Юрий Кларов - Черный треугольник. Дилогия

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– Жаль.

– Да, епархии следовало бы оповестить, – согласился он и спросил: – Вы разрешите мне снять копию с этого решения?

– Разумеется. Но зачем? Сразу же после того, как решение было принято президиумом Совдепа, я отправил его Тихону с курьером уголовно-розыскной милиции.

– Патриарх не получал этого документа.

– Почему вы так считаете, Александр Викентьевич?

– Он мне о нем ничего не говорил.

– Разумно.

– Что именно? – не понял Димитрий.

– Разумно сделал, что не сказал, – объяснил я. – Иначе бы заявление, с которого началась наша беседа, получилось бы у вас менее внушительным и официальным. Умолчанием он значительно облегчил вашу задачу: «Большевики не заинтересованы в розыске похищенного и совершенно ничего не делают в этом направлении». Очень разумно.

Архимандрит нахмурил брови:

– Вас всегда отличало неуважение к служителям церкви, Леонид.

– Мне слишком часто приходилось с ними встречаться.

– Однако святейшего патриарха вы не знаете и никогда с ним не говорили, – возразил он, тем не менее копии с решения Совдепа снимать все-таки не стал.

– Кроме того, – сказал я, делая вид, что не заметил впечатления, которое на него произвела забывчивость патриарха, – нами было проведено в эти дни около двадцати облав в разных местах Москвы: на Грачевке, Верхней Масловке, в Марьиной роще, на Хитровом рынке, Смоленском, на Сухаревке. Проводили мы и обыски, прежде всего в ювелирных и антикварных магазинах.

– Вы нашли что-нибудь из похищенного?

– Да. При повальном обыске в Верхних торговых рядах агентами уголовно-розыскной милиции обнаружено 37 жемчужин, из которых три, бесспорно, похищены из ризницы.

Этим удачным обыском в Верхних торговых рядах занимался Волжанин. Поэтому-то я после сегодняшней неудачи с Мессмером и не потребовал его отчисления. Как-никак, а эти жемчужины были первым нашим реальным, а главное – осязаемым успехом.

На Димитрия сказанное произвело впечатление.

– 37 жемчужин… Где, говорите, их нашли?

– В Верхних торговых рядах, в магазине Глазукова.

– Глазукова? Анатолия Федоровича?

– Совершенно верно.

– Позвольте, позвольте, но я его знаю как благочестивого человека, – поразился Димитрий. – Он же в союзе хоругвеносцев.

– Он прежде всего коммерсант, Александр Викентьевич, – уточнил я. – Глазукова допрашивал наш инспектор. На допросе он сказал, что купил жемчуг по случаю у неизвестного, которого встретил в Богородской бирже труда, где ему должны были рекомендовать приказчика. Человека, продавшего жемчуг, он, само собой понятно, не запомнил и узнать не сможет, очень сожалеет, что попал в историю, и прочее.

– Может быть, он действительно не знает человека, у которого купил жемчуг?

– Может быть, хотя и сомнительно. Но как бы то ни было, а жемчужины у нас. Если хотите полюбопытствовать, пожалуйста…

Примерный прихожанин, член союза хоругвеносцев и скупка краденого никак не могли совместиться в голове архимандрита.

– Я же хорошо знаю господина Глазукова, – пробормотал он, – порядочен, благочестив, глубоко религиозен…

– Человек от природы многогранен, Александр Викентьевич, – утешил я. – К вам он повернулся одной гранью, к нам – другой. Да и стоит ли его уж так винить? Может быть, он не знал, что жемчужины из ризницы? Может быть, он предполагал, что они украдены где-то в другом месте…

– У вас злой язык, Леонид, – сказал Димитрий.

– А как вы расцениваете действия этих жуликов?

– Как недоразумение.

– А если это нечто похуже?

– Я не уверен в своем праве осуждать кого-либо, – сказал он. – Но не будем спорить. Я хотел вас спросить о другом: насколько верно, что найденные вами жемчужины похищены из ризницы?

Я достал из сейфа жестяную коробочку из-под монпансье. Выудил из нее двумя пальцами черную жемчужину, напоминающую своей формой отсеченную человеческую голову с длинными волнистыми волосами.

– Не узнаете?

– Я плохо разбираюсь в драгоценностях.

– Это одна из трех черных жемчужин с золотой бляхи, которая находилась на митре патриарха Никона.

Димитрий перекрестился, не беря жемчужину в руки, подвинул поближе настольную лампу.

– «Три отрока»?

– Да, в описи похищенного они именуются «Тремя отроками». Память об умерших детях Никона…

Димитрий взял четки. Перебирая их, сказал:

– Кербель мне говорил, что черный жемчуг встречается реже, чем жемчуг других цветов, но…

– Это не просто черная жемчужина. Обратите внимание на ее форму.

– Голова?

– Да. Такие жемчужины, как объяснил мне тот же Кербель, называются парагонами. Черные парагоны – редкость, но черные парагоны-близнецы еще никому не попадались. Между тем и по форме и по весу эта жемчужина полностью соответствует одной из тех, которые были на митре Никона. – Я положил парагону в коробочку и достал молочно-белые жемчужины грушевидной формы. – А вот эти две украшали вклад Екатерины Второй – золотую звезду с мелкими бриллиантами.

