Анатолий Степанов - Скорпионы

— Так я и стал бы излагать тебе факты!

— У тебя их нет, Александр, — убежденно заявил Коммерция.

— Считай, Коммерция, что предварительную беседу мы закончили. Теперь суть. Мне необходимо раскрыть убийство Цыгана. Это сравнительно нетрудно. Значительно труднее предварить вполне возможные грядущие убийства. Для сведения: ревизовать меховое дело я не собираюсь, хотя твоя роль в нем предыдущим следствием совершенно не изучена. Но обстоятельства, подробности того дела необходимы мне для поиска и разработки плана предотвращения последующих уголовных акций. Итак, условие: я тебя не трогаю по меховому делу, а ты откровенно, естественно, в приемлемых для тебя и меня рамках отвечаешь на мои вопросы. Согласен?

— Согласен.

— Вопрос первый: почему ты считаешь, что у меня нет фактов?

— Я был связан только с Цыганом, а Цыгана нет на этом свете.

— Кто задумывал и разрабатывал план грабежа склада?

— Я, — скромно ответил Коммерция.

— Мне казалось, что ты от этого открещиваться будешь.

— Но мы же договорились, Александр! — слегка удивился Коммерция.

— Тогда подробности. На каком этапе тебя привлек Цыган?

— Когда уже был выбран объект.

— Кто нашел этот объект?

— Не знаю. Ко мне все шло через Цыгана.

— Тебе известно, почему это преступление было так быстро раскрыто?

— Откуда?! Секрет вашей фирмы.

— Могу сообщить: Колхозник, для того, чтобы опохмелиться, шкурку на Перовском рынке продавал.

— Знал, что дурак, но такой! Скорей всего, его кто-то спровоцировал на это.

— Я тоже так думаю. Но кто?

— Не надо больше вопросов, Александр. Я сам отвечу на все, что ты хочешь узнать. Ты думаешь, я этих законников неумытых испугался? Да плевать я на них хотел, если бы они только между собой эти пять контейнеров делили. Я испугался того, кто их сталкивает лбами, кто знает про них все и делает с ними, что хочет. Кто и меня, вероятнее всего, подвести под монастырь мог.

— Хоть догадываешься — кто?

— Не догадываюсь и не хочу догадываться. Себе дороже.

— Я, Коммерция, искал этого человека. Но теперь этот человек раздвоился. Я-то думал, что это он так неглупо разработал план операции. Оказалось — ты.

— Спасибо за комплимент.

— Может, еще что-то скажешь?

— Сказать больше ничего не имею.

Смирнов стукнул кулаком в стенку, Казарян явился на зов.

— Рома, привет! — радостно поздоровался с ним Коммерция.

— Привет, — кивнул Роман и поинтересовался у Смирнова:

— Нужен я, Саня?

— Не ты. Разыщи Гусляева. Он где-то здесь. Пусть везет Коммерцию в районное узилище.

Бумажных дел по палагинской краже хватило до позднего вечера. А утром привезли Сырцова-Почтаря, который для порядка поломался полдня. Потом мучил следователь, требуя уточнений, подтверждений и неукоснительного соблюдения протокола. Мучил Ларионова, мучил Смирнова. Отмучились и собирались домой отоспаться, когда из проходной позвонил Алик.

— Что случилось? — спросил Александр.

— Ничего, — ответил Алик. — Пойдем погуляем.

Смирнову шибко хотелось спать, но и прогуляться тоже было неплохо. По бульварам до Москвы-реки — любимый маршрут. Спускались к Трубной.

— Как Иван Палыч? — осторожно поинтересовался Александр.

— Скоро умрет, — стараясь приучить себя к неизбежному, Алик жестоко произнес вслух страшные слова.

— Не надо так, Алька, — попросил Смирнов.

— А как?! Как надо?!! — заорал, чтобы не пустить слезу, Алик. — Я у них сегодня ночевал. Он не спит, понимаешь, не спит! Он задыхается и не кашляет только сидя! Так ночь с ним и просидели. Слава богу, к утру хоть в кресле задремал.

— Может, лекарство какое-нибудь есть, чтобы не задыхался?

— Есть. Понтапон, морфий, всякие там опиумные соединения. Но он не хочет помирать блаженным кретином под действием наркотиков. Я вот все думаю: скоро, совсем скоро его не станет в этой жизни, а все его мысли — о том, что будет без него, что будет с нами, со страной. Сила духа это или ограниченность жуткая?

— Это храбрость, Алик. Ответственность за все, что совершил. И доброго, и недоброго. Как он к аресту Берия отнесся?

— Смеялся очень над заявлением, что Берия — английский шпион. А так — радовался, говорил, что пора начинать.

— Что началось, наверное?

