Ольга Тарасевич - Роковой роман Достоевского
Просто точно пойму – мерзость. Просто попробую увидеть все не через стекло. Просто поцелую женщину, один раз. Поласкаю ее – только узнаю, что чувствует Виктор, прикасаясь ко мне…
Я никогда не употребляла наркотики. Но, думаю, так «подсевшие» убеждают себя: последняя инъекция, и все. Секс хуже наркоты, потому что от наркотиков организм рано или поздно рассыпается. Увеличивать дозу до бесконечности нельзя. С сексом по-другому, фантазия безгранична. Первым исчезает стыд, потом – ревность. Всего через пару месяцев посещения клуба мне уже нравилось угадывать, с кем я занимаюсь сексом. Женщины целовали моего мужа, а я… я получала от этого реальный кайф! Почему?.. Попытаюсь объяснить, хотя это и напряжно…
Наверное, можно избавиться от ревности и разрешить чужим рукам скользить по телу любимого человека. Но это все равно твой любимый, и его член, и его попа, и его крики, знакомые, изученные, дорогие, они все-таки в каком-то смысле твои . Собственнические инстинкты перекрывают дыхание, но… его оргазм и твой оргазм тоже, очень сильный, ослепительно-яркий…
Такого никогда не испытаешь вдвоем, супружеская спальня – хрущевка, свободный секс – шикарный дворец. Жить можно и там, и там, но где лучше? И каково после дворца возвращаться в унылую хрущевку?
И все же я была готова вернуться. I became afraid of myself.[40] Во время садомазохистской вечеринки один из мужчин увлекся, у какой-то девушки потекла кровь, а во мне взорвался такой фейерверк… Что мне понадобится видеть потом? Иголки под ногтями, клочки кожи, свисающие с исхлестанных ягодиц, проколотые соски?
I need to stop.[41] Это Виктор во всем виноват, он старше и должен был быть умнее. Я ненавижу себя, его, все на свете.
Я хотела остановиться, и у меня ничего не получалось…
Элен-ночная оказалась сильнее Элен-дневной. Я разглядывала в зеркале свое лицо, и мне становилось дурно. По-прежнему молода и красива. Никаких намеков на обозначенные носогубные складки, как у начинающих увядать тридцатилетних. Разумеется, ни следа сорокалетней паутины старости, где в сетке морщин различимы и увеличенные поры, и мешки под глазами, и вечно унылые губы. Я отлично выгляжу, изредка моя мордашка даже появляется в глянцевых журналах. Не на обложках, конечно, которые очень часто оплачены друзьями беспечно улыбающихся девочек. А на иллюстрационных снимках, которые, при видимой непринужденности, долго и муторно снимаются в студии. Everything seems all right, but this look…[42] В нем отражаются обнаженные тела, и плетки, и фаллоимитаторы. Мои любимые тушь от Lancome и тени от Dior здесь бесполезны. Такое нельзя исправить мейк-апом. Только умелые руки «косметички» каким-то чудом ненадолго словно смывают покрывающий меня толстый слой грязи. Поэтому я часто хожу к косметологу. И еще никогда днем не смотрюсь в зеркало.
Моим двум девчонкам незачем встречаться, они сожрут друг друга.
Но вот это все же произошло. Я не хотела! И никогда не стала бы слушать новый альбом Земфиры, закачанный в чужой i-Pod.
Но я не знала. Упала, разбилась. Соломки под рукой, как это всегда, наверное, бывает в таких случаях, не оказалось…
Она пела про Кирилла.
Мальчик бежит по дороге, сшибая столбы.Непослушные ноги ему говорят…
Я всегда мысленно называла его мальчиком. Не парнем, а мальчиком, хотя он старше. Эти сияющие глаза, чистые, как у ребенка. И он не ходил – летал по улицам. Через окно кафешки я наблюдала, как он мчится на свидание. Длинные ноги мелькают быстро-быстро. Прохожие удивленно оглядываются вслед этой каланче, несущейся не разбирая дороги.
Мимо дождей, фонарей, мимо снов и бессонниц, быстрее, чтоб не опоздать, и запомниться, жадно глотая улыбки людей…
Откуда Зема это знает? Любая улыбка отражалась на лице Кирилла, он вспыхивал, загорался, светился.
Сотри меня. Смотри в меня. Останься. Прости меня…
Кирилл, я хочу вернуться. Сотри мою память, мою болезнь, всю меня, ну, пожалуйста!
А еще Земфира пела про Виктора, про меня, про наши попытки взлететь, стремительно скатываясь вниз.
По условиям жизни в этой задаче два неизвестных.
Они очень устали, долго искали что-то такое.
