Сергей Рокотов - Мне тебя заказали
Он пристально поглядел в глаза Лычкину. Тот умудрился выдержать этот страшный взгляд. Гнедой похлопал его по плечу.
- Я выражаю тебе свою признательность, Михаил, сын Гавриила, царство ему небесное. А я умею быть благодарным, будь уверен... А пока еще одно дело. Ты Петра Петровича Сидельникова знаешь?
- Конечно, знаю, он защищал отца.
- Хороший адвокат. Очень хороший. Настоящий профессионал. Умеет защитить, значит, сумеет и потопить. Он наш с тобой общий знакомый. Твое дело порекомендовать Петра Петровича Кондратьеву. Чтобы именно он защищал его. Сможешь? Тебе там еще верят?
- Кондратьев верит, Никифоров верит, кстати, он вечером вернулся из Китая, Фролов смотрит косо, - четко ответил Лычкин.
- Да? - нахмурился Гнедой. - Подозревает в чем-то?
- Нет. Просто недолюбливает.
- Вот сволочь-то. Что это он тебя недолюбливает, в толк не возьму? Впрочем, я сам его заочно недолюбливаю, не так давно он поставил меня в сложную ситуацию. Но с ним разберемся позднее. Пока на повестке дня Кондратьев. А его надо упрятать далеко и надолго. Навсегда, я полагаю. Ты согласен со мной, Михаил?
- Согласен.
- И правильно. Я сам не люблю таких пустоголовых солдафонов. Выдрючиваются своими боевыми заслугами, словно это мы с тобой их туда, в "горячие точки", посылали. Короче, задача такая - срочно поедешь к Никифорову и предложишь ему кандидатуру Петра Петровича Сидельникова. Но разыграешь все как по нотам, сострадание там всякое, участие, обеспокоенность за судьбу фирмы, а значит, и свою собственную. Он должен понимать, что не одно благородство движет тобой, а и личный интерес. Так будет убедительнее. Ведь если фирма накроется, все сотрудники останутся на улице. Он должен поверить, ты скажи открытым текстом, что Петр Петрович защищал твоего покойного несправедливо осужденного и умершего в результате следственного произвола батюшки. И хорошо защищал, добился минимального в той ситуации срока. И ведь это же все правда, чистейшая правда, вот что главное. А я прикрою тебя, будут еще звонки от компетентных людей. А то есть там статейка, сто пятая, там всего-то до двух лет. А учитывая боевые заслуги Кондратьева, могут быть и исправительные работы. А зачем нам это? Совершенно незачем. А Сидельников сделает все как надо. Братва на него никогда не жаловалась. В золоте купается, знаешь, какие у него гонорары? Ну, тут-то мы много не дадим, невелика пташка этот Кондратьев, и тем не менее... Он не откажется, ни к чему ему отказываться. Так что поработай еще мозгами и поторгуй своей честнейшей мордой. Нравишься ты мне, Михаил, ну нравишься, и все тут, - он снова хлопнул его по плечу. - А теперь подкрепитесь немного, и в путь!
В гостиную внесли угощение. Такого Михаил не видывал и в отцовском доме, хоть питались они более чем сытно. И сервировка - сплошное серебро, хрусталь. Две хорошенькие горничные накрывали на стол. А за ними Варенька внесла на подносе разнообразные напитки.
- Это так, для антуража, - предупредил Гнедой. - Пить потом будем, когда дело сделаем. А дел у тебя, Мишель, выше крыши. Тебе же еще в Рязань надо смотаться и продать товар со склада. Впрочем, все это приятные, отрадные хлопоты. Куда лучше, чем пересчитывать рваные рубли, хватит ли до очередной получки... За тебя! - провозгласил Гнедой, поднимая рюмку с виски. - А ты пригубь и не пей. Ты можешь, Живоглот, тебе не ехать... Сильно только не нажирайся, не люблю я этого!
Через полчаса Гнедой проводил гостей. А еще через двадцать минут ему доложили, что приехал адвокат Сидельников.
- Постарел, постарел, Петр Петрович, - качал головой Гнедой. Поседел-то как... Что, проблемы какие?
- У кого их нет, Евгений Петрович, - развел руками Сидельников, невзрачный мужчина лет пятидесяти в скромном костюме. - Жена вот приболела, с сердцем что-то.
- А на лечение денег нет? И одет как скромно, пиджачок отечественного производства, старенький, мятый, - сокрушался Гнедой. - Денежные проблемы? Или комплекс Гобсека? На чем передвигаешься по земле, на "Роллс-Ройс" еще не накопил при такой бережливости?
