Андрей Константинов - Дело о «красном орле»
В тот день мы возвращались из Агентства на метро. Заскочили в последний вагон нашей электрички, и толпа поглотила нас.
Вдруг Модестов выпучил глаза и как завороженный уставился куда-то за моей спиной:
— Опять началось!
— Что началось?
— Видения.
— Ты достал! Кто на этот раз? — Я быстро оглянулась и обомлела: Матерь Божия!
Галлюцинации посещают теперь не одного Модестова. Зараза передалась и мне, хотя уж кого-кого, но не меня можно было подозревать в слабом рассудке и вытекающей из этого склонности ко всяческим видениям.
— Ты тоже видишь? У тебя по религиозной тематике? — обрадовался Модестов.
Он почувствовал себя специалистом по галлюцинациям и, видимо, уже успел составить разные их классификации. Модестов начал подпрыгивать, пытаясь заглянуть мне через плечо.
— Тихо. Сейчас спугнешь! У меня — два бомжа, а у тебя?
— И у меня два бомжа! — в восторге сообщил Модестов.
Итак, нам обоим привиделось одно видение, причем самое, наверное, нелепейшее из всех известных мировой психиатрии. В дальнем конце вагона, тесно прижавшись друг к другу и в некотором отчуждении от брезгливой общественности, стояли два бомжа.
Бомжи как бомжи, никто из пассажиров ни в жизнь не догадался бы, что в метро буянят потусторонние силы… Оно и понятно, этот полтергейст был сделан специально для нас: только мы с Модестовым знали, что это никакие не бомжи, а плод воспаленного воображения. На одном бомже было лицо Каширина, а на другом — физиономия Шаховского. Будь на оборванцах свиные рыла, это не так бы нас поразило. Еще бы! Знать, что твои добрые коллеги сидят сейчас в Агентстве и режутся от скуки в нарды, и одновременно видеть их воспроизведенный облик на асоциальных личностях.
— Спокойно. Может, это не галлюцинация? — Модестов жестом старого зануды поправил очки на носу. Он это делал всегда, когда хотел пофилософствовать.
— Ага. Ты хочешь сказать, что это настоящие Каширин с Шаховским?
— Нет, — Модестов поднялся на цыпочки и еще раз внимательно посмотрел на видение, — нет, это исключено. Наш Шаховский повыше будет, а у Каширина — щетина.
Я оглянулась и возразила:
— Так у того бомжа нет щетины.
— Вот именно! А у Каширина — есть.
Я утром видел. Так вот. У меня есть научное обоснование: ты согласна, что социальный статус накладывает отпечаток на внешность индивида? Так? И веками складывалось, что у дворян — одни черты лица, у крестьян — другие, мы, интеллигенты, тоже выглядим по-своему. Так? И все дворяне были похожи на дворян, крестьяне на крестьян, а мы, соответственно, на интеллигенцию.
— Не понимаю, к чему ты клонишь…
— А ты смотри. Дело в том, что Каширин и Шаховский, как бы так сказать помягче… из маргиналов. И нет ничего удивительного в том, что некоторые черты их внешности можно встретить у многих представителей низшей социальной прослойки.
— Ты хочешь сказать, что это не бомжи похожи на Каширина и Шаховского, а Каширин и Шаховский похожи на бомжей?
— Точно! Только ты им не говори, что это я сказал. Каширин и Шаховский случайно вырвались из своей привычной социальной среды, и природа еще не успела зафиксировать этот рывок вверх во внешности наших коллег. Может быть, в следующем колене…
Ну ни фига себе теория. Хотя это кое-что объясняет, и уж лучше так, чем жить постоянно в ожидании видений и санитаров из «дурки». Со мной, в таком случае, все в порядке, а вот Модестов меня беспокоит. У него же это не впервой, и того мохнатого мужика ни на какую социальную дифференциацию не спишешь.
Целый день Модестов ходил гордый собой, но к вечеру сам отрекся от своей теории и решил смириться с галлюцинациями. И все опять из-за бомжа. Возвращаясь домой, я заметила во дворе у мусорного бочка еще одну оборванную личность. Внимательно присмотревшись, я подвела к нему Модестова.
Ровно минуту муж удрученно молчал. Потом выдавил из себя:
— Ты его тоже видишь?
— Да!
— Это галлюцинация.
— И те тогда — тоже?…
— Да. И те тоже, — смирился Модестов.
Он повернулся и печально пошел к подъезду. Бомж был как две капли воды похож на самого яркого представителя русской интеллигенции Михаила Модестова.