Это больше, чем мысли, но меньше, чем сердце, так интересно…
Интересно до боязни собственных желаний, неконтролируемых поступков. Ждешь утра, как новой жизни. И вот первые лучи света наконец пробираются в спальню – как душ, как исцеление. В их тепле кажется, что хватит сил не превращаться в животное. Но это только кажется.
В клубе готовились к незабываемому зрелищу. Смерть всегда незабываема. Голодных девчонок без роду без племени, занимающихся проституцией, хватает. Ей, конечно же, сначала ничего не скажут. А потом будет просто поздно…
– Я очень жду этой ночи, – возбужденно шептал мой муж. – Все будет по-настоящему, представляешь?
The most terrible was that I was waiting, too…[43] И знала, что буду отказываться. И что потом все равно не устою.
Убить живущее во мне животное. Раньше, чем оно убьет меня. Нам предстоит погибнуть вместе.
Земфира пела про меня:
Строчки летели вниз, матом ругались дворники.Я выбирала жизнь, стоя на подоконнике…
У нас пентхаус над шестнадцатым этажом. Маленькие машинки, щуплые фигурки людей, кляксы фонарей. Вниз смотреть страшно. И тогда я увидела небо. Оно было черно-оранжевым. Точно таким же, как в ту ночь, когда мы с Кириллом забрались на крышу какого-то дома. Мой мальчик щелкал камерой, восхищался панорамой вечернего Питера. А я не могла оторвать глаз от неба, рыжего, свободного. Небо не изменилось. Изменилась я, и только Витя в этом виноват.
Я выбрала свою жизнь. И его смерть, потому что Элен-ночная перестанет меня мучить только тогда, когда мой муж исчезнет.
Прогулка по подоконнику не привела на тот свет. Но я простудилась и две недели провалялась в больнице.
Потом Виктор стал осторожно предлагать поехать в клуб. Я выпендривалась, придумывала то один предлог для отказа, то другой. Но желания это делать оставалось все меньше. Мое тело сгорало без привычного допинга, а у Вити начались проблемы с эрекцией. Надо было быстрее все заканчивать. Потому что еще немного – и я попаду в новый круг самого сладкого ада…
Хриплый голос Земфиры перепутал моих Элен. Появилась ночная и посмотрела на подругу, всучившую свой i-Pod, таким взглядом, что однокурсница покраснела.
Я быстро вернула ей плеер и, не дожидаясь окончания пары, сбежала домой. Не хватало еще шокировать родную альма-матер!
Мой муж уже давно заработал себе возможность не торчать в офисе с утра до ночи. Крутой буржуй. Если у него нет встреч и переговоров, то к двум часам он, как правило, уже дома. Переодевается, едет в фитнес-центр или ложится вздремнуть. Я зашла в его кабинет и поняла: Виктор на тренировке. Костюм от Армани валяется в кресле, через не до конца придвинутую дверцу шкафа виднеется разворошенная стопка спортивных маек.
Его ноутбук пискнул, переходя в спящий режим. И я помчалась к письменному столу. В компьютерах у нас ведь строго запароленная privacy.[44] Я понятия не имею, по каким сайтам бродит муж. Он ничего не знает о моем ЖЖ. Как только я переехала к Вите, он купил мне гламурненький ноутик и дал понять, что его комп юзать не следует. И вот надо же, как мне поперло! Сейчас узнаем, что же там такого секретного?
Так, папка с фильмами. Кажется, я знаю их сюжеты. И теперь меня, бо-ольшую деффачку, этим не удивить.
Фотографии. Мли-и-н… До такой мерзости мы еще не дошли, но кто знает. Аппетит приходит во время еды. Может, со временем и понравиццо.
А что у него в «избранном»? Хм, новостные сайты, почтовые серверы, поисковики, экономическая аналитика и бизнес-издания. Ничего такого, что следовало бы прятать. Но это же мужчины. Кажется, их хлебом не корми, дай поиграть в маскирующегося от врагов шпиона.
Или мой муж все-таки что-то скрывает? «Журнал» вычищен вплоть до сегодняшних посещений, а ведь комп включался…
Я решила проверить, что Виктор разыскивает в поисковике. Параметр последнего поиска оказался лаконичным: «Артур Крылов».
Конечно. Убийцу всегда тянет на место преступления…
Когда на книжной ярмарке мне показалось, что я увидела мелькнувшую в дверном проеме фигуру мужа, то решила: галлюцинации. Ведь рядом Кирилл, и я пьянею от прошлого. Мы не сказали друг другу ни слова. И это было важнее любых слов… Но все-таки надо проверить, Витя, не Витя? Я демонстративно повернулась к двери спиной. И вытащила из сумочки пудреницу. В овальном зеркале все было отчетливо видно. Мой муж действительно находился здесь, уже успел пройти в помещение, отделенное от зала коридором. То ли склад, то ли подсобка. Я разглядела горы книг. И смертельный приговор в его глазах…
