Ольга Ветрова - Черная вдова Клико
– Между прочим, все из-за вас, – зашипел он мне в ухо. – Кто-то подслушал ваш несвязный бред. И распустил слух, что на теплоходе присутствует террористка по кличке Черная вдова. Ее мужа убили федералы, и она замыслила страшную месть.
– Но я-то здесь при чем?! – схватилась за голову я. – Я ни слова не сказала ни про какой террор. Она аферистка, а не террористка.
– Ваше счастье. А то я бы вас привлек к ответственности за ложное сообщение об акте терроризма.
– Да я же наоборот… Добровольная помощь правоохранительным органам. Я хочу, чтобы эту Черную вдову поймали. Она столько бед натворила.
Человек из службы безопасности какое-то время беседовал со своей рацией, а потом снова повернулся ко мне с непроницаемым лицом:
– Нет в ресторане никого, кто бы подходил под ваше описание. Всех гостей уже проверили.
– Ну, может, она под видом официантки…
– Девушка, а может, эта Черная вдова вам приснилась? Отойдите, не мешайте работать.
Отлично! Ну почему мне никто никогда не верит? Все подозревают, что я выпила лишнего, заснула на ходу, словила глюк. Или, правда, словила? Рубины продолжают надо мной измываться, заставляя видеть то, чего нет?
– Виктория! Это переходит всякие границы!
Ха, вот пожалуйста. Женщина, соответствующая моему описанию. У Петровской от гнева побелело лицо, и одета она в маленькое черное платье, правда, с серебристым палантином. Или как там называется такая штука, которая изящно прикрывает женщине плечи? Конечно, серебристые туфельки и сумочка прилагались. Мисс безупречность!
– Виктория, мне сообщили, что сначала вы завели с нашими немецкими друзьями разговор про Бухенвальд. Потом ничем не ответили на любезность княгини Волконской. А в заключение чуть не спровоцировали панику слухами про террористку. Чего вы добиваетесь? Обострения международных отношений?
Естественно, Юра, которого я безуспешно пыталась обнаружить весь вечер, именно сейчас оказался рядом и прекрасно слышал этот выговор с занесением. Меня кинуло сначала в жар, потом в холод. Я не сделала ничего плохого! Но вот опять должна оправдываться.
– Все было не так. Вы сгущаете краски, – я постаралась произнести это не придушенным от слез голосом.
– Вы не говорили про Бухенвальд?
– Сказала, но только потому, что та немка обвинила русских женщин в проституции! Разве вы бы не обиделись?
– Я?! – охнула Петровская. – Я знаю, как себя вести. Вы не в балагане, вы на работе.
Объяснять что-либо бесполезно. Я опустила глаза:
– Простите, больше этого не повторится.
– Конечно, – поджала губы моя начальница. – Потому что, если повторится, вы потеряете эту работу. И сможете наняться в балаган, где вам самое место…
Александра эффектно развернулась на своих каблучках и удалилась. Я сделала шаг к Юре, но он уже увлеченно беседовал с вице-президентом фонда Веймарской классики.
Ну и пожалуйста! Я схватила очередной бокал. Какая польза от официантов! Надо выпить еще и успокоиться. Шампанское определенно лучше валерьянки.
Пусть я опять подставилась. Дала повод Петровской отчитать меня, как двоечницу. Но я не могла поступить иначе. Какое право имела эта дама так снисходительно-презрительно рассуждать о русских женщинах? Попробовала бы она, как Ритка, одна с двумя детьми и безо всяких алиментов. Это у них там, в Германии, социальные пособия для одиноких матерей. Суды, генетические экспертизы и возможность отсудить миллионы даже за случайные связи в туалетных кабинках.
А что, интересно, я должна была отвечать Сонечке? Что мои рубины ни в какое сравнение не идут с ее бриллиантами? Что она – лучше всех, а мы так, погулять вышли?
И уж, конечно, я не могла оставить без внимания явление Черной вдовы. Из-за этой аферистки старушки за сердце хватаются, у кормящих мам молоко пропадает. А я должна дать ей уйти, лишь бы только наши иностранные гости не подумали плохого и не переполошились?
И вообще, откуда у Петровской такой подробный список моих прегрешений? Она что, следит за мной? Ходит по пятам, выжидает момент для увольнения?
Я растерянно оглянулась. Александру не увидела. Зато углядела Нону. Заместительница и наушница! Сделала вид, что любуется догорающим закатом. Понятно, откуда ветер дует. Но раз она не спускает с меня глаз, значит, видела и Черную вдову. И сможет подтвердить, что та мне не пригрезилась.
Я приблизилась к Ноне с милой улыбкой.
– Видели даму в черном балахоне? – с заговорщическим видом поинтересовалась я. – Ну стояла рядом со мной возле перил?
– Ничего я не видела, – напряглась Нона. – Я вообще Александру Евгеньевну ищу.
