Лариса Капелле - Священный Грааль отступников
– Тогда мне придется рассказать тебе, что привело к созыву этого собора. Идея единобожия давно привлекала Константина. Правда, в это время в Риме параллельно развивались две монотеистические религии: всем известное христианство и прочно забытый митраизм. Однако вначале император пытался обратиться к митраизму. Но жрецы отказали Константину в посвящение в мистерию Митры, так как грех братоубийства не мог быть искуплен. Тогда Константин обратился к менее щепетильным христианам. Однако христианство в ту эпоху было разрозненным, каждый проповедовал свою истину и был абсолютно не согласен с соседом. Вот в голову Константина и пришла эта гениальная идея: объединить христиан единой теорией, иначе бардака было бы не избежать.
– То есть если бы жрецы Митры были меньшими чистоплюями, Европа была бы митраистской? – хмыкнула Кася.
– Что-то в этом роде, но я, как профессиональный историк, к любым попыткам альтернативной истории отношусь скептически. Предпочитаю разбираться с тем, что и как произошло, вместо того, чтобы строить всяческие предположения. К тому же подобные теории обладают тем же запасом прочности, что и замки из песка.
– Это я уже слышала, – пробормотала Кася, – ну, что с этим собором?
– Константин решил собрать всех известных христианских епископов в 325 году. Собор в этом отношении удался: на него приехало около двух тысяч сорока восьми епископов, однако в результате последовать за выработанной помощниками Константина теорией о божественном происхождении Иисуса Христа, непорочном зачатии и идеей Святой Троицы согласились только две-три сотни. Остальные разъехались, возмущенные подобной идеологической эквилибристикой. Но Константина это не смутило. Иисус обязан был стать Сыном Божиим, на кону стояла идея божественного происхождения императорской власти, а следовательно – устойчивость империи и его собственной власти. И потом еще долго-долго значительная часть христиан не соглашалась с идеей богочеловека Христа.
– Поэтому ты считаешь, что точка зрения катаров более верная. Христос никогда не был человеком и поэтому не мог быть распят.
– А ты как думаешь? Да и не забывай слова Шекспира: «Еретик – не тот, кто горит на костре, а тот, кто зажигает костер!..»
Час от часу для Каси был не легче. Сначала Вензалинов, теперь Крис. Не день, а курс истории религий. Она вышла из лагеря, достала мобильник, набрала в поисковике митраизм, прочитала внимательно, потом так же быстро пробежала глазами историю Константина и Никейского собора. Крис был прав. Мессия Иисус, скорее всего, был сыном Иосифа и Марии и наследником Давида, а значит – царем Израиля. Более позднее изобретение Константина устраивало в первую очередь самого Константина и больше напоминало историю другого сына божьего – Митры. Учитывая, что Константину отказали в посвящении Митры, то он, как Ленин, пошел другим путем и изобрел собственного Митру. Действительно, история Христа подозрительно напоминала историю Митры. Рождение от девственницы, поклонение волхвов, их подарки: золото, мирра и ладан, создание святого причастия, проповедь, чудеса, смерть и воскрешение, и, наконец, второе пришествие и конец света – все это было заимствовано у митраистов. «За плагиат в то время наказаний не предусматривалось, да и как накажешь императора», – покачала головой Кася. Потом митраизм и христианство боролись за первенство еще в течение двух столетий, пока императрица Феодора в 548 году не наложила окончательно запрет на последователей Митры. В благодарность христиане сделали Феодору святой.
Честно говоря, версия Константина Касе нравилась гораздо больше. Конечно, этот император был в общем и целом человеком малосимпатичным, но, в конце концов, к этому его положение обязывало. А идея был гениальной. В самом деле, он в какой-то степени сумел подхватить и развить угасавшее в то время пламя митраизма, дать надежду и оправдание такой нелегкой земной жизни. Катары были, конечно, гораздо симпатичнее римской курии, но осуждение всего земного ей не нравилось.
Для них Христос никогда не рождался, а значит – не жил, не страдал и не умирал. Он просто сошел с неба в пятнадцатый год правления Тиберия. Потому что не надо плоти, не надо жизни, не надо природы, истории, ничего не надо. Наш дух просто заблудился на время в этом страшном материальном мире, и надо вернуть его обратно, в чертоги Отца Небесного. И вот этот Христос с призрачной плотью, призрачным страданием и пришел в мир с единственной целью: открыть людям, что в этом мире вообще не стоит жить.
