Ирина Мельникова - От ненависти до любви
– Надо в район сообщить. Пусть разошлют ориентировки гаишникам и на вокзалы, – сказала я. – В тайге их ловить – дело гиблое, но ведь из леса они все равно выйдут когда-нибудь. Если вооружены, то наверняка настроены серьезно. Одного не пойму, неужели полезут в болото? Да у нас отродясь никто об этой Бабе не слышал. Я здесь почти тридцать лет живу, обязательно что-нибудь всплыло бы.
– Маша, – Замятин придвинул стул к дивану и посмотрел мне в глаза, – тебя не настораживает, что за последние дни слишком много событий произошло, так или иначе связанных с кладами? Вспомни, как Шихана пробило на разговоры. Скажи, ты от меня что-то скрываешь? Ты что-то знаешь об этих кладах, но не хочешь говорить?
– Олег, – я с изумлением уставилась на него, – я ничего не скрываю. Откуда вдруг полезло? Край наш – кержацкий, люди в основном обстоятельные, солидные, много староверов… Кто тут клады прятать будет? В тайге, в трясине? Для клада ориентиры нужны. А тут спрячешь что-нибудь, заметишь, а лет через пять так зарастет, ничего не узнаешь. А если пал пройдет…
– Маша, – Замятин внимательно посмотрел на меня, – ты твердо решила показать кладовую запись кому-нибудь из музея?
– А что? Не стоит? – удивилась я.
– Стоит, обязательно стоит, – сказал Олег и накрыл мою руку ладонью. – Вдруг за этой бумагой – серьезное научное открытие? Кстати, за находку такого клада приличное вознаграждение полагается.
– Ой, – рассмеялась я и убрала руку, – вдруг миллионы отвалят? Разбогатею, виллу где-нибудь на Лазурном берегу куплю.
– Ты не смейся, – пробурчал Замятин и отвернулся. – Вон два придурка даже на детскую сказку купились. Наверняка отправятся Золотую Бабу искать по Костиной схеме.
– Ну и сгинут в Поганкиной Мари, если вовремя не одумаются, – сказала я и протянула руку. – Дай-ка я на схему взгляну. Надо ж будет этих дураков искать, если так и не объявятся в районе.
– Ты уверена, что объявятся?
– Им идти больше некуда. Дальше дорог нет. Тупик. Можно через перевалы в соседнюю Туву махнуть, но это километров триста по горам и тайге. Дед Игнат как-то рассказывал, что есть-де более близкий путь через перевалы: бывшая тропа контрабандистов. Но навесные мосты давно сгнили, а без них – не пройти. Да и вряд ли кто помнит эту тропу, кроме Шихана, конечно. Он и сам на нее случайно наткнулся.
– Странно! – пожал плечами Замятин. – И непонятно, с чего вдруг суета?
– Мне самой непонятно, – я взяла у него листок со схемой. – Может, солнечная активность на них действует?
Развернув бумагу, я хмыкнула от удивления. Кто сказал, что у больных церебральным параличом не развито воображение и они не могут рисовать? Костин рисунок напомнил мне старинную гравюру, настолько изящно были прорисованы все детали.
– Это он ручкой минут за пятнадцать начертил, – Замятин сел рядом со мной на диван и заглянул в рисунок. – И какой молодчина, так здорово получилось, словно с готовой схемы срисовывал.
Я промолчала. Меня поразило другое. Многое из того, что было на этом рисунке, Костя просто-напросто не мог изобразить правильно, потому что никогда не бывал в районе Поганкиной Мари. Конечно, некоторые объекты совсем несложно найти на карте, но это всего лишь топографические знаки, и откуда он узнал, как эти сооружения выглядят на самом деле? Вот, к примеру, старая водонапорная башня, что осталась от лагеря военнопленных, который находился километрах в тридцати от Марьясова и был ликвидирован в начале пятидесятых годов. Костя не только изобразил башню во всех подробностях, но нарисовал рядом моток колючей проволоки и подписал: «Бывш. лаг. в/пл.», а затем обозначил давно заросшую дорогу как «Старая дорога, с. Марьясово, 30,5 км». Откуда об этом знать мальчишке, который не способен самостоятельно передвигаться даже по комнате? Отец рассказал? Но я сильно сомневалась, что у Костиного отца есть время лазить по старым карьерам и любоваться полусгнившими водонапорными башнями. Тем более метеостанция совсем в другой стороне от Марьясова. Придется навестить Костю, чтобы он объяснил, откуда ему знакомы подробности.
Впрочем, на схеме имелось несколько природных объектов, которые Костя не смог бы изобразить даже по рассказам отца. Допустим, таежные тропы и даже лежневки он скопировал с карты, с такой, как у меня, например, простыни-стометровки (для несведущих поясню – это очень подробная карта, один сантиметр – сто метров в реальности). Но вот скала-останец «Коготь» – там как раз, если верить Костиной схеме, начиналась тропа, ведущая к Поганкиной Мари, – выглядела так, будто ее запечатлели с высоты птичьего полета, а это уж и вовсе на грани фантастики!
