Казимеж Коркозович - Белое пальто в клетку
Набрав номер, он терпеливо ждал. Наконец ответил резкий голос: «Столичный» слушает»…
- Попросите к телефону Густава…
- Минуточку…- Голос несколько помягчел,
- Густав у телефона…- Голос был низкий, с хрипотцой.
- У меня поручение от старика,- торопливо проговорил поручик,- он предупреждает, что вскоре нагрянет милиция. Будут спрашивать его адрес. Надо сказать, похоже, они его знают, а то на вас падет подозрение. Все.
Не дожидаясь ответа, он положил трубку.
Ресторан был полон. За столиками сидели преимущественно мужчины и пили пиво. Герсон подошел к буфету и спросил у стоящей за стойкой женщины:
- Густав у себя?
Она окинула его вызывающим взглядом.
- Вы директора? Сейчас позову.
- Не надо, я сам его найду.
Он направился к тяжелой портьере, раздвинул ее и попал в небольшой коридор. Было темно, но сквозь стеклянные двери с надписью «Канцелярия» просачивался свет. Не стучась, поручик нажал ручку.
Комната была небольшая, но в ней стояли два письменных стола, книжный шкаф и маленький столик с пишущей машинкой. За одним из столов сидел мужчина, у него был совершенно голый череп и набрякшее красное лицо алкоголика. Мужчина с головой погрузился в бумаги, которыми был завален весь стол.
- Вы по вопросу…- он остановился, вопросительно глянув на вошедшего.
- Мне нужен пан Густав. Вы директор ресторана?
- Да. Какое у вас дело?
- Как хорошо, что я вас застал. Я из милиции, мне нужны кое-какие сведения. Пожалуйста, вот мое удостоверение.
Толстяк приветливо улыбнулся.
- Ну, если из милиции, тогда другое дело. Прошу вас, садитесь,- и он указал на пустой стул возле окна.- Не хотите ли кофе?
- Нет, спасибо,- холодно ответил поручик.- Имя ваше я знаю, но свою фамилию вы еще не назвали.
- Ковальский. Я думал, что вам и это известно.- И широкая усмешка вновь озарила лицо директора.
- А что же мне должно быть известно еще? - Герсон сказал это тем же сухим тоном, не отвечая на улыбку,
Толстяк несколько смутился.
- Ну, если вы назвали мое имя, то я подумал…
- Можно знать и, тем не менее, спрашивать, не так ли? - Теперь улыбнулся Герсон.
- Ну конечно. Чем могу быть полезен властям? Разговор подходи к кульминационной точке, Герсон должен назвать фамилию, которую ему посоветовал произнести майор. Но окажется ли она именно той? Майор даже не скрывал, что это его чистый домысел.
- Речь идет о человеке, который, как нам известно, бывает или бывал у вас.
- Интересно, кто же это?
- Наш разговор прошу сохранить в тайне. Мы со своей стороны поступим так же,- начал Герсон свои расспросы, но спуская глаз с Ковальского.
- Само собой разумеется. Итак? - В голосе директора послышалась настороженность.
- Что вы можете сказать о Зигмунте Лучаке?.. У него бетонная мастерская на окраине Охоты.
- Да-да, понимаю, о ком вы спрашиваете.- Толстяк понимающе покивал головой.- Боюсь, что не многое смогу о нем рассказать.
То, что директор подтвердил знакомство с Лучаком, свидетельствовало, что майор правильно нащупал их связь.
- Много пли мало - это вещи условные. Я ведь не спрашиваю всю его биографию.
- Что же я вам могу о нем рассказать? - Ковальский скользнул взглядом по бумагам, раскиданным на столе.- Действительно, он здесь иногда бывал, но вот в последнее время что-то его не вижу.
- Вы с ним познакомились здесь, в ресторане, или это ваше старое знакомство?
Герсон, который внимательно наблюдал за толстяком, без труда установил, какими невероятными усилиями тот старается придать своему лицу безразличное выражение.
- Пожалуй, старое,- спокойным тоном ответил он.- Несколько лет назад совершенно случайно я где-то познакомился с ним. Потом, когда я был направлен в этот ресторан, знакомство возобновплось, он, будучи человеком одиноким, ежедневно заходил сюда обедать.
- Понимаю. А где он жпвет?
- Где живет…- Толстяк наморщил брови, показывая, с каким напряжением пытается вспомнить адрес, потом Еыдвинул один из ящиков стола, бурча под нос: - Сейчас, сейчас, где-то у меня он записан… О, нашел: Юзефов, Сосновая улица, одиннадцать…
Герсон вытащил блокнот и записал адрес; увы, ничего нового он не узнал, именно на этот адрес направлялись все повестки. Но разговор с директором кое-что все же дал. Теперь настала пора задать следующий вопрос - так просил его майор. И вот Герсон безразлично глянул в окно, потом так же безразлично, как бы мимоходом, будто интересуясь каким-то пустяком, спросил:
- А вы не скажете мне, что вас связывает с Алоизием Ковальским, вы не родственники?