«Могла ли она принять это?» – задала впервые себе вопрос Кася. Сразу так и не ответишь! Она как-то больше привыкла к призыву к совершенствованию мира и себя в мире, а вовсе не к призыву бегства из этого мира. И никак она не могла согласиться, что в этом мире все плохо и ужасно, что он состоит только из грязи. Она никогда так не чувствовала и не думала, и никто не мог заставить ее изменить свое мнение.
Кася не знала, могла ли она поверить в призрачного Христа катаров. Или ей был ближе тот, другой, живой, который может понять, что ты чувствуешь?
Принимала ли она человека таким, какой он есть: с его слабостями, пороками, злыми мыслями и добрыми делами, разрывающегося между злом и добром, любовью и ненавистью, великодушием и ревностью, заполненного до самой макушки противоречиями? Конечно, проще было объявить все это проделками дьявола – и никаких проблем. Никакого тебе выбора, свободы воли, никаких колебаний, сомнений, все ясно и понятно раз и навсегда. Но Касино сознание абсолютно отказывалось принять подобную картину мира, все ее существо восставало против.
Хотя Крис тоже был по-своему прав. «Еретик – не тот, кто горит на костре, а тот, кто зажигает костер!..» Эти слова еще долго вертелись в голове Каси. Она шла, не торопясь. Было еще достаточно светло. Она завернула к дому Стрельцовых, внезапно за деревьями увидела знакомую фигуру – Игорь. «Вроде бы он не собирался оставаться?!» – мелькнула в голове мысль. Кася хотела было окликнуть его, но почему-то остановилась. Может быть, потому, что Игорь обернулся, и ее поразило его лицо. Она никогда его таким не видела: каждая черта выражала такую горечь и боль, что ей стало не по себе. Слова комом застряли в горле.
Но Игорь ее не заметил. Он отошел от дома и углубился в лес. Куда он направлялся? Скорее всего, к озеру, решила она. Стараясь не производить никакого шума, Кася тихонько последовала за ним, но быстро отстала. Она ругала себя за то, что совершенно не умеет ходить по лесу, хотя Кирилл ее учил. Сам он передвигался тихо, как опытный охотник, она же производила шума не меньше, чем стая среднегабаритных слонов, поэтому долго следить за Игорем не смогла. Мужчина уже пару раз оглянулся, поэтому она замерла, спрятавшись за раскидистой елью, и решила подождать и двинуться следом только тогда, когда их будет разделять приличное расстояние. Но когда Кася вышла к берегу озера, Игорь исчез. Она растерянно обернулась: куда он мог подеваться? Никого не было видно – он явно свернул куда-то в сторону.
Кася растерянно побродила по берегу. Кажется, именно здесь нашли Переверзева. Ей стало слегка не по себе. Тем более она не могла отделаться от странного впечатления, что за ней кто-то пристально и неотступно наблюдает. Внезапно она услышала за спиной тихий шорох – хотела было обернуться, но в этот момент почувствовала острую боль. Голова разорвалась на тысячи маленьких осколков, и кромешная тьма окутала Касю своим непроницаемым покрывалом.
Глава 8
Нормальные герои всегда идут в обход
Фуа, Наварра, 24 августа 1321 года.
– Сегодня ты впервые вступишь на дорогу, ведущую домой, Клаас Эльке. – Мягкий голос Гийома окутывал, убаюкивал. – Ты начинаешь новое путешествие, и оно приведет тебя туда, куда всегда стремилась твоя душа, оно приведет тебя в твой настоящий дом, не призрачный, в котором ты родился и живешь, и который ты привык считать единственным существующим…
– Я вернусь домой… – прошептал Клаас.
– Ты не думай, Бог не забыл, не оставил нас. Он дал нам веру и указал дорогу к спасению. Главное – не забыть, что есть настоящий мир, который ждет нас, где повсюду, словно придорожный песок, рассыпаны сапфиры, а золотой песок заменяет песок речной, где трава – изумруд, и повсюду, куда ни кинь взгляд, все сияет. И там тебя встречают ангелы, нетленные, вечные. И туда нет входа ни боли, ни страданиям, ни смерти. Это наш настоящий дом. И сейчас начинается твой путь домой, Клаас…
Клаас слушал, и вера, огромная, радостная, наполнила его сердце. Впервые он почувствовал, что для него уже не важно, будет ли он жить или умрет, больно ему или сладостно. Все ощущения исчезли, оставив только одно: ни с чем ни сравнимое ощущение счастья.
– Ты веришь мне? – раздался над ним неожиданно мощный голос Гийома. – Ты готов? Ты не боишься?
