Гаснет луч пурпурного заката - Олег Агранянц

— Но люди остались. Может быть, я смогу поговорить с кем-нибудь, кто помнит этот коллектив.

— Вы можете смеяться, но бывшая руководительница этого коллектива Нина Зуева сидит в соседнем кабинете, и я вас с ней познакомлю.

— Был бы очень признателен.

— Оставайтесь на связи, я сейчас с телефоном пойду в её кабинет.

Через минуту она появилась снова:

— Она пошла на обед. Но если у вас есть время, я, не выключая телефон, спущусь в столовую.

У Бориса было время.

— Пока мы идем, вам расскажу смешную историю, может быть она вам пригодится в кино.

— Буду очень благодарен.

— К нам месяц назад пришел новый сотрудник отдела спорта, некий Быстряк. Веселый парень, но глупый, пришел по знакомству, как всегда. У вас тоже приходят по знакомству?

— Бывает, — признался Борис.

— Так вот этот Быстряк решил перекрасить стены своего кабинета и позвал маляров. А те перепутали кабинеты и по ошибке перекрасили кабинет нашего начальника. А наш начальник Богунов Федор Семенович — человек серьёзный, был директором какой-то фабрики.

Тогда, как на грех, он был в командировке. Стены ему расписали в полоску: черная-белая, черная-белая, а потолок покрасили в желтый цвет. И дальше так. Приходит Федор Семенович в свой кабинет, а у него все стены как у зебры, и потолок такой желтый, аж озноб берет.

— И как он реагировал?

— Выражался. Этот Быстряк потом сказал, что он болельщик какого-то итальянского футбольного клуба и это цвета его клуба. Ну вот мы и пришли. Нина на месте, пьет кисель. Нина, с тобой хочет поговорить Кузьма Робинзонов. Точно говорю. Стала бы я искать тебя в столовой, если не Робинзонов. Говори.

И в трубке голос Нины:

— Чем могу вам помочь Кузьма…

— Платонович, — подсказал Борис.

— Да-да Платонович.

— Мне сказали, что лет пятнадцать назад вы руководили народным коллективом, который ездил на гастроли в Прибалтику.

— Совершенно верно.

— Я хотел вас спросить помните ли вы такую актрису Ирину Дубенко?

— Помню. Других не помню. А ее запомнила на всю жизнь. Мерзавка.

— Почему так?

— Теперь её бы не пустили в поездку, нужны визы, мы теперь разные государства. Тогда было другое дело. Она находилась под следствием, и я поручилась, что она вернётся. А она исчезла. У меня потом были большие проблемы.

— Под следствием! По какой причине,

— Она же извращенка, другой, как теперь говорят, ориентации. Так вот она соблазнила двух девочек. Тогда доказано точно не было. Но потом выяснилась, что точно было.

— То есть, она исчезла и больше не появляется. Дело должно быть закрыто по истечению срока давности.

— Закрыто по истечению давности. Но люди-то живы. Если она появится, ей не только набьют морду… Вы знаете, как ее найти?

— Нет-нет. Просто мне сказали, что она дружила с нашей актрисой и я поинтересовался.

— Правильно поинтересовались. И актриса эта ваша — тоже извращенка. Гоните её в шею. В каком сериале вы теперь снимаетесь?

Борис подробно ответил на вопросы и выключил телефон:

— Теперь надо в Москву. Скорее в Москву. Скорее в Москву.

Он несколько раз повторил «Скорее в Москву» с таким пафосом, что вошедшая в комнату Юля Недобитова, удивилась:

— Ты собираешься играть Ирину в «Трех сестрах»?

— Собираюсь.

— Тогда я буду Соленым,

— Почему не Тузенбахом.

— Он хлипкий. Порепетируем?

67. Чебурашки и афины

И снова Москва.

В два часа, Борис был в кафе. Оля встретила его у входа:

— Я вчера догадалась, кто убил соседку. Шофёр мне не понравился с самого начала.

Ада уже пила кофе. Пригласила сесть:

— Я тоже вчера смотрела «Убийство на пляже». Там есть сцена на пляже. Это ведь около моей виллы. Я не ошиблась?

— Не ошиблась.

— Ну и как расследование того ужасного случая Ты еще продолжаешь играть в Эркуля Пуаро?

— Да. И у меня есть интересные результаты. Теперь я точно знаю, кто убил художника.

— Кто? Уже не коварная блондинка?

— Нет.

— А зря. Это было бы очень красиво. И кто?

— Лимона.

— Интересный оборот.

— Скажите, Ада, где сейчас Лимона?

— Она по-прежнему работает у меня.

— Здесь в Москве? В посольстве?

— Да.

— Домой на Украину не собирается.

— Насколько я знаю, нет.

— Правильно делает. Там бы ее посадили.

— За что?

— За совращение девочек.

— Понимаю. Она убила художника за то, что он мог разоблачить ее нетрадиционную ориентацию. Да, в те времена, это считалось преступлением. Это ужасно.

— Действительно ужасно. Только вот, если бы кто-то и хотел убить художника из-за боязни, что тот разгласит его нетрадиционную ориентацию, то, это, скорее всего, были бы вы, Ада. Не так ли?

Ада молчала.

— Так. Именно так. К лицам мужского пола вы всегда относились, как бы точнее сказать… индифферентно. Меня это удивляло. Я себе задавал вопрос: почему. Ответ только один. Вы любите женщин. Я это допускаю. И не осуждаю. Но Дина меня разубедила, она рассказала, вы были счастливы замужем, вы любили мужа, и он вас любил.

— Любил? Он не мог меня любить. Он любил садовника, которого я сразу же выгнала, после того, когда он умер.

— Даже так! Вы оба…

— Ну и что. Подобного рода привязанность не преступление.

— Не преступление. Преступление — убивать людей.

— Я никого не убивала.

— Вы действительно никого не убивали. У вас была любовница, мужеподобная Лимона. Она предана вам, исполняет все ваши просьбы. И умеет пользоваться копьем. Вместо копья шпага. Правда, романтично?

Ада молчала.

— Вы не могли допустить, чтобы оценщик, признал картины вашего мужа подлинниками. Тогда бы их отправили в музей, и вы лишились бы своего Дали. Но убивать самой! Вы всегда на виду. Иное дело Лимона. И вы заставили глупую и покорную девочку убить человека. Нехорошо. Очень нехорошо.

— Нехорошо ворошить старые дела. Нехорошо и бесперспективно. Это было в другой стране, пятнадцать лет назад.

— Вы правы. Ворошить старые дела действительно бесперспективно. Но всё-таки в конце концов добро всегда побеждает зло.

— Это в кино. А в жизни каждый человек сам определяет, что для него зло, что добро.

— Что бы делало добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? — продекламировал Борис.

Ада оживилась:

— Ты играл Воланда!

— Не приглашали. Последний вопрос. Просто ради любопытства. Под какой картиной прятался Дали? Под Афродитой или под Афиной? Скажите. Теперь это не тайна.

— Я скажу только то, что муж писал с меня Афину.

— А я думал, с вас он писал Афродиту.

— Ты ошибался. Ты очень много раз ошибался, Борис.

— Вы правы.

— В