Алмазы французского графа - Иванова Татьяна Антоновна

— Хорошо! — и она рассказал Камушеву о своем утреннем завтраке с компаньоном мужа. — И еще. — Вспомнила Катерина. — Володя не так давно в нашем с ним разговоре проронил фразу, что Бережной, мол, развоображался чего-то. Причем произнес он это озадаченно, похоже, ему самому было не понятно, — от чего развоображался Толя.

— Хорошо! А, еще, что Вы можете припомнить?

Катерина пожала плечами.

— На эту тему, вроде ничего больше.

— Вы часто общались с компаньонами мужа? Я имею в виду совместные праздники, пикники?

— Не особенно часто. Ходили, в основном, друг к другу на дни рождения. Причем на дни рождения одних только мужчин. Женские справляли каждый в своем кругу.

— Одним словом, семьями Вы крепко не дружили?

— Ну да, именно так. Может, возраст у меня с женами компаньонов неравный, им ведь обеим под сорок, от того я и не вписывалась в круг их знакомых, как знать. А, какие Вы хотите из этого сделать выводы, если конечно не секрет? — поинтересовалась Катерина.

Камушев улыбнулся.

— Секрет! — но Вам, Екатерина Леонидовна, учитывая непосредственность и обаяние, я скажу. — И майор наклонился к самому ее уху.

— Когда идет следствие, нас интересует каждый, кто может быть потенциально заинтересован в преступлении.

— Я, конечно, понимаю, что Вы так ненавязчиво шутите, Андрей Константинович. Но, все-таки?

— Я и шутлив и серьезен, Екатерина Леонидовна. — Но, если уж Вам так интересно, скажу, что Бережной вызывает у нас подозрение.

— Правда?

— Совершенная правда!

— А почему?

— Почему? Ну, на то есть основания, о которых я Вам, пока, увы, сказать не могу. И потом, Вы же сами узнали сегодня о двадцати процентах, которые предложил Вам Бережной.

— Ну, это еще ни о чем не говорит!

— Это говорит о многом, Екатерина Леонидовна. Согласись Вы на эти условия, то получали бы совсем нищенскую часть от их заработка.

Катерина удивленно вскинула брови.

— Да, да! Не смотрите на меня так! Ваши компаньоны с лихвой бы предоставили Вам данные о так называемой "белой прибыли", которую они официально показывают налоговикам, и ваши двадцать процентов выделили бы именно с нее. А о так называемой "черной прибыли", которую они получают, обводя вокруг носа государство, и которая составляет гораздо большую часть от "белой", вы бы, уважаемая Екатерина Леонидовна вообще никогда не узнали. — Камушев с участием посмотрел на молодую вдову.

— Да, трудно Вам будет скакать с ними в одной упряжке!

— Спасибо за сочувствие, Андрей Константинович, но Вы плохо меня знаете. Я впрягусь к ним, и со временем, чего доброго, еще и обскочу!

— Дай — то бог! — покачал головой Камушев. — Дай — то бог!

Ладно, теперь, Екатерина Леонидовна, ответьте мне еще на один вопрос. Он будет касаться Вашего отца. Он сказал, что приехал в Москву для того, чтобы устроить ребенка в институт? Это правда?

— Конечно!

— А, в случае поступления Вашего брата в Московский ВУЗ, где бы он жил?

— Я не знаю, но, думаю, у бабушки. Конечно! Не стал бы отец его устраивать в общежитие, раз его родная мать живет в Москве.

— А квартира Вашей бабушки приватизирована?

— Да.

— На кого?

— На меня. Бабушка решила сделать это, когда мне исполнилось восемнадцать. Тогда все ее соседи, как по команде, ринулись приватизировать свои квартиры, ну и она туда же.

— А Ваш отец не предъявлял к ней претензий по этому поводу?

— Нет.

— Вы точно это знаете?

Катерина замялась.

— Вообще-то не знаю. Но бабушка, по крайней мере, мне ни о чем таком не говорила. Отец ведь очень давно выписался из квартиры и уехал в Красноярск. А я, наоборот, была там все время прописана. Так какие он мог предъявлять претензии, если я жила в квартире? Ведь ясно, что она, естественным образом, мне и достанется. Я думаю, отцу и в голову не могли придти никакие претензии.