Реакция толстяка на этот вопрос превзошла все ожидания Герсона. Директор откинулся на спинку стула и, широко открыв глаза, уставился на поручика, кровь отлила от лица, оно стало белее бумаги. Наконец он резко втянул воздух и выдавил из себя:
- Это… это какое-то недоразумение… Ковальских в Польше много, почти на каждом шагу. Вы хорошо знаете…- Он пытался усмехнуться, но вместо улыбки появилась гримаса.
- Значит, это не ваш родственник? - Герсон сделал вид, что не заметил реакции толстяка на его вопрос.
- Совершенно не мой! - ответил директор решительным голосом.
Увы, реакция была столь выразительной и мгновенной, что сомнений в правильности ответа не было никаких.
Тереза Терен прилетела в пятницу. Почти весь следующий день она занималась делами, связанными с ее поездкой, и только вечером смогла встретиться с Анатолем Сарной; они довольно поздно вместе пообедали, за кофе Тереза сообщила, что страшно устала после поездки, сегодняшний день добил ее окончательно, поэтому она не намерена сидеть завтра дома.
- Наши дорогие друзья наверняка не дадут нам спокойно посидеть дома, да и у меня нет никакого желания принимать гостей.
- Что бы ты хотела? - поинтересовался Сарна, глотнув кофе.
- Сейчас такая прекрасная погода, лето уже кончается, давай поедем куда-нибудь за город.
- Кажется, завтра гулянье в Залесье. Прощание с летом или что-то в этом роде…
- Великолепно! На телефоны сегодня не отвечаем, а завтра чуть свет поедем.
- Чуть свет - это значит около двенадцати? - не без иронии заметил Сарна.- Ведь раньше ты, пожалуй, не наведешь блеск…
Больше они к этому вопросу не возвращались, но на следующий день выехали довольно рано, что-то около-десяти. В Залесье, поставив машину на стоянку, направились к прудам, смешавшись с толпой гуляющих, только что приехавших варшавской электричкой и запрудивших всю аллею, уходящую в глубь леса.
Вскоре они подошли к пруду. В зеленый ковер лужайки был красиво вписан белый эллипс, обрамляющий бассейн. К нему вел дугообразный мостик, а вдали тянулась широкая полоса леса. Перед мостиком был тир, билетная касса и буфет с прохладительными напитками. Тут же па небольшом помосте, сколоченном на скорую руку, играл оркестр, на площадке перед оркестром толклись танцующие пары.
Вдоль аллеи, тянущейся вдоль пруда, стояли скамейки, почти все занятые. Пока они не чувствовали усталости и не стремились отыскать свободное место. Обойдя танцующих, они по мостику прошли к плавательному бассейну. Там также продавали сосиски, соки, сладости, играл оркестр, аккомпанируя певице, которая дергалась в такт музыке.
Держась за руки, решили остановиться возле оркестра, послушать певицу.
На одной из скамеек возле пруда сидел пожилой мужчина, и, казалось, все его внимание было поглощеио скользящими по зеркальной поверхности разноцветными байдарками. Руки он положил на набалдашник трости, весь его вид говорил о том, что на скамейке сидит утомленный жизнью пенсионер, который пришел погреться па солнце, поскольку лето уже догорает. Мужчина сидел не шелохнувшись, смотрел прямо перед собой, но от его внимания ничего не ускользало, он видел, что происходило вокруг.
Поэтому, когда в конце аллеи появился молодой человек в джинсах, пестрой рубашке и короткой кожаной, небрежно расстегнутой куртке, отчего была видна массивная металлическая пряжка, он проводил его внимательным взглядом. Когда молодой человек проходил мимо скамейки, их взгляды встретились и пожилой едва заметным кивком головы указал на мостик.
Молодым человеком был не кто иной, как пан Метек, личность довольно известная и пользующаяся вполне заслуженным уважением в определенных кругах. Черные, падающие на плечи волосы обрамляли худое лицо с впалыми щеками, у пана Метека был острый, торчащий кверху нос и узкие бескровные губы. Красивым его назвать, пожалуй, было нельзя, но у пана Метека были другие достоинства. Несмотря на свой довольно молодой возраст, ему были известны многие стороны жизни, и это способствовало развитию в нем не самых лучших качеств его натуры, доведя до совершенства благоприобретенные - и в первую очередь блестящее владение ножом и бритвой. Пан Метек не признавал иных средств убеждения, особенно тех, что вызывают слишком много шума. Он предпочитал работать в тишине, под покровом ночи. Но на сей раз ему предстояло выполнить задание при свете дня, столь сложные условия были продиктованы определенными обстоятельствами и пожеланиями заказчика.
