Галина Романова - Лучший день в году
– Она мне очень даже, – криво ухмыльнулся Копылов, рассматривая симпатичного коллегу, принарядившегося к ночи.
На Степке был пиджак в мелкую серо-голубую клетку, серая футболка, серые брюки и голубоватые замшевые мокасины. Он был выбрит и причесан. Одет, как на свидание. Только вот с кем?!
– А ты против, Степа?
– Я? – Тот качнулся в сторону Копылова, отталкиваясь от железной двери. – Я против, Саша.
– А что так вдруг? А как же твоя жена?
Копылов с его женой не был знаком. Не пришлось. Степка про его баб знал все доподлинно, а про свою – единственную – всегда молчал. Отшучивался, отмалчивался, хохмил, называл в телефонных разговорах солнышком и…
Так! Стоп! Солнышком?! Свет наш солнышко?! Так он сказал?!
– Она и есть моя жена, Саша, – дохнул в лицо Копылову смесью перегара и мятного эликсира Степка. – Светка – моя жена, решившая, что я – бывший…
Глава 8
Кирилл наблюдал за входом в больницу сквозь темные стекла очков. Девушка, сидевшая рядом на скамейке, усиленно делала вид, что читает книгу. Книга была толстой и новенькой в дорогом кожаном переплете и плохо вязалась с обликом девушки, вырядившейся в драные шорты до колен, стоптанные кеды с рваными, в узлах шнурками и неряшливую клетчатую рубашку.
– Ты считаешь, что книга твоего отца соответствует твоей рубашке, которую ты достала из корзины с грязным бельем? – ворчливо спросил Кирилл, оторвав взгляд от больничного входа и остановив его на девушке.
– А чё? – Она подняла на него взгляд, затуманенный прочитанным. – Интересная книга. Вполне еще нормальная рубашка, даже не воняет.
И она для наглядности понюхала свои подмышки.
– Лара-а-а! – простонал Кирилл, задирая лицо к небу. – Ну что ты за человек!
– Я? – Она наморщила симпатичный носик. – Я – нормальный человек, Кира. И еще очень надежный. Согласен?
– Да, – кивнул он после непродолжительного раздумья. – Но сообразительности у тебя – ноль, малыш.
– А в чем дело? – Она обиженно поджала губки.
– А дело в том, что не надо было писать мне записку на бумаге из принтера. У деда в доме такой бумаги нет. И ночью мне ее особо взять негде. И не надо было въезжать во двор вчера ночью! Зачем, Лара?! Зачем??
Девушка минуту смотрела в текст, потом с шумом захлопнула книгу и убрала ее в маленький кожаный рюкзачок, очень дорогой и очень стильный и тоже не особо подходивший к ее рубашке и шортам.
– Я перепугалась, когда тебя долго не было, – проговорила она, шумно задышав от обиды. – Ты пошел к этому ужасному человеку и пропал! Я ждала, ждала, тебя нет. Что мне было делать?! Вызывать полицию? Глупо! Идти пешком, оставив машину там, где ты велел? Страшно! Там во дворе такая темнота-а-а.
– И ты решила ехать на машине, – всплеснул руками Кирилл, поглядывая на девушку с нежной снисходительностью. – А то, что твои передвижения попали в объектив камеры на магазине за углом дома, тебя не особо взволновало. Так? И теперь менты, если они не дураки, просмотрят записи и установят, кто же ездил там и ходил в то самое время, когда…
– Может, она не подключена? – перебила она его и виновато шмыгнула носиком.
– Подключена, я узнавал. – Кирилл настороженно вытянул шею в сторону больничного входа: – Лара, посмотри, он?
По дорожке, ведущей от стоянки автомобилей ко входу в отделение, медленно и вальяжно двигался мужчина средних лет в светлом костюме с кожаным саквояжем в руке. На вид ему было лет сорок – сорок пять, но Кирилл совершенно точно знал, что ему под шестьдесят. Он выглядел франтом и повесой, но на самом деле был очень нежным и верным супругом и отцом троих детей. Персонал больницы его обожал. Женщины, которые являлись его пациентками, его боготворили. Одной из его пациенток была когда-то и мать Кирилла. Он узнал об этом совершенно случайно. Просто лихорадочно собирал свои вещи в квартире ночью, наткнулся на шкатулку матери со всякими безделушками, не попавшими на помойку, и нашел там визитку этого самого доктора.
– Если она ее хранила рядом с твоей роддомовской повязкой, значит, этот дядя был ее лечащим врачом. Может, даже принимал у нее роды, когда ты появился на свет, – предположила Лара, увидев визитку. – И ничто не мешает нам навестить его и задать пару вопросов.
Но пробраться к кабинету доктора оказалось очень сложным делом.
Во-первых, в регистратуре тут же начали заводить на Лару карточку, иначе отказались даже разговаривать и уж тем более – говорить номер кабинета, где принимал Вениамин Всеволодович.