– Жаль, что не видели. Это была любовница всеми нами уважаемого… Но раз вы не видели, не о чем и говорить.
– Подождите, Виктория, чья любовница-то? – Женщина не смогла скрыть интереса.
Я лишь загадочно улыбнулась. Что и требовалось доказать. Не привиделась мне Черная вдова. Но вот куда она делась, куда спряталась и как ее отыскать?
В любом случае я все сделала правильно. За это надо выпить! И вообще, не заботьтесь о том, что другие люди о вас подумают. Они слишком заняты мыслями о том, что подумаете о них вы…
Так, нужно найти дамскую комнату. Может, тогда освободится место для еще одного бокала.
Нашла. Освободила. На обратном пути на меня налетела какая-то нетрезвая девица. И еще фыркнула:
– Осторожнее, пить меньше надо!
Нахалка, как будто это меня шатает, а не всех вокруг. Сами набрались и еще орут прямо мне в уши свои песни. Постойте, а ведь действительно всех шатать не может. Вроде шторма не обещали. Значит, это я с трудом стою на ногах! Боже, неужели на меня так подействовали два бокала? Или четыре? Очень странно. И стыдно.
Я потихонечку доковыляла в такое место, где почти не было людей. Вцепилась в перила, попыталась отдышаться. Да, что-то со мной не так. Если я и перебираю лишнего, то это становится понятно на следующее утро, ну, в крайнем случае, по дороге домой. Сейчас же самый разгар приема. Еще даже фейерверка не было. И что это меня угораздило? Плохо, очень плохо. Господи, мне просто ужасно плохо. Все плывет, уши закладывает, дышать нечем!
А потом я уже ничего не чувствовала, а провалилась в темную бездну…
Что-то холодное, противное, мокрое. Везде! И нечем дышать. Совсем! Наверное, я умираю…
Боже мой, я тону! Я оказалась в воде, упала за борт. Фройлян буль-буль! Почти погрузившись на дно, я вдруг пришла в себя. Холодная вода привела меня в чувство. И я изо всех сил заработала руками и ногами, чтобы выбраться, выплыть. Не зря же я обожаю море и могу плавать на волнах часами. Я должна вынырнуть из этого смертельного омута. И мне это удалось. Хватаю ртом воздух, отплевываюсь, пытаюсь отдышаться. Но как же холодно. Сейчас явно не разгар купального сезона. Долго я здесь не протяну.
Господи, как же меня угораздило? Ресторанчик покачивается на волнах совсем рядом. Люди, помогите мне! Весенняя вода не предназначена ни для брасса, ни для кроля. Руки-ноги немеют, и меня тянет вниз. Нет, я не хочу! Я должна выкарабкаться из пучины.
– Помогите! – закричала я во все горло.
Но на корабле гремела музыка. Плавучий ресторан удалялся от меня. Я из последних сил попыталась подплыть поближе. Еще раз крикнула, замахала руками. А потом силы кончились. Или замерзли. И я почувствовала, что вновь погружаюсь с головой. Нет, я не хочу! Спасите!
Вода уже начала проникать в мои легкие, когда что-то бултыхнулось рядом и потащило меня наверх. Я даже не сразу поняла, что это человек и он меня спасает.
Потом меня бесцеремонно куда-то толкали, поднимали, несли. И я оказалась на палубе. И вокруг меня столпились люди. А ближе всех был Юра. Мокрый до нитки.
– Господи, какой скандал! – как сквозь туман услышала я голос Петровской. – Надо же так напиться, что свалиться за борт.
Она наговаривает на меня! Я не напивалась. Я снимала стресс, до которого она же меня и довела. И не так уж много я и выпила. Но я даже не смогла возмутиться, потому что с трудом дышала и соображала. Я закашлялась и схватилась за шею.
О ужас!
Колье не было. На мне не было рубинов. Совсем! Где же они? Где?! Я не имела ни малейшего понятия…
15
«Неизбывное чувство вины – вот самая дорогая плата за наше счастье. Этот вечный шепот за спиной. Это она, та самая, что бросила мужа, бросила детей… И нельзя глаза поднять и гордо вскинуть голову: не завидуйте! Не завидуйте, что у вас такого не было, не было такой любви, такой страсти.
Виновата! Перед мужем – нет, а вот перед детьми виновата. Насильно мил не будешь. Тот брак – наша общая ошибка. Я была слишком романтична, он – слишком холоден. Не сложилось. А вот дети – это моя боль. Но разве лучше, если бы они видели перед собой несчастную мать? А я в них разве не замечала черты ненавистного мужа?
«Грех, грех, грех!» – твердят все. Почему грех? Если уж говорить о грехе, то разве не были грехом мои прежние отношения с мужем без всякой любви, с неприязнью, отвращением и ложью. Наша любовь с Андреем связана с самым горячим стремлением к возрождению, самоулучшению. Дети? Но такая, какая я становилась, я оказалась бы им вскоре совсем бесполезной.
