Колодец и бабочка - Елена Ивановна Михалкова
– Габричевскому было двадцать шесть, – напомнил Сергей.
– А умственно и душевно он был подросток, – спокойно возразила Горбенко. – Сейчас много таких вырастает. Разве вы сами не замечали? Мужчины стали инфантильнее…
– Женщины так говорят с основания мира, – не удержался Бабкин.
– В самом деле? – Она невесело улыбнулась, и Сергей запоздало вспомнил, что ее бросил муж. Он поймал укоризненный взгляд Макара. – Я вам историю расскажу. У меня занимается одна старушка… Тихая такая, ласковая. Как-то раз она попросила разрешения посидеть в классе после того, как закончился урок. Я собиралась уйти на обед, мне неловко было оставить ее одну, а она этак требовательно: идите, Наталья Леонидовна, идите, ради бога, мне одной только лучше. Возвращаюсь через полчаса – сидит! Лицо расслабленное, как в медитации. Увидела меня, вздохнула и засобиралась. Я не выдержала и стала ее расспрашивать. Пожилых людей нетрудно разговорить. Для этого обычно и усилий прикладывать не нужно. – По ее губам скользнула быстрая улыбка. – Она рассказала, что еще год назад жила одна в двухкомнатной хрущевке. Когда-то эту квартиру они с мужем получили от завода. Муж ее умер пять лет назад, с тех пор она много болела… Взрослый сын каждые выходные приводил к ней внуков. Только это были не родные внуки. Он женился на женщине с двумя детьми. Но старушка все равно с ними занималась, любила их. Забыла сказать: ее сын снимал квартиру в соседнем доме. И вдруг хозяин квартиры поднимает арендную плату. Что делать сыну и его жене? Вот вы мне скажите?
Она требовательно взглянула на Сергея.
– Переезжать в квартиру подешевле, – с легким недоумением ответил Бабкин, не понимая, к чему она клонит и как это связано с Габричевским.
– Но они живут в хорошем районе. Парки, скверы, магазины…
– В Москве много хороших районов. – Он по-прежнему не понимал, чего Горбенко от него добивается. – Не можешь позволить себе Москву, значит, живешь в Подмосковье.
– Ну, сын с женой рассудили иначе, – сказала Горбенко. – Они въехали к маме вместе с детьми. Была одна жилица – стало пятеро. Распределились они так: детям – одна комната, взрослым – другая, а бабушка спит в кухне на диванчике. Диванчик, правда, узенький и короткий, поэтому на ночь к нему приставляют табуретку, чтобы у мамы ноги не висели в воздухе. Теперь представьте: младшему ребенку три, старшему – пять. В сад они не ходят. Жена не работает, детей растит без запретов: они имеют право бегать, прыгать и визжать, сколько им заблагорассудится, – она на одном форуме прочла, что это развивает интеллект. Целыми днями сидит в Интернете и заказывает шмотки на маркетплейсах. Примеряет и отправляет обратно. Пакеты, шмотье валяются по квартире неделями. Да, уборку она не делает – это скучно. И вот моя старушка во всем этом начинает постепенно сходить с ума. В доме неумолчный визг. У нее нарушен сон. Болит спина и трясутся руки. Ей хочется тишины, но в одиночестве она может побыть только в туалете. Правда, и туда через пять минут начинают стучать и вопить.
– А выставить оболтуса ей религия не позволяет? – спросил Сергей.
Горбенко хмыкнула:
– Оболтус, на минуточку, получил свою долю в наследство от покойного отца. Так что он имеет законное право находиться в квартире вместе со своей семьей. А когда мама пытается с ним поговорить, объяснить, что жить так, как сейчас, ей невыносимо, он бодро отвечает: «Да ладно, мам, ну ты чего! Нормально живем! Не начинай!» Обнимает старушку-мать, хлопает по спине и уходит валяться перед теликом.
Горбенко так точно изобразила интонацию оболтуса, что Бабкин воочию увидел здоровенного мужика – обросшего, слегка запущенного, в свитере, который стоило бы постирать, и в кедах, в которые стоило бы побрызгать освежителем. С вялой челюстью, туповатым взглядом и мягкими, будто пластилиновыми, ладонями.
– А кем трудится наш герой? – спросил Макар.
– Системным администратором, – сказала Горбенко. – Старушка от отчаяния предложила разменять квартиру, чтобы молодая семья вложила свою долю в ипотеку, а она на свою часть денег купила бы конуру на выселках. Но сын заявил, что ипотека – богопротивное дело, он не собирается всю жизнь вкалывать на банк, так что не блажите, маменька, продавать мы ничего не будем. Тут старушка-мама начала задумываться о том, как славно было бы повеситься в туалете. Только окончательно, насовсем, чтобы стало уже тихо и можно было нормально полежать, вытянув ноги. Кто-то из подруг посоветовал ей мои занятия. Она стала приходить. Но не ради того, чтобы порисовать. А чтобы потом, в окне между уроками, посидеть одной. В тишине. Просто побыть одной, понимаете? Хотя бы полчаса. – Она выдержала паузу, в течение которой Бабкин почему-то представлял, что он вынужден жить в одной квартире с тещей, и волосы у него на загривке медленно вставали дыбом. – Как вы думаете, ее взрослый сын, которому хорошо за тридцать, понимает, что сводит мать в могилу? Что жить так ей мучительно, попросту немыслимо? Понимает, что, когда он выставил свою тихую маму спать на кухню, то поступил по-скотски? Люба, когда я рассказала ей эту историю, заявила, что сын с женой целенаправленно гробят мать. Хотят освободить жилплощадь.
– Ну, похоже на то, – согласился Сергей.
– А мне кажется, ничего подобного они не планируют, – твердо сказала Горбенко. – В этом-то и есть настоящий ужас происходящего! Ее сын не задумывается, что он творит с маминой жизнью. Какого-то винтика у него в голове не хватает, и это не просто отсутствующая эмпатия, это нечто большее. Он как маленький ребенок: хочет – и делает. Когда я была у Любы на семинарах, она учила, что нужно ставить себя на место разных персонажей, – чтобы посмотреть на любой конфликт со всех точек зрения. А эти – не могут. Для них существует только их точка зрения, остальные люди – статисты. Даже если это собственная мама… – Она помолчала и добавила: – Илья был точно таким же. Иногда он меня пугал.
– Чем? – спросил Макар.
– Уверенностью, что имеет право получить все, чего хочет. Он страшно злился, когда не получал. А не получал он вообще-то почти ничего. Но больше всего ему хотелось женщин. Чтобы они его обожали. Влюблялись бескорыстно. Поэтому проститутки его не устраивали. Он их, конечно, регулярно вызывал, но признавался, что они его бесят.
– Похоже, Габричевский был с вами довольно откровенен, – озадаченно протянул Илюшин. – Почему?
Горбенко заправила за ухо светлую прядь.
– Видите ли, друзей у него не было, – сказала она, помолчав. – Он общался только с ребятами, которые приходили к Любе на семинар.
