Ирина Комарова - Покойная жена бывшего мужа
– Ларису! – У меня перехватило дыхание.
– Ты ее знаешь? – Паша загасил сигарету и бросил ее в грязный керамический горшочек, стоящий на полу.
– Конечно, мы же были в банке. А вчера я ее с работы домой подвозила.
– Зачем?
– Поговорить хотела. – А что, скрывать мне нечего, все мои действия в рамках закона. – Она с Наташей Перевозчиковой несколько лет работала, хорошо ее знала. Кроме того, именно с ней Алла разговаривала по телефону, когда Наташа пришла. Можно сказать, Лариса – одно из действующих лиц в этой истории.
– Была действующее лицо, а стала бездействующее. – Андрей тоже бросил окурок в импровизированную пепельницу. Меня удивило то, что горшок был наполнен окурками почти на треть – когда только ребята успели? – Ладно, пошли, Евгений Васильевич вас в квартире ждет. – Он посмотрел на меня и объяснил: – Перевозчикова сказала, что позвонила тебе. Догадаться, что ты сразу примчишься, большого ума не надо. А поскольку речь об убийстве идет, Гоша тебя одну не отпустит. Вот и вся дедукция.
Андрей вошел первым, а Паша вежливо пропустил нас с Гошкой.
– Под ноги смотрите, – предупредил он, – у порога кровищи полно.
Я первая вошла в комнату, посмотрела на размазанную кровавую лужу на полу, перевела взгляд на Андрея и спросила:
– А где?..
– Леставина? – Он правильно понял мой не слишком внятный вопрос. – Скорая увезла, в больницу.
– Ты же говорил, труп. – Гошка остановился рядом со мной. – При чем тогда больница?
– Она дышала еще. Но с таким ранением… – Андрей махнул рукой. – Не сомневайтесь, ребята, на вашей Перевозчиковой второе убийство повисло. А я вам давно говорил: не умеете вы клиентов выбирать.
– Разве мы их выбираем? – Напарник мрачнел на глазах. – Это они нас выбирают, а уж мы, в меру сил…
Он присел на корточки и протянул руку к кровавому пятну. Мне показалось, что Гоша хочет дотронуться до него, но ладонь напарника замерла в нескольких миллиметрах над полом. Зачем ему это? Можно подумать, в его пальцы встроены какие-то сверхчувствительные датчики, которые в состоянии сделать анализ крови на расстоянии. А если бы и были, какой в этом смысл? Я имею в виду, какой смысл делать анализы? Мы и так знаем, что это кровь Ларисы.
Паша и Андрей тоже с интересом смотрели на Гошу.
– И что? – спросил Паша.
– Ничего. – Гошка встал и без всякой необходимости отряхнул руки. – Тела-то нет, что я вам могу сказать? И вообще, почему мы тут стоим, господа полицейские? Кажется, нам обещана аудиенция у вашего начальника.
Господа полицейские переглянулись, Паша неопределенно хмыкнул, а Андрей указал пальцем направо:
– Васильич на кухне, там и получишь аудиенцию. – А когда мы двинулись в сторону кухни, негромко добавил: – Паша, тебе не кажется, что у господина частного сыщика за последнее время испортился характер?
Я покосилась на напарника, и мое собственное настроение стремительно начало портиться. Меня ожидают довольно неприятные полчаса – трудно вести полноценную беседу, когда двое из трех участников не то что обращаться, смотреть друг на друга не желают.
Евгений Васильевич Сухарев стоял на кухне и смотрел в окно. Я поздоровалась, Гоша тоже пробурчал нечто невнятное, отдаленно напоминающее приветствие. Евгений Васильевич повернулся и посмотрел на меня.
– Здравствуйте, – скрипучим голосом ответил он и указал на пару стульев, стоящих у стены. – Присаживайтесь.
Смотрел Сухарев, повторяю, на меня, но обращался во множественном числе – а ведь с тех пор, как я побывала у него в стажерах, майор стал относиться ко мне гораздо приветливее и даже начал говорить «ты». Стулья тоже были приготовлены для двоих, так что можно не сомневаться – Гоша включен в число собеседников. Вот только разговор, как обычно, пойдет через меня. Ну и ладно, не в первый раз. Честно говоря, я уже освоилась с такой необычной формой общения – просто меня раздражает, когда два взрослых неглупых человека ведут себя настолько нелепо.
Я послушно подошла к ближайшему стулу и опустилась на него, на соседнем небрежно развалился Гоша. Он положил ногу на ногу и задумчиво уставился в потолок. Сухарев отошел от окна и прошелся по кухне. Остановился напротив нас и скрестил на груди руки:
– Что вы можете сказать по существу дела?
– По существу – ничего, – не задумываясь, отрапортовала я. – Мы сами ничего пока не знаем.
– Но вы же здесь. Почему?
– Перевозчикова мне позвонила. Она говорила бессвязно, и я не поняла, что случилось. Но поскольку Елизавета Петровна упомянула о ноже, мы сочли за лучшее немедленно приехать.