ГЛАВА 21

Июль 1915 год.

Машенька Григорьева, правнучка Дмитрия Александровича, под оценивающие взгляды своей матери прихорашивалась перед зеркалом, примеряя новое платье, только что доставленное от портнихи.

— Ах, мама! Анатоль будет в восторге! Бирюзовый, — его любимый цвет.

— Главное, что он тебе очень идет, дорогая. — Улыбнулась княгиня.

Машенька довольная таким комплиментом, замурлыкала себе под нос какую-то песенку.

— Итак, дорогая маман, до свадьбы мне в приданное требуется, по меньшей мере, еще два платья. Одно из них непременно будет золотым, из такой материи, как у Верочки Горичевой, а второе нежно лиловым.

Она беспечно засмеялась и, подбежав к матери, обняла ее за шею, в порыве веселого довольства. И тут взгляд ее упал на шкатулку, стоящую на трюмо. Полудрагоценные камни, осыпающие ее поверхность, переливались своим многоцветьем, словно подмигивали, вторя хорошему настроению молодой девушки. И ее в тот же миг осенила идея.

— Мама! — воскликнула Машенька и схватила шкатулку.

— Ты только посмотри, сколько здесь бирюзы! Да ее тут на целую диадему хватит. А, что? Если совместить ее с какими-то другими камнями, хватит вполне!

Валентина Фроловна с любовью посмотрела на дочь.

— Мария, оставь шкатулку. Ты же знаешь, что ее содержимое в нашей семье неприкосновенно.

— Вот именно, содержимое, а значит, одни только алмазы! А почему бы не снять камни с ее поверхности? Ты думаешь, папа этому воспротивится? Ты посмотри, нет, ты только посмотри, какая здесь бирюза! Хороша, ведь правда?

— Очень хороша, дорогая.

— Так почему бы ей не красоваться в моих волосах, оттеняя новое платье, вместо того, чтобы безвылазно прозябать на поверхности этой затворницы шкатулки в твоей спальне!

Валентина Фроловна задумалась, окидывая взглядом шкатулку. Потускневший со временем бархат уже давно обращал на себя внимание княгини.

— Ты знаешь, а я ведь уже не раз подумывала поменять на ней бархат. — Княгиня хитро подмигнула дочери.

— Здесь много жемчуга, вот мы его и оставим потом, распределив по всей поверхности. Он будет великолепно смотреться на новом ярко-синем бархате.

— Мама! — обрадовано воскликнула Машенька и кинулась, чтобы обнять родительницу.

— Погоди радоваться, может папа не позволит нам этого сделать! — упредила дочь княгиня.

— Думаю, позволит!

— Ты так считаешь?

— Конечно. Я постараюсь убедить его в том, что поверхность шкатулки и ее содержимое, — вещи совершенно разные. И потом, ему сейчас совсем не до этого.

— Что это значит?

— Это значит, что вчера во дворе я случайно подслушала их с Павлом Максимовичем разговор.

— Разговор? — насторожилась княгиня. — И о чем же?

— Они опять рассуждали о надвигающейся большевистской заразе, огорчаясь по поводу того, что это зашло слишком далеко и может возыметь плачевные последствия. Павел Максимович даже сказал, что это во много крат опасней войны и Распутина! Говорили они и о своей организации, о ее посылах за границу. Мыслили, что с ней вскоре может статься, решали какие-то проблемы, в суть которых я и вникать не стала. Словом, мне их разговор быстро наскучил.

— Да, да! — согласилась княгиня. — Виктор действительно чем-то озабочен в последнее время. А мне и невдомек поговорить с ним, посочувствовать. — И она сегодня же решила исправить свою оплошность.

Вечером Машенька поговорила с отцом, а заодно продемонстрировала ему свое новое бирюзовое платье. После чего выскочила из его кабинета с сияющими от радости глазами. Отец не только разрешил им с мамой снять с поверхности шкатулки понравившиеся полудрагоценные камни, но и отдать в обработку алмазы, правда с условием, что этим займется лучший ювелир Петербурга.

— Ну, что, в самом деле, они лежат в таком виде. — Сказал Виктор Николаевич. — Ведь от того, что мы их обработаем, никому не станет хуже, а камни приобретут свою истинную красоту.