Во-вторых, назначили время приема, которое их совершенно не устраивало. И пришлось торчать возле клиники еще два часа.
А в-третьих, Кириллу потом предложили остаться в коридоре.
– Ну, уж, нет! – вспылил он, уставив на медсестру, выглянувшую вызвать Лару, бешеные глазищи. – Это моя женщина, и я войду с ней!
– Похвально, конечно. – Губы пожилой медсестры тронула недоверчивая улыбка. – Но не положено.
– Тамара, пускай войдут вдвоем, – раздался из недр кабинета раздраженный голос.
Пара юных заговорщиков вошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Медсестра Тамара ушла за белоснежную ширму, предложив Ларисе пройти следом за ней.
Кирилл уставился на Вениамина Всеволодовича. Тот, в свою очередь, рассматривал Кирилла. Внимательно, с какой-то мудрой догадкой во взгляде. Будто он все, все, все знал о жизни молодого человека в прошлом и совершенно точно знал, что ждет того в будущем.
– Вы меня простите, – начал Кирилл, прикладывая руку к груди. – Но истинной целью моего визита является не здоровье моей девушки. С ним все в полном порядке.
– Вы в этом уверены?
Доктор внимательно прочел тощую карточку Ларисы. Потом отложил ее в сторону. Глянул на Кирилла с интересом. В конце концов, за прием заплачено. Если молодым людям хочется, чтобы результатом приема был не медицинский осмотр, а всего лишь приватный разговор, это их право.
– Так что привело вас ко мне, молодой человек? Как ваше имя? Вы кого-то жутко мне напоминаете.
Доктор подал знак сестре выйти и Ларисе тоже велел, когда та совершенно одетой выглянула из-за ширмы.
– Может быть, мою мать?
Кирилл уставился на носы своих кроссовок, называя имя и фамилию своей матери. Почему-то устыдился. Может, ждал, что доктор сейчас воскликнет: ах да, помню, это та самая самоубийца. Но в кабинете по-прежнему было тихо.
– Восемь лет назад ей едва перевалило за тридцать. И она… Она, по слухам, накануне своей смерти была беременна.
Кирилл поднял взгляд, доктор не смотрел на него, он смотрел в окно, подперев правую щеку кулаком. Его глаз не было видно, но холеные щеки прорезали две глубокие носогубные морщины, превратив рот доктора в горестную скобку.
– Вы ее не помните, Вениамин Всеволодович?
– Помню. Я хорошо помню Алину, – отозвался тот после паузы и глубоко вздохнул. Глянул на Кирилла как-то странно. – Я ведь вас принимал, молодой человек. Вот этими вот руками. – Он помотал в воздуха кистями рук, будто отряхивал их. – Роды были очень сложными. Алина была очень слаба. Но дико была счастлива! Она плакала от счастья, когда я положил вас ей на грудь. И она… – голос доктора чуть дрогнул. – Она очень хотела еще одного ребенка. Это желание превратилось у нее в манию! Она ходила ко мне каждую неделю, сдавала анализы, лечилась, готовилась… Одному богу известно, что она перенесла, прежде чем забеременела вновь!
– Значит, она была счастлива? – спросил Кирилл.
У него в душе смешалось все: горечь, скорбь, злость, нежность, гордость за мать.
– О да! Она была не просто счастлива. Она была, я бы сказал, безумно счастлива! Она тут же позвонила отцу ребенка. Она так кричала в трубку, так кричала! – Вениамин Всеволодович улыбнулся с такой пронзительной печалью, что у Кирилла защемило сердце. – Сережа, кричала она в трубку. Сережа, у нас будет малыш!!
– Что?! – Кирилл опешил. – Сережа? Но моего отца зовут Гена! Геннадий! Вы ничего не перепутали, Вениамин Всеволодович?
– Вашего отца?! Вашего отца зовут Геннадий? Не морочьте мне голову, молодой человек! – Доктор покосился на парня недобро. – Когда вас рожала ваша мать, я точно помню, в коридоре за дверью отделения маялся мужчина с именем Сергей. Если, конечно, мы говорим об одной и той же женщине!
Кирилл вытащил из кармана штанов бумажник и, распахнув его, показал фотографию матери. Снимок был сделан за полгода до ее смерти.
– Алина Савельева. Это она, – доктор поджал губы и минуту молотил кончиками пальцев обеих рук по столу. Потом, встрепенувшись, спросил: – Как, вы говорите, имя вашего отца по метрике? Геннадий?
– Да. Он был мужем моей матери и моим отцом. Да и сейчас является им. – Кирилл сделал паузу, тут же вспомнил про их последнюю встречу, закончившуюся так безобразно, и уточнил: – Во всяком случае, я так всегда считал.
– Да, да, я понял, – раздался рассеянный ответ. – И как долго он был ее мужем?
– Он был ее единственным и последним мужем.
