Елена Михалкова - Котов обижать не рекомендуется
Света, любящая точность в деталях, не могла не заметить ошибку:
– Какой еще призрак, если Якобсон жив!
– Был жив, – уточнил Дрозд. И, встретив непонимающий Светин взгляд, пожал плечами: – Вы разговаривали час назад. За это время многое могло случиться.
Именно этого уточнения Свете не хватало для того, чтобы всучить букет Дрозду и направиться к лестнице.
Тот схватил ее за плечо:
– Стой! Ты куда?
– Леш, поехали обратно. Его нет дома или он передумал нас пускать.
Но тут заскрежетал засов. В этом скрежете Свете послышалась ненависть, словно кого-то силой заставили разомкнуть зубастые челюсти.
Через несколько томительно долгих секунд изнутри упал клин света. Света ожидала услышать скрип открывающейся двери, но дверь открылась совершенно бесшумно. И от этого почему-то было еще неприятнее.
В щели кто-то показался. Свет падал сзади, и лицо разглядеть не получалось. Ясно было лишь одно: этот человек очень стар.
– Здрасьте! – жизнерадостно провозгласил Дрозд и протянул хризантемы.
– Это вы мне звонили? – проскрежетал тот, принимая цветы.
– Я.
– А женщина?
– Она тоже здесь.
Дрозд предъявил упирающуюся женщину.
– Прекрасно! – промолвил хозяин с удовлетворением каннибала, захватившего самого толстого представителя враждебного племени. – Тогда милости прошу. Хе-хе…
Он отступил на шаг назад, скрываясь в сумраке.
– Вы Марк Самуилович? – вслед ему недоверчиво спросила Света.
– Был им когда-то, – отозвался старик.
И исчез в недрах квартиры, оставив дверь открытой.
– Леша, мне что-то расхотелось туда идти… – горячо зашептала она, вцепившись в Дрозда.
Но тот не разделил ее страхов.
– Главное – не задавай ему вопросов о прошлой жизни, – внушительно сказал он, наклонившись к ее уху. – Ну там, знаешь, как вам жилось до того, как вы умерли… Не скучаете ли вы по дневному свету… Короче, прояви несвойственную тебе деликатность.
Света отстранилась и уставилась на него.
– Ты что, издеваешься?!
– Есть немного, – признался Дрозд и безбоязненно шагнул в темноту.
Ей ничего не оставалось, как последовать за ним.
Узкий длинный коридор. Желтый линолеум, прикидывающийся паркетом. Груды картонных коробок вдоль обеих стен, громоздящиеся друг на друга. И над всем этим зловеще раскачивается лампочка.
– Закрывайте дверь! – донеслось откуда-то издалека.
– Закрывай дверь, – передал Дрозд.
– Закрываю, – пробормотала Света и с силой задвинула засов. – Господи, куда мы попали…
Кажется, примерно в таких условиях должны обитать городские вампиры. Недоставало лишь черного кота с горящими глазами, словно вышедшего из самого жуткого рассказа Эдгара По. Или летучей мыши, по ночам парящей над кварталом в поисках добычи, а днем свивающейся в кокон под потолком квартиры.
Девушка представила мышь, похожую на черный подвядший бутон гладиолуса, и поежилась. В ногу ей что-то ткнулось и глухо заворчало.
Света не умела визжать. При виде таракана или уховертки она молча отпрыгивала назад и на несколько секунд крепко зажмуривалась, надеясь, что за это время гнусная тварь рассосется сама собой. Обычно подобная тактика себя оправдывала. Если же насекомое попадалось непонятливое, она капитулировала, оставив врага на захваченной территории.
Вот и на этот раз Света, не издав ни звука, воспроизвела прыжок кенгуру, наступившего на сколопендру. Настоящий кенгуру позавидовал бы ее скачку. Возможно, он даже покинул бы саванну навсегда, не выдержав удара по самолюбию.
Но за спиной были не просторы Австралии, а узкий коридор, заставленный коробками. Задом Света врезалась в коробку, и пирамида, пошатнувшись, обрушилась.
Когда на шум вернулся Дрозд, Света сидела на полу, потирая макушку, а вокруг лежали рассыпавшиеся журналы.
– Ушиблась? – Он поднял ее одним рывком. – Что случилось?
– На меня кто-то рычал!
Издалека недовольно позвали:
– Что вы там копаетесь? Можете не раздеваться.
– Мы только обувь снимем! – крикнул в ответ Дрозд. И обернулся к Свете: – Кто рычал?
– Я сама хотела бы знать!
Дрозд осмотрелся и пожал плечами:
– Тебе точно не показалось?
Света наклонилась, чтобы собрать журналы, и получила ответ на свой вопрос.
– Ой! Вон оно! За шкафом!
Дрозд присел на корточки и с неподдельным изумлением уставился на животное, таращившееся на них из угла.
– Ё-мае! Кто-то скрестил жабу с бульдогом!