– Но эти-то как можно опознать? Обычный крупный жемчуг.

– Не совсем обычный, Александр Викентьевич, не совсем. Это так называемый кокосовый жемчуг. Среди похищенного в ризнице жемчуга были всего две кокосовые жемчужины грушевидной формы весом в 18 каратов с четвертью и 17 с половиной. Вот они перед вами.

– Кокосовый жемчуг? Никогда о таком не слыхал.

– Я тоже до последнего времени не подозревал о его существовании. Но постоянное общение с ювелирами весьма расширило мои познания. Оказывается, за жемчугом необязательно нырять на дно, иной раз достаточно вскарабкаться на пальму… Кокосовый, или молочный, жемчуг извлекают не из раковины, а из ореха, кокосового ореха. Иногда этот жемчуг розовый, но чаще – белый. По твердости и блеску он превосходит обычный, а к ювелирам попадает значительно реже. В России кокосовый жемчуг почти неизвестен. Так что здесь ошибка тоже исключена. Надеюсь, я рассеял ваши сомнения?

– Собственно, в подобных случаях я привык полностью доверяться Федору Карловичу, – сказал Димитрий. – Он сведущ в ювелирном деле и знает как свои пять пальцев все самоцветы ризницы. Раз он утверждает, что эти жемчужины из ризницы…

Так мы оказались на развилке дороги, где мне предстояло принять решение: куда поворачивать дальнейший разговор. Риск, конечно… Но выигрыш стоил этого риска.

– Кербелю жемчуг мы, правда, не показывали, – будто мимоходом сказал я. – Но жемчужины осматривали другие опытные ювелиры.

– Не показывали Федору Карловичу? – изумился Димитрий. – Но кто же лучше него знает ценности ризницы? Я не беру на себя смелость вмешиваться в ваши дела и что-либо вам советовать, но я, признаться, удивлен.

– Понимаю вас, Александр Викентьевич, понимаю, – постным голосом примерной епархиалки сказал я. – Если бы не одно прискорбное обстоятельство, я бы разделил ваше недоумение. Кербель с его опытом и знанием действительно мог бы оказать неоценимую услугу в розыске драгоценностей, но, к моему глубочайшему сожалению, мы не сможем в дальнейшем пользоваться его услугами…

– Но почему?

– Я надеюсь, наш разговор конфиденциален?

– Если вам это угодно, то…

– Я хочу быть с вами предельно откровенным, Александр Викентьевич, рассчитывая на то, что моя откровенность не будет обращена во зло…

– Я уже вам говорил, Леонид, что для того, чтобы делать зло, нужно быть убежденным в своей правоте…

– Кербель обманул наше доверие, Александр Викентьевич. Его добросовестность представляется крайне сомнительной.

– Добросовестность Федора Карловича?! Он, разумеется, не разделяет ваших убеждений, но что касается его порядочности, добросовестности… Простите, я отказываюсь вас понимать.

– Видите ли, Александр Викентьевич, я уже обращая ваше внимание на многогранность человеческой натуры. Прискорбно, конечно, обманываться в людях. Но если даже член союза хоругвеносцев, преодолевая угрызения совести и рискуя вечным блаженством, покупает украденный в патриаршей ризнице жемчуг, то… Кстати, через час Глазукова приведут ко мне на допрос. Я не возражаю против вашего присутствия.

– Благодарю за любезность, но я ею не воспользуюсь.

– Как знаете, Александр Викентьевич. Так вот, если член союза хоругвеносцев покупает краденое, то почему бы другому благочестивому мирянину не оказать содействие в укрывательстве преступников?

– Кербель не мог этого сделать, – твердо сказал Димитрий.

– «Мог» или «не мог» – это философские понятая, а я вынужден считаться лишь с фактами, с уликами, если вам угодно. Я ведь прагматик, Александр Викентьевич. Но не хочу быть голословным. Я вас познакомлю с некоторыми уже бесспорными обстоятельствами, а выводы сделайте сами, без моей помощи.

Он молча наклонил голову.

– При осмотре места происшествия, – сказал я, – вашими агентами в снегу, как раз под окном ризницы, были обнаружены обломки шкатулки. Эта шкатулка никакого отношения к вещам, хранившимися в ризнице, не имела. Поэтому естественно было предположить, что она собственность кого-то из грабителей. Вскоре нам удалось установить хозяина шкатулки. Владельцем ее оказался некто Мессмер, барон Василий Мессмер, бывший офицер, полковник, проживающий в Петрограде и служащий там в штабе округа. Незадолго до ограбления ризницы этот офицер ездил в Москву и брал с собой шкатулку. Обратно в Петроград он ее не привез. Далее. Сразу же после того, как в газетах было распубликовано сообщение об ограблении патриаршей ризницы, Василий Мессмер вновь поспешно выезжает в Москву. Перед отъездом он отправляет телеграмму ювелиру патриаршей ризницы Федору Карловичу Кербелю… – Лицо Димитрия было непроницаемо: ни волнения, ни интереса. Я даже не был уверен, что он меня слушает. – Это еще не все. Приехав в Москву, Василий Мессмер едет с вокзала не к отцу, а прямо к Кербелю. Но ювелир избегает встречи с Мессмером, его не оказывается дома…