотил не жуя.
— Очень глубокое философское замечание, — фыркнул адвокат, все еще дувшийся на Шибаева за ночевки неизвестно где. Уж он и так и этак, но Шибаев как воды в рот набрал. Алика распирало любопытство, тем более что он пребывал в раздрыге, расставшись с очередной подругой, а потому молчание Шибаева было особенно обидным. — Жизнь такая! Плюс бурное развитие технологий при общей социальной незрелости и недоразвитости. То есть наблюдается не предвиденный никем парадокс — новые технологии заталкивают человечество назад в детство, оно не взрослеет, отсюда всплеск насилия, немотивированной агрессии и завышенных ожиданий при нежелании приложить усилия для их реализации. Кроме того, это отучает думать. Сейчас народ даже книги перестал читать.
— Сам придумал?
— Это говорят психологи, почитай Интернет. Да ты и сам заметил, судя по твоему замечанию. Что случилось?
— Я встретился с женой Плотникова, его братом, художником, и девушкой из ресторана «Желтый павлин»…
— С женой Плотникова? Каким образом?
— Случайно. Не суть.
— И что, все они… с отклонениями? — удивился Алик.
— В большей или меньшей степени. Кира, жена, то есть вдова Плотникова, боится людей, угнетена, болезненно любит сына. Покойный муж бил ее и хотел сдать ребенка в психушку. Теперь она собирается продать бизнес и уехать с мальчиком в Германию на лечение.
— Ты думаешь, это тянет на мотив?
— Еще как тянет! Она за ребенка любого порвет. Но… черт его знает! Мотива недостаточно, мало ли у кого есть мотив. Нужен характер. Я не вижу ее в роли убийцы.
— Но люди с психическими отклонениями бывают очень изобретательными и хитрыми, — глубокомысленно заметил адвокат. — И никогда не знаешь…
Шибаев кивнул.
— В семье у них еще один тип со странностями, брат убитого, зовут Игорь. Художник. Я навестил его в тот момент, когда он пытался повеситься, причем, как я понимаю, уже не первый раз. Он как раз оборвался с крюка и упал на пол. По-моему, он был в запое. Продал картину и на радостях перебрал.
— Он пытался покончить с собой? — поразился Алик. — Но почему?
— Так он устроен. А может, ему все обрыдло. Их мать покончила с собой, его тоже тянет. Но ему не везет. В первый раз Плотников сдал его в дурдом, и они оба познакомились с Кирой, она работала там медсестрой. Теперь снова облом — веревка не выдержала. А сколько раз между попытками — я думаю, он и сам не помнит. Кира дала мне понять, что он психически неполноценный, то есть понимай — неподсудный. А он кричал, чтобы я позволил им уехать в Германию, понимай — дай сбежать. Кстати, Плотников избил его и сломал ему руку, и Игорь боялся, что не сможет держать кисть.
— Прямо кунсткамера какая-то! Ты думаешь, он мог? Они оба могли?
— Вряд ли он, хотя основания у него тоже были, как ты понимаешь. Но… для убийства, Алик, нужны подготовка и план. Надо носить с собой оружие, выслеживать жертву, выбрать подходящее время, все рассчитать. — Он запнулся, вспомнив Ильинскую. — А художник — личность взрывная и спонтанная, кроме того, как мне показалось, он не склонен к насилию. И часто под кайфом. Уж скорее он себя убьет или изувечит. Насчет Киры — не знаю, не похоже, но ты же сам понимаешь… К сожалению, у меня нет штата криминалистов, я даже поговорить не могу с кем надо и до всего дохожу вот этим! Пытаюсь дойти. — Он постучал себя пальцем по лбу. — А тут не избежать субъективизма, как ты говоришь, а кроме того, это вилами по воде писано — мы все разные. Убийцы зачастую прекрасные актеры, а уж психи — тем более. Но это еще не все. Есть еще один подозреваемый, вернее, подозреваемая. Эта вообще ни в какие ворота не лезет.
— Женщина?
— Женщина. Сама подошла ко мне и сказала, что хочет поговорить.
— А откуда она… С чего вдруг?
— Увидела меня в сквере напротив ресторана «Желтый павлин», поняла, что я ее «пасу», и пришла с повинной.
— Убийца?! — Алик перестал жевать, уставился на друга. — Сама подошла? Она что, действительно убийца? Ты правда следил за ней?
— Она не знает. И в мыслях не было следить — просто сидел там, думал о жизни. Хотя мысль поговорить с ней была — Кира рассказала мне, что какая-то официантка во время корпоратива уронила поднос, и мне стало интересно, с какого перепуга. Помнишь, ты рассказывал про патера… как его? Браун, кажется? Его интересовали всякие странные события, сопутствующие преступлению. Вот и я… заинтересовался.
