Елена Михалкова - Нежные листья, ядовитые корни

– Как его держат-то, интересно.

– Сынок чей-нибудь или племянник. Хотя, если Можайск… Может, у них с кадрами жестокая напряженка.

– В прокуратуре? – не поверил Илюшин.

– Ну, сомнительно, конечно.

Бабкин остановился и строго взглянул на Макара.

– Но ты все-таки прекращай. Даже мне не по себе стало. И вообще – ты долго собираешься обитать в шкуре бывшего студента? Я понимаю, ты продал душу дьяволу за вечную молодость, но надо же совесть иметь.

– Боишься, что мы скоро будем выглядеть как отец и сын? – ухмыльнулся Макар.

– Как два гея мы будем выглядеть, – парировал Бабкин. – Что неизбежно сузит круг нашей клиентуры.

Илюшин пренебрежительно отмахнулся.

– И заканчивай эти скачки туда-сюда, – настаивал Сергей.

– Думаешь, я нарочно?

– А что, нет?

– Да просто разозлился, – признал Илюшин. – Давно подобных экземпляров не встречал.

Бабкин вспомнил Викентьева и покачал головой. Молодой, обрюзгший, губа начальственно оттопырена, подбородок мешочком. Смехотворно маленький стаж (откуда взяться большому в таком возрасте), зато спесивая самоуверенность и скудоумие в комплекте. И кто пристроил поганца на такую должность…

– Кретин знатный, – согласился Макар, будто читая его мысли.

– И он будет заниматься нашим делом!

Илюшин рассмеялся.

– Ты чего?

– Нет, Серега, это не он будет заниматься нашим делом. А мы будем заниматься его.

Они остановились перед дверью.

– Сильно не терзай ее, – вполголоса попросил Бабкин.

Илюшин удивленно глянул на него.

– Ладно, извини, – Сергей поднял руки, словно сдаваясь. – Я просто не представляю, как он… Этот козел на нее орал… Я понимаю, что ты не… А, черт! – он ругнулся от души. – Все, работаем как работаем. Все как обычно!

– Серега, ты офигел? – осведомился Илюшин. – Что значит «как обычно»? Это твоя жена. Работаем так, чтобы вытащить ее из этой бодяги.

Он деликатно постучал.

– А если это Машка тетку прикончила? – пошутил Сергей.

Макар обернулся.

Бабкин и раньше поражался его способности смотреть сверху вниз на человека любого роста, в том числе того, кто на голову выше. Но на этот раз Илюшин превзошел сам себя, сумев заодно одним взглядом выразить всю глубину презрительного удивления.

– Какая разница? – холодно поинтересовался он.

Бабкин не нашелся что ответить.

За дверью послышались быстрые легкие шаги – Маша бежала встречать их.

Надо было честно и с благодарностью признать: кодекс Бусидо неожиданно помог. Когда энергичный нахрапистый следователь перешел на «ты» и попытался убедить Машу, что именно она убила Светлану Крезье, в памяти всплыла цитата: «В искусстве красноречия главное – умение молчать». У Маши было очень много слов на языке. Красноречивых и выразительных. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не швырнуть их в лицо этому человеку с глумливой ухмылочкой.

Она сумела промолчать. И как выяснилось, правильно сделала.

Спать не хотелось совершенно, возвращаться в Москву в середине ночи – тем более. Решено было задержаться до утра, а там смотреть по обстоятельствам. Пока же разбили лагерь, как выразился Илюшин, на его территории: в полупустом отеле он без всяких сложностей снял двухкомнатный люкс. Администратор встретила новых гостей такой ослепительно сияющей улыбкой, что Бабкин немедленно сделал зарубку на память: если тебе так улыбаются посторонние люди и при этом ты не принес им миллион долларов, не облагаемый налогами, значит, скорее всего, поблизости кого-то убили.

– Боятся в отеле дурных слухов, – заметил он. – Сейчас вокруг всех клиентов будут водить хороводы.

– С чего ты взял?

– С улыбки девушки на ресепшене.

– Да просто она отбеливание сделала позавчера, вот и не нарадуется, – пожал плечами Илюшин. – А на убийство ей начхать.

Макар ошибался. Про убийство вполголоса, прижимая палец к губам и делая круглые глаза, говорили все вокруг. Стены сочились шепотками: «Тсс! Ссссмерть! Сссстрашшшшно!» Испуганные горничные шарахались ото всех жильцов и отказывались заходить в номера поодиночке. Очень быстро коллективное бессознательное утвердилось во мнении, что убийца – мужчина.

