Фридрих Незнанский - Сегодня ты, а завтра…
Ольга уныло выслушивала отпирающуюся женщину и понимала, что выбить чистосердечное признание из этой прошедшей огонь и воду цыганки невозможно.
– В вашей квартире также были найдены…
– Девочка, я уже сказала, – уже более жестко перебила ее задержанная, – квартира не моя. Не моя, ты понимаешь или нет?… Я ее снимала, и что вы там нашли, мне не интересно. Это ваши проблемы, как модно сейчас говорить. Зря вы стараетесь, только время тратите.
Допрос шел в течение часа, а результаты были нулевые. Присутствующий в кабинете начальник отдела МУРа устало провел ладонью по лбу и нажал кнопку вызова. Но вместо конвоя в кабинет вошел высокий, крепкого телосложения мужчина. До этого Ольга никогда его не видела и вначале подумала, что незнакомец ошибся дверью. Она даже открыла рот, чтобы сказать ему, что здесь идет допрос, но мужчина не дал ей сказать ни слова…
Он по– свойски всем кивнул и тут же широко улыбнулся допрашиваемой:
– Сколько лет, сколько зим! Привет-привет! Ну что, Гала, устала небось? – И, обращаясь ко всем одновременно, укоризненно произнес: – Чего вы человека мучаете?
– А вы кто?… – только и сумела вставить Ольга.
Но ей не ответили.
– Ой, Саша, и не говори. Дело мне шьют. Говорят, наркотиками торгую, – затараторила цыганка и кокетливо поправила платок на плечах. – Это же надо такое придумать! А я ж, ты знаешь, семерых детей имею…
– Откуда? Пятерых же по последним данным! А встречались мы всего-то годик назад.
– Точно. Ну знаешь, ромалэ, жизнь кочевая, нищенская. Там перехватишь, здесь перекантуешься, тут переночуешь…
– Знаю-знаю. Ты говори лучше, на вопросы отвечай.
– Я тут совсем разволновалась. Ведь вся больная, вся больная!… Какие еще наркотики? Я наркотики эти никогда в глаза не видела. Только по телевизору…
– Да, знаю, знаю. – Мужчина участливо похлопал ее по плечу. – Только, Галочка, понимаешь, имеются против тебя неопровержимые факты. А против фактов, сама понимаешь, не попрешь. Так что ты лучше сама признайся – глядишь, годик-другой скостят.
– Какие факты, Саша?
– Это ты у нее спроси. – Незнакомец кивнул на Ольгу.
– Было б в чем признаваться, Саша, давно бы призналась. Но чиста, как перед Господом. Клянусь! Чем хочешь поклянусь! – побожилась Разумовская. – Хочешь, твоими детьми поклянусь?
– Не хочу!
– Тогда своими…
– Ой, Галя, не божись, пожалей хотя бы детей! – погрозил пальцем мужчина. – Ведь накажет Бог. Лучше давай выкладывай. – Он вдруг заговорил тише, почти доверительно: – Ведь я знаю, где ты добро прячешь.
– Ты про это намекаешь? – Женщина смеясь указала на низ живота. – А нет у меня там ничего.
– Нету?! – искренне удивился мужчина.
– Нету!
– Неужели совсем ничего? – резвился тот.
Цыганка жеманно погрозила ему пальцем:
– Ничего лишнего, Саша.
– А если мы врача вызовем, а он что-нибудь найдет? Ты ведь знаешь нашего старого доктора Бершадского? Он ушлый – что хочешь найдет. Даже там, где ничего лишнего…
Услышав про неизвестного «ушлого Бершадского», Ольга невольно улыбнулась. Имя доктора было произнесено таким тоном, словно задержанную должен был осматривать сам Бармалей. На цыганку эта фамилия тоже подействовала – впервые за все время допроса она заметно смутилась, ее наигранная беспечность куда-то мгновенно испарилась.
В кабинете возникла напряженная пауза. Ольга почувствовала, что в допросе наступил долгожданный перелом. Вот только приведет ли он к необходимому признанию?…
– Ну и что? – через секунду немного с вызовом спросила она.
– А ничего, – развел руками мужчина. – Я ведь это просто так сказал…
– Ты не тяни кота за яйца, Саша. Говори, раз начал.
Мужчина усмехнулся, в его облике действительно промелькнуло что-то от сытого кота.
– А ведь ты сама знаешь, Галя.
– Чего я знаю?
– Ну просто тогда мы не сможем оформить это как акт самовольной сдачи. И соответственно в суде будет не он, а протокол медосмотра и насильственного изъятия. Разницу улавливаешь? Так что ты подумай хорошенько…
Ольга с удивлением наблюдала, как менялось выражение лица цыганки. Женщина постепенно теряла ту самодовольную уверенность, которую сохраняла в течение всего допроса. Нервно забегали руки по кистям цветного платка, сама она сгорбилась, на лбу собрались морщинки, и в глазах появилось заискивающее выражение.
