Фридрих Незнанский - Репетиция убийства
— Так вот что мы имеем на сегодняшний день…
Денис с Ольгой сидели в том же ресторане. На этот раз они пили чай со слойками.
Денис докладывал о проделанной работе:
— При осмотре вашего компьютера выяснилось, что с него действительно скачивалась информация. Следы ведут в некую фирму под названием «E-Bittles». Фирма специализируется на сложной электронике, а значит, вполне могла произвести все те подслушивающие устройства, которые мы нашли у вас в квартире. Кстати, в офисе Минчева их оказалось не меньше. И пока мы даже не догадываемся, кто все-таки эту аппаратуру установил. У вас не появилось никаких соображений?
Ольга пожала плечами:
— Не знаю. У нас дом под охраной. Сигнализация. Домработницу трудно заподозрить, у нее самые лучшие рекомендации. А потом, кто-то же пробрался еще и в офис.
Денис продолжил:
— С другой стороны, конкуренты вашего мужа вывели нас на некоего молодого человека, который предлагал им купить полную информацию о фирме Игоря.
— Когда это было? — Ольга заволновалась.
— Примерно за месяц до смерти Игоря.
— А как эта информация попала к нему?
— Возможно, молодой человек и фирма «E-Bittles» работают в связке. Нам известно, где находится фирма, следовательно, молодого человека тоже найдем. Наверняка он причастен к установке аппаратуры и, возможно, лично следил за вашим мужем.
— Лично следил за Игорем? — В глазах Ольги появилось выражение растерянности и смущения. — Значит, он и за мной лично следил?
— Не исключено.
Ольга надолго задумалась. Денис не мешал. Он знал, что в ходе расследования всегда выплывают факты, которые заказчику не нравятся, которые трудно принять.
Наконец Ольга заговорила, быстро, взволнованно, опустив глаза:
— Вы должны меня понять, Денис. Я так больше не могу. Я хочу уехать и обо всем забыть.
Ольга рассказывала, как ей стал ненавистен ее дом. Хотя сотрудники «Глории» удалили все подслушивающие устройства, Ольга все равно ощущала чужое, недоброе внимание.
— Зачем за мной следить? Что им от меня нужно? Квартира кажется мне теперь слишком большой, угрожающе огромной. Если случается вечером возвращаться домой, перед дверью я трачу по несколько минут, пытаясь унять дрожь в руках. Осторожно поворачиваю ключ в замке и быстро включаю свет в прихожей. Потом еще несколько минут стою, прислушиваясь, с открытой дверью, как бы оставляя себе путь к отступлению. Мне кажется, я схожу с ума. Время экзаменов закончилось. Все мои университетские друзья и подруги разъехались. Мне жутко и одиноко в этом доме, в этом городе. Я вас прошу, Денис, прекращайте расследование, получите отработанный гонорар. А мне поскорей надо уехать. Вот закончу некоторые дела и уеду.
Денис с удивлением слушал, как изливался этот эмоциональный поток, потом положил свою ладонь на ладонь Ольги. Она замолчала.
— Успокойтесь, Оля. Я уверен, вам ничего не грозит. У вас ведь сейчас ничего нет, взять с вас нечего.
— Да-да, совсем ничего нет.
— Вы не свидетель преступления и не носитель чужой тайны, зачем же кому-то на вас охотиться? Вы ведь ничего от меня не скрыли?
Она замахала руками:
— Нет, нет, конечно!
— Если у вас есть реальная причина опасаться за свою жизнь, говорите, не бойтесь, мы обеспечим вам охрану…
— Не надо охраны. — Стараясь не смотреть на Дениса, Ольга лихорадочно перерывала сумочку в поисках носового платка, из глаз ее капали слезы. Боюсь, что не смогу расплатиться с вами, если расследование будет продолжено.
Денис погладил ее по руке.
— Пока рано об этом говорить. Мы еще не использовали аванс, который вы нам заплатили. Так что не волнуйтесь. Расследование продолжается.
Борис Соломонович Хайкин. 25 июня
Со времени трагического инцидента в Покровском-Глебове прошло уже четыре дня, и Борис Соломонович, немного оправившись, давно приступил к работе. Работы накопилось множество, и Борису Соломоновичу приходилось допоздна просиживать за роскошным письменным столом думского кабинета, занимаясь бумагами, беседуя по телефону и принимая посетителей. Благотворный щадящий режим, предписанный когда-то Кормильцевым, приказал долго жить. И дело здесь не в том, что Борису Соломоновичу некогда было заботиться о своем здоровье и устраивать разгрузочный час, и даже не в том, что он стремился забыть о произошедшем. Дело было в первую очередь в том, что Борис Соломонович не мог себя заставить гулять в одиночестве (телохранители не в счет), без Найды, так скрашивавшей прогулки и придававшей им некое функциональное назначение (не просто так время тратится — собаку хозяин выгуливает).