– Я подозревала, что случится что-то нехорошее, – сказала Маша. – Но настолько…

Она устроилась на диване, поджав ноги по-турецки и обхватив двумя руками кружку с чаем. Плечи ее укутывал клетчатый плед. Под пледом Маше было жарко, но Сергей, который и выпросил его у горничных, строго заметил: «Ты сейчас в шоковом состоянии. Видела полицейские сериалы? Там на тех, кто в шоке, сразу накидывают плед. Так что сиди и не рыпайся».

– Они накидывают, чтобы свидетель никуда не убежал! – возразила Маша. – Плед очень тяжелый, в нем легко запутаться. А я не побегу.

– Кто тебя знает…

– Маша, почему ты ждала плохого? – перебил их Илюшин.

Он попытался было по старой привычке примоститься возле окна, но «Тихая заводь» не была приспособлена для людей, предпочитающих подоконники стульям. Подоконник в илюшинском номере оказался узким, как линейка, и, потерпев неудачу, Макар перебрался в огромное кресло.

– Ты ведь всего-навсего приехала на встречу одноклассников.

– …одноклассниц.

– Да, точно. Серега рассказал по дороге, что в школе у вас были не лучшие отношения. Но, понимаешь, обычно люди являются на такие встречи, смотрят на всех остальных и думают: «Ну и зачем я потратил на это время?» Или: «Хорошо, что съездил, даже отпетые уроды стали нормальными людьми». Или: «Все-таки люди не меняются. Иванов как был козлом, так козлом и остался». Понимаешь, о чем я?

– О том, что по прошествии стольких лет все эти подростковые трагедии утрачивают значение?

– Нет, они по-прежнему значимы. Но ты уже взрослая. Ты способна отстраниться от них.

Маша задумалась.

– Хочешь сказать, что-то сразу шло не так? – сообразил Бабкин. – И Машкина интуиция встрепенулась?

Илюшин кивнул.

– Это выразилось в ощущении, что случится что-то нехорошее. На самом деле, когда они встретились, что-то уже случилось.

Маша одним глотком допила чай.

– Я не знаю, Макар. У меня нет никаких догадок.

– С остальными бы побеседовать, – пробормотал Бабкин. – Жаль, не получится. Все уже разбежались.

– Вообще-то никто не разбежался, – суховато сказала Маша.

– В каком смысле? – насторожился Бабкин.

– В прямом. Никто из наших, как выяснилось, уезжать не собирается.

Бабкин даже привстал от изумления.

Анна узнала об этом первой, потому что она раньше всех спустилась на ресепшен.

– А у вас еще два дня оплачено, – пропела длинноволосая девушка, похожая на русалку. «Правильно, это ведь заводь. В заводи должны водиться русалки. А еще сумасшедшие кикиморы с шальными глазами и болотняник с узким желтым лицом».

Анна тряхнула головой, отгоняя опасные мысли о нечисти.

– Еще два?

– Ну да. До пятого апреля включительно.

– Девушка, это какая-то ошибка, – подумав, сказала Анна. – Было оплачено три дня, не пять.

Из лифта вывалилась Анжела Лосина в обнимку со своей клетчатой сумкой.

– Нашли убийцу? – первым делом спросила она, не здороваясь и обращаясь ко всем сразу.

Анна не удержалась и взглянула на нее, хотя собиралась игнорировать эту липкую муху.

Лосина выглядела превосходно. Глаза блестят, щечки розовеют, на губах сытая улыбка. Последнее, безусловно, объяснялось тем, что Анжела лишь недавно плотно поужинала (что подтверждали и крошки, засохшие над губой). Но Липецкую вдруг затошнило.

Анжела улыбнулась ей как ни в чем не бывало. Словно не звучало омерзительных намеков на водочку, коньяк и самогончик-одеколончик. Анну передернуло при одном лишь воспоминании об этом. По-хорошему, надо бы схватить Анжелу за толстую шкирку, тряхнуть как следует и выколотить из нее, откуда она все это взяла. Вот что действительно было важным, и Липецкая это понимала.

Но у нее не осталось ни сил, ни уверенности, что она справится с Лосем. «Все-таки в том, чтобы быть Шизой, имелись определенные преимущества», – с горькой усмешкой подумала она.

– Ничего, найдут, – сама себя успокоила Лось. – Как он ее ножом: хрысь, хрысь!

– Вы тоже выписываетесь? – чуть быстрее, чем следовало, спросила девушка. Даже казенная улыбка и та растаяла на ее губах. Лось обладала потрясающей способностью портить всем настроение.

– Ага. Лосина моя фамилия. Анжела.

Русалка уткнулась в компьютер.

– У вас тоже продлен срок. До пятого.

Анна начала кое о чем догадываться.