***Улица жирно лоснилась под светом нашего фонарика. Дождь закончился всего несколько минут назад, и очертания всех предметов просматривались только благодаря блестящим каплям, обосновавшимся на проводах, ветках, клочьях травы на газоне и карнизах. Темнота была абсолютная, что, в принципе, характерно для 12 часов осенней ночи. Луна болталась где-то на небе, плотно прикрытая облаками. Модестов шел сзади и шмыгал носом. Ему почему-то совсем не понравилась моя идея изловить канализационных воров на месте преступления. Но мне удалось его убедить в успехе нашего дела. Наконец мы дошли до густого кустарника, примеченного еще днем.
— Полезли туда!
— Там мокро, — захныкал Модестов.
— Ничего. — Туг я заметила, что Модестов достал из сумки бинокль:
— Зачем это тебе?
— Как зачем? Разглядеть его лицо.
— Во-первых, в темноте ты ничего не увидишь, а во-вторых, его лицо ты разглядишь, когда будешь задерживать. — Увидев, как недоуменно блеснули в темноте очки Модестова, я повторила:
— Будешь, будешь.
Со вздохами Модестов занял позицию в недрах кустарника.
— Пока мы тут люки сторожим, неизвестно, чем твоя старуха занимается, — бурчал Модестов.
— Не старуха, а тетя, — обиделась я за родственницу. — Да, тетя странная, но то, что она моя родня, еще не значит, что она ведьма.
Честно говоря, тетя мне самой не нравилась.
— Лучше бы за ней последили… — заговорщицки прохрипел из кустов Модестов.
— У тебя припадок профессионализма.
В твоем возрасте это может вылиться в манию. Ты меня-то хоть ни в чем не подозреваешь?
Модестов ничего не ответил, только внимательно посмотрел на меня. В его взгляде появилось новое выражение.
— А что, это объяснило бы многие вещи… — задумчиво произнес он, продолжая всматриваться в меня.
— На что ты намекаешь?
— Тихо, кто-то идет!
В противоположном конце улицы появился силуэт. Силуэт, одетый в длинное темное пальто медленно скользил по мостовой, да так, что казалось, что он парит над ней. Ночной прохожий приближался прямехонько к нашему люку. Тут осенняя туча грузно сползла с диска полной луны, и осветилось лицо незнакомца. Я вздрогнула.
— Это тетка! Я же говорил… — пропищал Модестов.
— Ты думаешь, это она тырит люки?
— А что она делает ночью на той улице, где должны похитить люк? Таких совпадений не бывает.
— Логично.
Но хитрая тетка сделала вид, что ее нисколько канализационные люки не интересуют, и прошла мимо нашей засады. Так же бесшумно, словно призрак, Геновера поплыла дальше в непроглядный мрак бульвара.
— Давай я пойду за ней, а ты оставайся следить за люком. — Я подумала, что хоть Геновера мне и тетя, это отнюдь не значит, что я не должна интересоваться ее жизнью.
Даже наоборот, было бы невежливо совсем не проявлять к родственнице интерес. Какими средствами этот интерес проявлять — уж мне выбирать. Пусть даже путем шпионажа…
— Нет, лучше я пойду за ней.
— Иди.
— Нет, я лучше останусь. — Модестов предпочел компании моей тетки одиночество в кустах.
Двигаться так же бесшумно, как и тетка, у меня не получалось, поэтому я держалась в некотором отдалении от крымской родственницы. Место для прогулки она выбрала исключительно грязное — раздолбанный тротуар местами уходил из-под ног, и я оказывалась по щиколотку в луже. Единственное, что успокаивало — промокать дальше было некуда.
Интересно, куда это она? Судя по направлению — на Волковское кладбище… Господи, опять этот бред! Неужели я и сама верю, что Геновера ведьма?
Сзади раздался топот.
— Нонна, подожди, — прохрипел кто-то совсем рядом.
Я оглянулась и увидела бледное лицо и огромные от страха глаза Модестова.
— Ты оставил пост?
— Я испугался… за тебя. Одна, на пустынной улице, кругом расхитители канализационных люков…
— За меня? Ну-ну. Ладно уж, пошли.
Тетка шла, не оглядываясь. В конце улицы действительно замелькали знакомые очертания… могильные кресты… Тетушка чесала прямиком туда.
— Модестов, шабаш в какое время года происходит?
— Весной, а что?
— На кладбищах?
— Нет, на Лысой горе.
— Странно, почему мы идем на кладбище?…
— Куда мы идем? — после минутной паузы медленно спросил Модестов.
— На кладбище.
— Почему?
— Потому что. Видишь, куда она идет?
— У меня куриная слепота. Я в темноте вообще ничего не вижу. Но мы ведь на кладбище не пойдем?
— Пойдем. Мы ведь за ней следим.
Это же святотатство. Праздно разгуливать среди могил могут только сатанисты, ведьмы, параноики и…
— Журналисты.
У кладбища Модестов остановился. Теткин силуэт неумолимо отдалялся, грозя затеряться среди памятников и хилой кладбищенской растительности. Я потянула мужа за руку.