Изменение режима не заставило себя долго ждать: сердце у Бориса Соломоновича снова стало побаливать, молоточки за грудиной все более уверенно занимали прежние позиции и принимались стучать в предрассветные часы, голова кружилась… Словом, все прелести напряженной депутатской жизни вернулись с лихвой.
В этот вечер Борис Соломонович сидел за рабочим столом, даже представления еще не имея о том, когда освободится. Только что он вернулся с деловой встречи, на которой из соображений коммуникабельности принял сто пятьдесят коньячку, и теперь было ему не так чтоб очень хорошо: тупая боль в груди не давала сосредоточиться. Борис Соломонович полез было в верхний ящик стола, где обычно хранился запас нитроглицерина, но вовремя вспомнил, что с некоторых пор заботу о пополнении «склада медикаментов» взяла на себя секретарша Ирина Георгиевна. Он нажал кнопку вызова, но отчего-то ответа не было. Борис Соломонович испытал даже некую досаду, как вдруг в дверь постучали и на пороге возникла Ирина Георгиевна собственной персоной. Была она весьма возбужденной и расстроенной, и у Бориса Соломоновича некстати мелькнула мысль: «Не иначе как просить о чем-то хочет, вечно у нее проблемы какие-то». Надо сказать, в секретарских кругах представительнице Бориса Соломоновича даже завидовали, ибо был он шефом очень снисходительным, лишней работой не нагружал, инициативу и напряженность работы поощрял, помогал решить любую проблему, вплоть до личных, в случае необходимости позволял пользоваться служебной машиной, сквозь пальцы смотрел на затянувшийся обед и вообще был на редкость приятен в общении. Со своей стороны Борис Соломонович Ирину Георгиевну очень ценил, как воплощение специалиста старой школы: она виртуозно «фильтровала» посетителей, как по телефону, так и лично, молниеносно разгребала авральные кипы бумаг, гениально управлялась с офисной техникой и вдобавок варила потрясающий кофе, до которого Борис Соломонович был великий охотник. Приближенностью к начальству Ирина Георгиевна не злоупотребляла, собой была хороша, одевалась так и вовсе прекрасно, да и возраст был самый что ни на есть приятный Хайкину: те самые «тридцать шесть», которые делают миловидную секретаршу еще и мудрым психологом и ценным специалистом. Стало быть, проблему Ирины Георгиевны Борис Соломонович настроился решить и даже заготовил уже ободряющую улыбку (а работы-то еще немерено!).
Тем не менее, как выяснилось, дело было вовсе не в личных бедах Ирины Георгиевны. Проблемы, кажется, возникли у самого Бориса Соломоновича. С самым сконфуженным видом Ирина Георгиевна неуверенно начала:
— Борис Соломонович, тут небольшая неувязка произошла. Только что звонил некто Штур, старший советник юстиции. Дело в том, что он уже дважды сегодня к вам прорывался. Но вы же меня о нем не предупреждали, я список просмотрела — никакого Штура. Ну, я и отправила его мягко так, как обычно, мол, вы заняты, у вас встреча, переговоры… Я просто подумала — мало ли, кто он, такие постоянно звонят, я решила, опять проситель какой-то на прием просится. А он только что в третий раз позвонил, устроил мне прямо скандал, так грубо говорил со мной, мол, если я вас не соединю с ним, то он вам повестку пришлет официально и вас чуть ли не под конвоем в Мосгорпрокуратуру отправят… Я даже сказать ничего не успела, он уже трубку положил. Правда, у меня телефон его есть, он еще в те прошлые два раза его оставлял, я записала. Борис Соломонович, простите, Бога ради, я перестаралась, конечно, но откуда же мне было знать?
Борис Соломонович вздохнул с некоторым облегчением, хотя и испытал в определенной степени досаду: все же Ирина зарывается иногда, цербер цербером, пусть даже из заботы о начальстве. Тем не менее никакого особенного криминала он в ее действиях не усмотрел, а потому решил быть мягким и всепрощающим.
— Ирочка, ничего ужасного не случилось, вы совершенно правильно действовали, мало ли что там ему надо. Но если уж он повесткой грозить взялся, значит, я и вправду им зачем-то нужен. Я так думаю, ведет этот Штур дело моего Покровского-Глебова, вот и хочет из меня еще что-нибудь вытянуть. Вы, милая, перезвоните ему действительно, извиняться особенно не надо, просто уточните, что ему конкретно нужно от меня, и пригласите к нам подъехать. Хорошо? Ну, давайте…
