Татьяна Моспан - Партия в преферанс
Николай растерялся.
- Что, не признал меня? - пьяно рассмеялась Доронькина. - А я тебя ещё в прошлый раз углядела. Вера, не держи гостя на пороге. Мужика знаешь как держать надо?!
- Пошли, Катька, - опять стала уговаривать Доронькину её приятельница.
- Подруга моя, Зинаида Кускова, - кивнула на незнакомую женщину Катерина. - Тоже баба незамужняя, одна живет. - Доронькина подмигнула Першину.
- Катька, хватит чудить, - смутилась Кускова, которая была заметно трезвее своей приятельницы. - Домой пора.
- Домой? - удивилась Доронькина. - А, домой... Ты, Николаша, к нам приходи в гостечки, во-он дом-то, с желтой верандой, совсем рядом. Посидим, поговорим по душам, все, как полагается, выпьем-закусим. У нас насчет мужиков ба-альшой дефицит.
Зинаида, обхватив за туловище тучную Веру, пыталась стащить подругу с крыльца.
- Не слушайте её, - обратилась Кускова к Николаю. - Выпьет рюмку, мелет, сама не знает что.
- Это почему же не знает? - подняла голову затихшая было Катерина. - Очень даже знаю! Если Верке он не подойдет, мы его себе заберем.
Стоявшая на пороге Вера молчала, её лицо казалось неживым. Николай видел сейчас только её, одетую в темный свитерок с черной ленточкой в русых волосах. Тоненькая с дрожащими губами она казалась беззащитной и одинокой.
- Тетя Люба... - начал Николай и запнулся, увидев, как сморщилось лицо Веры.
- Мама умерла.
Пьяной Доронькиной удалось наконец одолеть ступеньки крыльца.
- Все там будем, - шумно выдохнула Катерина и, ухватившись за более трезвую приятельницу, поковыляла к калитке.
Малыш, до этого смирно сидевший в собачьей будке, вылез и презрительно гавкнув вслед удаляющейся парочке. Ну, и народ, можно было прочитать на его умной собачьей морде, и как это хозяйка терпит такую публику! Он бы вмиг разобрался.
- ...Вечером, в тот день как ты уехал, - тихо говорила Вера, сидя напротив Николая на кухне.
На столе стояли тарелки с закуской и начатая бутылка водки.
- Сегодня девять дней было. Думала, придет несколько старух, посидим тихо, помянем, да вот Катька с Зинаидой набились. А с поминок народ не гонят.
Николай чувствовал себя последним скотиной. Приехал... Человеку самому до себя, а тут он со своими проблемами.
- Вера, я...
Он вытащил кошелек.
- Вот, пожалуйста, возьми.
Она покачала головой.
- Не надо ничего.
- Надо. - Он насильно вложил ей в руку деньги. - Я сам мать хоронил, знаю, как это все бывает.
- Такая пустота вокруг, такая пустота... Кажется, что жить незачем. Пока мать болела, все на что-то надеялась, ждала чуда. Понимала, что ей не выбраться, и все равно...
Она тихо плакала.
Николай терпеть не мог женских слез и всегда связывал их с истериками, которых немало навидался за свою короткую семейную жизнь. Сейчас он с удивлением заметил, что женщины плакать могут по-разному. Веру слезы ничуть не портили, наоборот, её лицо, обычно суровое и неприступное, теперь казалось близким и домашним. Хотелось успокоить, сказать что-то утешительное, но Николай не знал, как это делать. Те женщины, с которыми имел дело, в его утешении не нуждались.
- Устала я очень. Катька как репей. Пила бы молча свою водку, так нет, душу норовит наизнанку вывернуть.
Николай опять лежал на знакомом топчане на веранде и долго не мог уснуть. Среди ночи почувствовал, что по нему кто-то мягко ступает. Дуська, подумал он и провалился в сон.
А утром... Утром его встретила совсем другая Вера. Николай рассказал ей все, что знал: про монеты, про исчезнувшую икону Николая Угодника, про непонятную до конца роль Славика Доронькина в этой истории, про Ленку Мартынову, про Костыля, который ехал с ним в одной электричке, а потом внезапно исчез, про испарившийся неизвестно куда план усадьбы Пимена. Он даже покаялся в том, в чем раньше не признался бы никому.
- Как увидел, что желтый листок пропал из маминого портмоне, такая меня тоска взяла, что не удержался и...
Николай виновато опустил глаза.
- Напился, как последний свинья. Потом тоскливо было, знал, что пить нельзя, но ничего не мог с собой поделать.
Вера слушала очень внимательно.
- Ты уверен, что клад Пимена существует? - холодно спросила она.
- Что? - опешил Николай.
Лишь сейчас он заметил, что Верины глаза смотрят на него отчужденно и даже, кажется, пренебрежительно. Перед ним, поджав губы, сидела незнакомая женщина: собранная, сдержанная, такая, какой увидел её несколько дней назад на вокзале в Гагарине. Только лицо сейчас было строже прежнего, да светло-русые волосы не так туго затянуты в узел.
