Алексей Самойлов - Аксиома подлости
Перед ним лежали три кассеты, те самые, что он посылал несколько недель назад Мэй. Как они здесь оказались? Что за мистика? Чертовщина какая-то! Глюки? Перепил вчера, это точно! Машинально он вставил в магнитофон одну из кассет и услышал свою музыку. Да что же это творится? Женька вспомнил вчерашний разговор. Значит, это правда? Наташа его разыграла? Его единственный друг, человек, которому он доверял, так жестоко над ним посмеялся! За что? Как она могла? Он же не виноват в том, что никогда не сможет её полюбить!
Наташа вошла в комнату с двумя чашками чая. Женька сидел на полу с мёртвым взглядом, вокруг него валялись кассеты.
– Женька! – Наташа села рядом, – ты что? Что с тобой?
Он молчал. Очень долго молчал, на неё не смотрел и сжимал в руках кассеты. И вдруг глухо, почти не слышно пробормотал:
– Откуда у тебя это? Ты что, знакома с Мэй?
Наташа потрясённо молчала. Что ей ответить? Мэй дала ей послушать? Тогда пришлось бы сочинить историю их знакомства. А это ещё больше всё запутает, да и как она объяснит остальное? Кажется, вчера она здорово сваляла дурака с этим признанием. Наташа всё поняла – финита ля комедия! Угораздило же её забыть убрать эти чёртовы кассеты! Письма-то спрятала, а кассеты… Она так любила слушать Женькину музыку…
– Верни мои письма.
Голос Женьки звучал тускло, безжизненно. А Наташа не знала, что делать. Первый раз за долгие годы сознательной жизни она, такая бесстрашная и находчивая, понятия не имела, как лучше сейчас поступить. И она просто заговорила, чтобы не свихнуться от гнетущей тишины:
– Прости меня, ну все мы бабы дуры. Разве ты не знаешь? Злая затея, каюсь, ну тварь я мстительная, ну побей, ну тресни меня, только не молчи так, Женечка… Не молчи так страшно!
Он ничего не ответил. И так же молча надел куртку, ботинки, открыл дверь и тихо прикрыл её за собой. Наташа, как была в тапочках, выскочила следом:
– Стой, вернись! Выслушай меня! Я всё объясню!
Да что она объяснит? Что скажет? Разве может она рассказать о Мэй, обо всей этой дикой истории с похищением?
Обогнав его, она перегородила путь:
– Ты должен выслушать меня!
– Я никому ничего не должен. Мэй не существует, а значит, мне незачем жить. И мне нечего тебе прощать. Ты права, я полный идиот и получил по заслугам.
Вот напасть! Как бы этот чудик взаправду не наложил на себя руки! С него станется, с депрессушника! Недолго думая, Наташа рухнула на колени перед Женькой, обхватила за ноги и завопила:
– Не пущу! Даже и не думай! Ты что, совсем псих? Из-за какого-то розыгрыша? Да не стоит оно того!
Ответом ей было молчание. Женька стоял, не шевелясь, не глядя на запрокинутое лицо Наташи. И тут случилась совершенно невероятная вещь – из её глаз выкатились две огромные слезы, а за ними – целый бурный поток, сопровождаемый судорожными всхлипываниями. Женька никогда не видел Наташу плачущей.
– Да ничего я с собой не сделаю, – пробурчал он угрюмо.
Высвободившись из кольца Наташиных рук, Женька пошёл, не зная куда, опустошённый и раздавленный свалившимся на него разочарованием.
А Наташа, вернувшись в квартиру и собрав проклятые кассеты, сказала тёте Лиде, что завтракать пока не будет.
– Натусь, у тебя всё в порядке? Твой гость уже ушёл? – полноватая женщина с абсолютно седыми волосами участливо смотрела на племянницу.
– Да, тёть Лид, – Наташа скрылась в ванной.
Зеркало, наш самый объективный собеседник, попыталось улыбнуться ей в ответ. Не получилось…
Отец-полярник не вернулся из экспедиции – замёрз во льдах – накануне Наташиного шестилетия. Мать воспитывала дочку спустя рукава. И потому, что всегда хотела сына, а потянуть двоих детей семья Лавровых никак не могла, особенно после гибели кормильца. И потому, что была молодой, привлекательной и мечтающей женщиной, а наличие дочери – всего лишь досадная помеха, её главный недостаток, отпугивающий потенциальных воздыхателей.
Эти мечты стали реальностью, когда Наташе стукнуло шестнадцать. Мать объяснила, что «теперь ты – взрослая и во мне не нуждаешься, а я выхожу замуж и уезжаю за границу». И Наташа с радостью отпустила свою мать замуж за финского дальнобойщика. С ещё большим удовольствием она бы отдала маму за какого-нибудь потного лысого негра-дегенерата, только вчера слезшего с пальмы и не умеющего пользоваться туалетной бумагой.