— Я его тоже поправил в этом роде. Разозлился он ужасно. Кричал, чтобы мы освобождались от идиотских иллюзий, что кто-то сверху решит все самым правильным образом.

— Сверху виднее.

— Ты как попугай за мной повторяешь. Именно это я ему и сказал. Он мне заявил, что снизу вернее.

Они миновали Трубную и поволоклись вверх. Невыносимо остро верещал железом по железу трамвай, спускаясь на тормозах по Рождественскому бульвару.

— Помнишь, Алик, он мне в последний раз сказал, чтоб я боялся профессиональных шор? Так вот, поймал я тут себя на одной мыслишке. Понимаешь, на допросах Ларионов, Ромка да и я, грешный, остроумны, находчивы, красноречивы. А допрашиваемые — тупы, косноязычны, несообразительны. Они глупы, а мы умны? Часто, но не всегда.

Вся загвоздка в том, что мы играем, чувствуя за собой силу. Силу положения своего, силу убеждения в том, что перед тобой преступник, человек второго сорта. И поэтому играем с людьми как кошка с мышкой. А это плохая игра, потому что кошка играет с мышкой перед тем, как ее слопать. Удовлетворение от собственного превосходства, веселое злорадство — вот что значит наше распрекрасное остроумие.

— А ты что, с ними нянчиться должен?

— Не нянчиться. Разбираться по-человечески.

…Вот и Сретенские ворота, яркие фонари, многолюдье.

— Саня, я тут вспомнил сорок пятый, — ни с того ни с сего переключился Алик. — Какой ты с войны пришел! Какой замечательный! Веселый, легкомысленный, озорной! А я тогда ужасно серьезный был, глобальными категориями мыслил, вопросы мироздания решал ежечасно. И все удивлялся неодобрительно твоей жизнерадостности, задачки по тригонометрии решая. А ты ерничал, шутковал, радовался, как дитя, по острию ножа с этими бандитами разгуливая.

— А теперь наоборот, — констатировал Александр.

— Почему?

— Черт его знает. Но мне все кажется, что это временно. Что-то обязательно надо доделать, и все вернется — и молодость моя, и легкость, и веселость.

— Тоже мне старик!

— Иногда себя чувствую стариком. Честно, Алька.

…Дошли до Покровских ворот. Алик смотрел на Андреев дом, с которого многое началось. Испортилось настроение.

— Сам-то как живешь? — спросил Александр.

— Живу — хлеб жую, — нелюбезно ответил Алик.

— Варя как? Нюшка как?

— Тоже хлеб жуют.

— Что это ты? — удивился Александр.

— Устал, извини.

— Тогда что же я тебя мучаю? Домой езжай.

— Это я тебя, Саня, мучаю. Тебе тоже отдохнуть не мешало бы.

Александр рассмеялся, потому что сегодня ему не хотелось тащиться до Москвы-реки. Рассмеялся и предложил:

— Пойдем, я тебя на троллейбус провожу.

Алик поехал домой, так и не сказал Александру того, ради чего он с ним встретился сегодня: его, Александра Ивановича Спиридонова, утром повесткой вызвали к следователю и сообщили о возбуждении против него уголовного дела о превышении им мер самообороны.

Владлен Греков не стучал вольнолюбиво и победоносно каблучками по коридорам. Он сидел в той самой приемной и послушно ждал, понимая, что сегодня он не по звонку. Сегодня рядовой функционер мечтал хоть на минутку прорваться к высокому начальству. Прорваться по счастливому случаю. Секретарша неодобрительно поглядывала на него. Он изредка вставал, здороваясь: мимо, к высокому начальству, пробегало просто начальство. Наконец вышел из кабинета последний и утихло все. Секретарша холодно сообщила:

— Через пять минут Николай Александрович отбывает в ЦК.

Отбывает. Через площадь — и всего делов-то. Отбывающий выглянул в приемную и любезно попросил:

— Люба, чайку, — и увидел Владлена. Недолго моргал, вспоминая, поинтересовался — Тебе чего?

— Пять минут для срочного разговора, Николай Александрович.

Пять свободных минут он выкроил для паренька: пока чай готовится, пока чай пьется… Да и настроение демократичное. И поэтому предложил:

— Заходи.

Николай Александрович быстро прошел к столу, незаметно перелистал список своих сотрудников и, усевшись, сообщил Грекову:

— Слушаю тебя, Владлен. Только покороче.

— Постараюсь. Совершенно случайно, от одного общего знакомого, я сегодня утром узнал, что против моего школьного друга, молодого, подающего надежды журналиста Александра Спиридонова, возбуждено уголовное дело, где он обвиняется в том, что один — я подчеркиваю: один! — пресек трамвайный грабеж и обезвредил трех бандитов, вооруженных пистолетом и ножами. Более того, бандит с пистолетом оказался опасным убийцей, которого до этого тщетно разыскивала московская милиция.