Я отвечала вежливо, серьезно и коротко – именно такой стиль предпочитает Евгений Васильевич.
– И вы представления не имеете, что здесь произошло?
– Теперь имеем. Андрей сказал, что наша клиентка зарезала Ларису Леставину. – Я покосилась на равнодушно-неподвижного напарника и уточнила: – Это Андрей так считает.
– Не он один. – Сухарев смотрел на меня, не скрывая раздражения. – А у вас, разумеется, другое мнение.
– Разумеется. – Я постаралась смягчить категоричность своего заявления легкой улыбкой. – Прежде всего я не вижу причины, по которой Елизавета Петровна могла бы вдруг схватиться за нож. Да и на кого она напала? На Леставину. Зачем? Они даже знакомы не были.
– Ты и причину, по которой ваша клиентка Наталью Перевозчикову отравила, тоже не считаешь убедительной, так ведь? – язвительно предположил Евгений Васильевич.
– Так. И у меня есть основания. Я говорила с ней, говорила с людьми, которые ее знают, и все в один голос утверждают, что это невозможно. Елизавета Петровна не такого характера человек, чтобы решать проблемы подобным образом.
– Конечно, ваши клиенты никогда ни в чем не виноваты! А у нас, между прочим, уже два трупа.
Я начала сердиться:
– Во-первых, насколько нам известно, Лариса пока не труп!
– Пока, – ядовито подчеркнул Сухарев.
– Тем не менее! Кроме того, если вы захотите припомнить, наши клиенты действительно оказывались под подозрением совершенно незаслуженно. Вы же не собираетесь это отрицать?
Гошка не шелохнулся, он по-прежнему был неподвижен, словно ящерица, греющаяся на солнце, тем не менее я почувствовала, что напарник доволен. Ободренная, я перешла в наступление:
– Евгений Васильевич, вы ведь прекрасно понимаете – мы действительно представления не имеем, что здесь произошло! Это же не тайна следствия, если даже вы нам не расскажете ничего, Сан Сергеич добьется свидания с клиенткой, и мы все равно узнаем все подробности. Только время будет потеряно.
– А вы время терять не хотите. – Евгений Васильевич был по-прежнему язвителен. – Вам надо побыстрее узнать «все подробности», чтобы начать препятствовать работе следствия.
– Побойтесь Бога, Евгений Васильевич! – Я искренне обиделась. – Когда это мы работе следствия препятствовали? Да мы наоборот, всегда для пользы дела, вы только вспомните…
– Ладно, ладно, не возмущайся, – примирительно пробормотал Сухарев и придвинул к квадратному кухонному столу хлипкий табурет. Осторожно присел на него и, удостоверившись, что табурет рассыпаться не собирается, посмотрел на меня.
Евгений Васильевич понимал, что несправедлив. По крайней мере, в тех делах, что я лично участвовала, от вмешательства агентства «Шиповник» следствию, возглавляемому майором Сухаревым, была только польза, и весьма ощутимая. Да, мы освобождали от подозрения наших клиентов, но взамен мы находили и сдавали Евгению Васильевичу на руки настоящих преступников. И теперь Сухарев, явно сожалея о проявленной несдержанности, собирался начать мирные переговоры.
– Кое-что я действительно могу вам рассказать. – Он положил ладонь на тонкую стопку исписанных листков, лежащую на столе.
Я не столько увидела, сколько почувствовала улыбку, мелькнувшую на губах напарника, и рассердилась. Разговаривать мы, значит, не желаем, в деле участвовать, соответственно, не можем, а улыбаться ехидненько – это пожалуйста! А если Сухарев сейчас передумает и пошлет нас, вместе с улыбочками, куда подальше, что тогда прикажете делать? Действительно свидания с Перевозчиковой добиваться? Только для того, чтобы получить информацию, которой Сухарев и так сейчас готов с нами поделиться?
Впрочем, Евгений Васильевич, кажется, ничего не заметил. Он взял листок, который лежал сверху, и сосредоточенно изучал его. Хм, а интересно – он действительно не заметил Гошкину улыбку или не посчитал нужным заметить? Если верно второе, то убежденность Евгения Васильевича в виновности нашей клиентки не слишком велика. Что-то его смущает, и смущает очень сильно!
– Александру Сергеевичу получить свидание с клиенткой труда не составит, это ты верно говоришь, – неторопливо продолжил Сухарев. – Значит, с ее показаниями я вас могу сейчас ознакомить.
Он держал исписанный крупным почерком лист бумаги так, словно собирался передать его мне, и рука моя дернулась вперед. Дождавшись этого невольного движения, Сухарев аккуратно положил лист и подровнял стопку. Теперь улыбка скользнула по его тонким бесцветным губам. Или мне показалось? Я снова начала закипать – ну что за детский сад! И Сухарев, и Гошка – взрослые люди, серьезные профессионалы, иметь дело с каждым из них отдельно – сплошное удовольствие! Так почему же, когда они рядом, вместо работы начинается цирк?