Единственными Наташиными родственниками были сестра матери тётя Лида и её дочь, кузина Светка. Наташа училась в Санкт-Петербургском инженерно-экономическом университете на кафедре маркетинга, а на летние каникулы ездила в Москву и гостила у родни. Светка была моложе почти на десять лет, и Наташа игралась с ней, как с куколкой. Тётя Лида прекрасно принимала свою племянницу, а родную сестру, полную свою противоположность, ненавидела, и присылаемые той из Финляндии подарки и деньги гордо отправляла обратно. Вскоре сёстры окончательно порвали последние связующие их родственные нити.
Получив диплом, Наташа устроилась менеджером в супермаркет. Теперь она посещала Москву во время отпуска, который не всегда приходился на лето. Именно в Москве пару лет назад подстерёг Наташу приступ аппендицита, который испортил очередной отпуск и занёс её в тринадцатую горбольницу. Как и всякий нормальный человек, Наташа терпеть не могла больницы и приготовилась как минимум к недельной скуке. На третий день после операции она прохлаждалась в холле, пытаясь одновременно смотреть бразильский сериал и читать криминальный роман. Вдруг, откуда не возьмись, появилась худенькая рыжеволосая девчонка, которая села рядом, заглянула Наташе в книжку и произнесла с неподражаемым акцентом:
– Я убью тебя, сказала рабыня Изаура, и застрелила Агату Кристи!
Наташа захлопнула роман и ответила, передразнивая акцент:
– Моя плёхо понимать по-рюсски, пли-из! Моя жить шведская семья и работать тормозом от «Вольво», пли-из!
Так они весело познакомились – Наташа Лаврова и Маша Мартынова. Наташа в тот день долго и напрасно извинялась перед Мэй за своё обезьянничание. Зато когда Мэй предстояло выписываться, она жуть как не хотела расставаться с новой знакомой. Народ остерегался Наташи по причине тяжёлого характера и её тяге к независимости, поэтому всякие подружки-квакушки рядом с ней долго не выдерживали. И только простая, бесшабашная и далёкая от стереотипов Мэй смогла прибиться к её берегу надолго. А фундаментом их дружбы стало безграничное доверие.
Наташа уехала в Питер, и они с Мэй начали переписываться по электронной почте. В этих письмах они рассказывали о самом сокровенном, а также делились переживаниями по банальному поводу отношений с противоположным полом. Так Наташа узнала о необыкновенной биографии Мэй, а Мэй – об огромных проблемах подруги в области романтической любви. И однажды, из лучших чувств, Мэй подкинула Наташе текст одного объявления в московской газете. Подобных серых, невзрачных и убогих объявлений в газетах была тьма-тьмущая, но Наташа то ли со скуки, то ли из благодарности подруге откатала одинокому романтику письмецо. И… увлеклась. Женька оказался неординарным поэтом и талантливым композитором. В переписке с ним Наташа могла себе позволить и откровенность, и чувственность, ибо это копилось много лет и тяготило душу в реальной жизни, и это никак не могла компенсировать Мэй, потому что, к великому сожалению, не была мужчиной.
И вот наступило очередное лето, и Наташа, выпросив у начальства отпуск, собралась в Москву. Её ждала соскучившаяся Мэй, её ждала Светка, которая писала о своих проблемах и очень надеялась на помощь сестры. Но не к ним собиралась Наташа – она собиралась к Женьке. Она сообщила дату и время по телефону – это был их единственный разговор. Но на Ленинградском вокзале её никто не встретил, более того, на телефонные звонки никто не отвечал. В смятении чувств Наташа отправилась к Мэй, которая тогда уже уехала от отца и снимала квартиру на Костромской улице. Мэй не подозревала о существовании Женьки – переписка с ним для Наташи стала настолько сокровенной, что никто, даже подруга, не имел права о ней знать.
На следующий день Наташа дозвонилась-таки до Женьки и назначила встречу – на этот раз он пришёл. Никаких фотографий они друг другу не высылали, и Наташа всё поняла с первого взгляда. Для неё внешность не играла никакой роли, а вот он… увидев девушку, совсем не похожую на созданный в воображении романтический образ, вёл себя так, словно Наташа затащила его на свидание насильно. Дежурно извинившись за вокзал, он замкнулся в себе и всеми силами стремился разочаровать Наташу. Но она, списав его поведение на особенности характера, ничем не выразила недовольство, потому как его просто не было. Наташа мечтательно полагала, что у них всё ещё впереди, и она растопит в ранимой душе Женьки заледеневшие чувства.