Существо, сидевшее в углу, ухмыльнулось во всю пасть.
– Хорошая собака, хорошая, – успокаивающе проговорил Алексей.
– Ты себя уговариваешь или ее? – Света на всякий случай встала у него за спиной. – Это вообще не собака! У нее нет лап!
Но существо лениво поднялось, и стало видно, что лапы у него все-таки имеются. Как и полагается, четыре штуки, правда, все – исключительной кривизны. Переваливаясь, животное побрело в комнату, а Дрозд и Света последовали за своим новым провожатым.
– Почему он такой бело-розовый? – шепотом спросила Света.
– Может, альбинос?
– Тогда глаза должны быть голубые. Кажется.
Существо обернулось и укоризненно уставилось на них. Поворот головы дался ему с трудом – мешали толстые складки кожи.
– Черные, – вполголоса констатировал Дрозд. – Не альбинос.
Пес отвернулся и с трудом двинулся дальше.
– А почему он такой толстый? – не успокаивалась Света.
– Кушает много. Аппетит хороший, значит.
– А почему у него бородавки?
Дрозд не успел ответить – они вошли в комнату.
Это была небольшая гостиная, стены которой когда-то давно оклеили красными обоями с крупными золотыми лилиями. За много лет золото выцвело. Теперь лилии напоминали не монарший цветок, а следы гуся, криво прошедшего по стенам.
Потолок по чьей-то странной прихоти тоже закрыли обоями. Быть может, дизайнер планировал создать эффект королевских покоев, но в этом случае он жестоко просчитался. Его творение больше походило на обитый тканью ящик или шкатулку. Человек в первые несколько секунд испытывал здесь слабый приступ клаустрофобии, усугублявшийся тем, что окна были плотно зашторены.
У стены скалилось желтыми клавишами пианино. Возле него громоздилась невнятная куча тряпья, от которой Света постаралась встать подальше.
Сам хозяин сидел в широком резном кресле посреди гостиной. Вернее было бы сказать – утопал. Кресло с высокой спинкой, похоже, когда-то служило реквизитом в спектаклях по Шекспиру и предназначалось для царственных особ.
Якобсон напоминал царственную особу не больше, чем его собака – борзую. Он был мал, лыс и невообразимо толст. Актер не отличался худобой даже на старых записях и снимках. Но теперь он выглядел так, словно за прошедшие десять лет только и делал, что предавался чревоугодничеству.
– Здравствуйте, Марк Самуилович, – пролепетала Света. Пораженный Дрозд едва сумел выдавить что-то нечленораздельное.
Животное неторопливо направилось к хозяину и шмякнулось у его ног, словно ком теста, кинутый хозяйкой на пол. Стоило им оказаться рядом, невероятное сходство бросилось Свете в глаза.
– По-моему, они родственники, – еле слышно проговорил Дрозд, подумавший о том же.
– Эг-хм! – Старик откашлялся и подозвал их к себе властным движением. На нем был плотно запахнутый темно-синий шелковый халат с широкими рукавами, которые заколыхались, когда он махнул рукой.
Света и Дрозд подошли ближе и наткнулись на два крошечных стульчика, выстроившихся перед креслом.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – милостиво разрешил Марк Самуилович.
Последний раз Свете доводилось сидеть на таких стульях в детском саду. Она осторожно опустилась на свой, разрисованный под хохлому. Дрозд криво усмехнулся и сел рядом. Теперь они взирали на Якобсона снизу вверх, как школьники на учителя.
– Итак, – хозяин послал Свете снисходительную улыбку, – чем я могу быть вам полезен?
Света быстро оттарабанила название журнала и сразу перешла к делу.
Стоило ей упомянуть «Хронограф», как с лица старика сползла притворная любезность, а глаза яростно сверкнули. Он приподнялся, вцепившись пухлой рукой в подлокотник.
– А-а, мародеры! – взвизгнул он неожиданно высоким голосом.
– Мы? – испугалась Света. – Что вы, Марк Самуилович!
– При чем здесь вы?! Они, эти мерзавцы, укравшие у меня все, что я имел! Мою славу, моих зрителей, мои роли! – Он потряс кулаком, грозя невидимым мерзавцам. – Только талант у меня остался, ибо талант оказался им неподвластен.
– Почему мародеры-то? – хмуро спросил Дрозд, мысленно выразившийся нецензурно в адрес своего приятеля, отправившего их к старому маразматику. Лера Белая вряд ли знала, в каком состоянии пребывает актер.
– Потому что это была война, молодой человек! Я потерпел в ней поражение.
Якобсон вскинул голову и выдвинул подбородок вперед, точно главнокомандующий перед решающим сражением. Во всем его облике вдруг вспыхнуло достоинство и даже величие – величие обреченных. Все-таки он был хорошим актером, этот старикан, выглядевший карикатурой на Шалтая-Болтая.