– Костя пользовался картой, когда рисовал схему? – спросила я.
– Нет, – пожал плечами Замятин, – нарисовал и все. Я не стал проверять, думал, детская блажь. Я в его возрасте мечтал стать пиратом и тоже все карты чертил: загадочные острова, таинственные бухты…
– И все-таки проверим, – сказала я и снова открыла сейф. – Такое впечатление, что Костя бывал в этих местах, и не раз. Но ведь это невозможно.
Я расстелила карту на столе, и мы склонились над ней.
– Смотри, сколько совпадений. И тропа, и башня, и карьер… Даже брод указан через реку. И расстояния между ориентирами один в один, словно линейкой их по карте вымерял или курвиметром.
– Я бы удивился, если б он не на моих глазах эту схему чертил. Уж на что у меня глаз набитый, и то бы по памяти так точно не нарисовал. – Замятин обвел взглядом карту. – Это твой участок?
– Мой и часть соседнего, – кивнула я. – Там майор Высотный заправляет. Как видишь, территория огромная, большей частью непроходимая. Тайга, горы и болота. С десяток охотничьих избушек, две деревни да наше село – и все к рекам жмутся. Населения – ноль целых три сотых на квадратный километр, а хлопот полон рот!
Замятин мне не ответил, потому что продолжал всматриваться в карту.
– Как я понимаю, это Поганкина Марь, – он провел ладонью над обширным зеленым пятном, – но здесь не обозначены острова и холмы, как на Костиной схеме.
– А кто знает, есть ли они на самом деле? – вздохнула я. – Грешным делом, я сомневаюсь.
– И это невозможно проверить, – задумчиво произнес Замятин, – а очень бы хотелось. Смотри, – он ткнул пальцем в один из трех островов, изображенных на Костиной схеме. – Получается, тропа все-таки есть. А эта возвышенность, рядом с которой хранится Золотая Баба, – это ж в самом сердце болот! Если она на самом деле существует, то кто-то же спрятал ее там. И этот кто-то знал сокровенные тропы.
– Шихан как-то рассказывал, до войны на месте болота озеро было, даже рыбу в нем ловили, а потом заросло, грязью затянуло.
Замятин посмотрел на меня и улыбнулся.
– Кажется, ты тоже поверила, что Золотая Баба – не выдумка.
– Ой, не смеши меня, – дернула я плечом, – в болота я даже за трижды золотые коврижки не полезу.
– Постой, – прервал меня Замятин, – а ведь тропа эта начинается недалеко от Макаровки. Если я правильно понял, это та самая деревня, которая приказала долго жить после того, как там поработали археологи?
– Ну и память у тебя! – поразилась я. – В дедовы байки поверил?
– Надо проверить. – Замятин накрыл ладонью карту в том месте, где обозначена Поганкина Марь. – Как я понимаю, на карте только часть болота?
– Заметь, меньшая, только такая глушь, что я отродясь там не бывала.
– Если не считать твоих ночных приключений, то, конечно, нет, – задумчиво заметил Олег. – А я вот готов поверить, что все случилось на самом деле.
– Тебе, конечно, лучше знать, – рассердилась я. – А я говорю, что это мне привиделось. И вообще в Поганкину Марь лучше не соваться.
Чтобы не быть голословной, я рассказала Замятину о странных событиях, которые ежегодно происходили в районе болота. Обо всех погибших, которых находили раздетыми. После разговора с Борисом информации у меня хватало.
– Да-а, – только и произнес Олег, когда я закончила рассказ, – просто аномальная зона какая-то. Братьев Стругацких на вас нет.
Мы достали сигареты и некоторое время молча дымили в открытую форточку.
Неприятный озноб пробрал меня, на этот раз не от страха, а от сквозняка. Я плотнее закуталась в куртку. Рядом с Олегом я ничего не боялась, и спать мне совсем не хотелось, хотя за окном посветлело, а в форточку проникли первые звуки раннего утра: крики петухов, чириканье воробьев и глухое мычание коров, будивших хозяек на дойку.
Олег сосредоточенно смотрел в окно. По его лицу я никак не могла понять, какие мысли бродят в его голове. Наконец, он повернулся ко мне и спросил:
– Что там с пожаром? Удалось узнать, отчего загорелось?
– Куда там, – махнула я рукой. – Это ж не кино, где улики повсюду валяются.
– Думаешь, подожгли?
– Не сомневаюсь. Почти неделю дожди шли, дерево намокло, а вспыхнуло, как факел. Баня и сарай тоже дотла. Повезло, что Воронок у Шихана в конюшне остался, а то бы не спасли…