- Да, уверен.
Она поднялась и, кусая губы, отошла к окну.
Першин почему-то подумал в этот момент, что именно так она ведет себя на уроке: строго, неприступно, равнодушно доказывая нерадивому ученику, что тот лодырь и в очередной раз не выучил урока.
- Там давным-давно нет никакого дома, - глухо сказала Вера. - Он сгорел. Одно время на месте Выселок доярки устроили летнюю стоянку, но потом перенесли её в другое место.
- Почему?
Она замялась.
- Не знаю.
- Ты была там? - спросил Николай.
- Была. В Степаники к двоюродной бабушке ходила, завернула по дороге в Ежовку, то есть туда, где раньше стояла деревня.
Вера молчала, и по её лицу Николай понял, что она не верит в существование этого самого клада.
Першин пожалел, что разоткровенничался перед ней, но отступать было поздно.
- Ты думаешь, что я все придумал? - резко спросил он.
- Не знаю.
Глаза Веры смотрели мимо него, и это раздражало.
- Но монеты были, были, я сам их держал в руках! К чему тогда завещание и план, который у меня украли? Или ты думаешь, что и это я все придумал?!
- Нет, - мягко сказала она, словно разговаривала с ребенком или с нездоровым человеком. - Но с тех пор прошло очень много времени. Ты надеешься на клад Пимена, но, понимаешь...
- Я хочу все проверить, про-ве-рить! - он с ударением произнес последнее слово.
Вера упрямо покачала головой.
- Там ничего нет.
- Почему? Откуда ты знаешь? - Николай почти кричал.
- Я не знаю, но...
- Тогда почему так говоришь?
- Понимаешь, Коля, как бы тебе это сказать... - Она смешалась. - Мой бывший супруг тоже все время хотел разбогатеть. Я на него насмотрелась, пока вместе жили. Чего он только ни делал, в какие авантюры не ввязывался! И что? Ничего не получилось. Не верю я ни в какие клады.
Она в волнении прижала руки к груди.
- Пойми, про пименовскую кубышку многие слыхали. Если там и было что, давно уже сгинуло, или нашел кто. Не хотела говорить... - Она замолкла в нерешительности. - Почему, думаешь, доярки не захотели на Выселках летнюю стоянку оставить?
- Почему? - повторил, как эхо, Николай.
- Место это дурной славой пользуется, вот почему! Не надо тебе туда ходить.
- Что вы все за меня решаете? - не выдержав, заорал Першин. - Это нельзя, то нельзя! У меня спросить надо, понимаешь, у меня! Ты - современная умная женщина, а веришь во всякие приметы, хуже старой бабки.
Вера побледнела.
- Ты... - начала она, но все-таки сдержала себя. - Хорошо, пусть я - как старая бабка, но вспомни, как Тамара Александровна не хотела, чтобы ты занимался поисками этого клада. Сколько она слез пролила, я-то знаю... Не надо было мне тебе звонить, напоминать про этот чертов клад, но я матери своей обещала. Коля, зачем все это заново начинать? Брось, оставь, мне тебя жалко.
Вера шагнула к нему, но Николай отшатнулся.
- Да что вы все... - начал он и махнул рукой.
Лицо Веры сделалось непроницаемым.
- Думаешь, ты один такой умный? - зло сказала она. - Знаешь, поговорка есть такая: ищу клады старые, а ношу портки рваные.
Краска бросилась Николаю в лицо.
- Ну, знаешь ли...
Он выскочил на улицу и, закурив, опустился на ступеньку. К нему тут же подошел непривязанный Малыш и сел рядом, положив смышленую морду на колени.
- Вот так вот, пес, я, выходит дело, полный кретин. А хозяйка твоя... - Он не договорил и махнул рукой.
Недоверие, выказанное Верой просто убивало, а он-то размечтался... Вот, мол, женщина какая, все понимает, не то что другие.
"А почему, собственно говоря, тебя должен кто-то понимать? - раздался издевательский голос внутри. - Кто она тебе, жена, мать, любовница?"
Ну, и ладно, сам разберется!
Он погасил окурок и вскочил. Поедет туда сегодня и посмотрит, что к чему. Ничего говорить больше не станет, все равно не поймет.
Николай стоял, разглядывая золотые шары в палисаднике. От дуновения ветра их высокие стебли покачивались. Головки цветов о чем-то переговаривались друг с другом, словно знали какую-то тайну.
Николай вздохнул. Так и не успел расспросить Любовь Ивановну о семействе Пимена. И про Мишку-Шатуна тоже. Он смотрел на шапку золотых шаров. Может, ещё раз подойти к Вере, спросить... Объяснить, что он должен докапаться до сути, должен!
Малыш печально смотрел на него, словно понимал все, о чем думает Николай. Он сочувственно гавкнул.