– Думай, Гала, думай, – спокойно подытожил мужчина. – Времени-то у тебя всего ничего осталось…
Он вдруг по-мальчишески подмигнул Ольге:
– Если что, то я тут рядом буду.
– Где? – совсем уж глупо спросила девушка.
– Вот она знает, – кивнул на цыганку мужчина. И вышел – так же неожиданно, как и вошел…
Это была первая встреча Ольги с легендарным Александром Борисовичем Турецким. Правда, он не представился и она узнала его имя позже. Но впечатление он, что и говорить, произвел. Ольга запомнила весь диалог начиная с первого слова до последнего. Ей понравилась пластика следователя, то, как уверенно он себя держал с задержанной, как психологически точно выбрал интонацию разговора. Именно интонация ее потрясла больше всего. Казалось, что Турецкий не сказал ничего особенного, но в тоже время его тон был таким… Таким артистичным, что ли. Что заставил наглую цыганку полностью подчиниться ему. Это был самый настоящий микроспектакль. Отлично срежиссированный. Прекрасно сыгранный. Но что удивительно – это была импровизация. Ведь не мог же Турецкий заранее отрепетировать эту сцену! Сразу видно – талант…
Беседа продолжалась всего минут пять. А результат блестящий. Ольга едва скрыла восхищенный взгляд.
«Вот это профессионал!» – завистливо подумала она и вечером перед зеркалом попыталась воспроизвести его интонацию. А потом сама рассмеялась своим неловким потугам. До совершенства тебе еще далеко, подруга!…
«До совершенства далеко, а работать как-то надо», – невесело подытожила Ольга, вспомнив про встречу, назначенную в «Солярисе», и мелким, аккуратным подчерком написала на листе первый вопрос.
Максиму Петровичу идти на встречу со следователем совсем не хотелось. Он с тоской думал о том, что нужно будет одеваться, выходить на улицу, заводить машину. Чернов чувствовал, как весь его больной, ослабленный организм говорил «нет» этой встрече. Генеральный директор сгоревшей фирмы сделал несколько незначительных телефонных звонков, просмотрел газету, словно она могла ему сейчас помочь, плотно пообедал и, усталый, лег на диван, нажав на пульт телевизора.
На экране тотчас появились бесстрашные Чип и Дейл и помчались кого-то спасать…
«Самое интересное, – думал Чернов, – сказать мне этим муровцам совсем нечего. Откуда шло перечисление денег, для каких нужд, кто этим заправлял… Откуда я знаю! Меня попросили знакомые, вот я, молодой дурак, и помог. Бескорыстно? Абсолютно бескорыстно, господа присяжные заседатели… Н-да, и кто же поверит этой липе?»
Максим Петрович тяжело вздохнул, переключился на другой канал. На смену мультяшным персонажам явились люди. Шел какой-то бесконечный американский сериал про суровые будни полицейских в Сан-Франциско. Два парня – белый и черный – тоже кого-то спасали. Причем сюжет точь-в-точь напоминал мультфильм…
Самое интересное, что ему действительно нечего было рассказать о людях, которые в течение нескольких лет проделывали эту странную операцию – время от времени (крайне редко) пользовались его счетом. Чернов ничего не знал и знать не хотел. Ей-богу, не хотел!… За все время сотрудничества с теми людьми он выработал твердое правило – не вмешиваться. И сознательно избегал лишних встреч, разговоров, никогда не задавал никаких вопросов… И вдруг весь этот бред с налоговой инспекцией. Ведь ему обещали! Непонятно… Он знал одно достаточно твердо – он ни в чем не виноват. Это главное. И рассказывать ему было особенно нечего. Но все-таки где-то в глубине души он чувствовал нервозность и неприятные мысли вызывали ощущение озноба.
Женщина перед зеркалом вела себя довольно странно…
Вот уже в течение нескольких минут она старательно «уродовала» собственное лицо, пытаясь как можно больше состарить и упростить его. В жизни она была яркой, эффектной, на нее часто оборачивались мужчины – особенно в те моменты, когда она выходила из своего новенького «джипа-чероки». В ее глазах читалась властность и уверенность в себе. Но теперь, когда при помощи нехитрых гримерных приемов она стала лет на двадцать старше, ни о каком джипе и речи быть не могло. Теперь из зеркала на нее смотрело лицо простой, как это теперь модно было говорить, «совковой бабы», которая всю жизнь отпахала на мужа-пьянчужку и детей. Запавшие глаза, под которыми явно проступали мешки вечного недосыпа, морщинки на лбу, убогая челка, потрескавшиеся губы… С губами пришлось повозиться больше всего, чтобы они выглядели достаточно эффектно. Что ж, замечательно! Это как раз то, что ей нужно. Остались мелочи – натянуть на голову платок попроще, чтобы скрыть великолепные, ухоженные волосы; концами платка обмотать шею – ведь не может же быть у «совковой бабы» сорока лет такой прекрасно сохранившейся шеи…