- "Жигули", седьмая модель, - пожал покатыми плечами Сидельников. Мне нравится...
- Да, скромность украшает человека. А ведь только за дело Ферзя, насколько мне известно, ты получил сто штук баксов.
- Чуть больше, Евгений Петрович, - улыбнулся Сидельников. - Андрей Валентинович очень щедрый и благодарный человек.
- Очень, очень благодарный, - согласился Гнедой. - Благородный и благодарный. Не то что я... Да у меня и денег таких нет, не того полета птица... Изволь закусить с дороги... Откушать, чего бог послал...
Они закусывали, пили коньяк и виски, потом Сидельников курил трубку, а некурящий Гнедой с наслаждением вдыхал ароматный дымок. Их неторопливую беседу прервал телефонный звонок.
- А, Мишель, ну как там? Так... Так... Отлично. Ну, ты у меня умница... Какой же ты у меня умница... Все бы так работали. Теперь немедленно в Рязань, а потом отдохнешь. Дадим тебе твой честно заработанный гонорар, и отдохнешь, как сам пожелаешь. Пока, удачи тебе...
Он положил трубку и внимательно поглядел в бездонные глаза Сидельникова.
- За работу, Петр Петрович. Они согласны, чтобы ты вел дело Кондратьева. Ты уже все обмозговал?
- А как же? Иначе и сам бы не взялся. Знаю, за что деньги получаю...
- Вот и получи аванс. И направляйся в офис фирмы "Гермес". Там тебе много не дадут, можешь работать почти бесплатно. Короче, наша задача - сто третья статья и червонец, минимум - лет семь... Даже так, пожалуй, червонца не надо, это перебор... Минимум семь, максимум восемь...
- По-моему, мне не надо повторять задание, Евгений Петрович, нахмурился честолюбивый Сидельников. - Я такого недоверия не заслужил.
- Гордый, до чего гордый и благородный ты человек, Петр Петрович, расхохотался Гнедой. - А за благородство надо платить. Пошли в закрома, ты святой человек, тебе можно...
Глава 14
Делом Кондратьева занялась городская прокуратура. Ему было предъявлено обвинение по статье сто третьей Уголовного кодекса - умышленное убийство. Дело стал вести опытный следователь Илья Романович Бурлак. Алексея перевели в "Матросскую тишину", и потянулась для него унылая, нелепая жизнь в душной зловонной камере, где ждали своей участи восемьдесят с лишним человек.
Он был внешне спокоен, замкнулся в себе, в обиду себя не давал, да и после нескольких небольших стычек его никто обижать и не пытался. В первую же ночь на Петровке Алексей сорвал зло на своем приблатненном золотозубом соседе, любителе поговорить, не понявшем, с кем он имеет дело, и решившем ночью выяснить с ним отношения. Сокамерники чувствовали, что с этим суровым седым человеком лучше не связываться, что он вполне может постоять за себя и достаточно опасен. Порой ему приходилось защищать от блатных молодых, случайно попавших в этот кромешный ад людей.
Адвокат Петр Петрович Сидельников наведался к нему еще на Петровку. В принципе, этот внешне скромный, предельно деловой человек понравился Алексею. Говорил он мало, вопросы задавал только по существу. Он сразу сказал, что полностью отвести обвинение в убийстве вряд ли удастся, но отвечать за него он должен не по сто третьей, а по сто пятой статье - за превышение пределов необходимой обороны. Дырявин пытался его убить, и Кондратьев, защищаясь, сам того не желая, убил его.
Бурлак же в это время вел активную работу со свидетелями. А нашел он их немало. И свидетельствовали они не в пользу обвиняемого.
Толстый Пал Егорыч показал, что разговаривал с Кондратьевым, когда тот менял колесо. Когда же он возвращался с собакой домой, он увидел странную сцену - Кондратьев душил какого-то лежавшего на земле человека. А потом сел в машину и уехал. А он, хоть и был с овчаркой, вмешаться побоялся и нырнул в подъезд. Примерно то же показала и старуха Жилкина, жившая в том же подъезде на пятом этаже.
- Усе, усе видела, святой истинный крест, усе видела, - божилась она перед здоровенным черноволосым Бурлаком. - Я встаю рано, делать мне нечего, одинокая я, и гляжу себе в окно. Так вот... Вышел этот самый квартирант из подъезда, стал менять колесо. Тут наш Пал Егорыч со своим кабыздохом вышел. Он кажное утро выходит. Я вообще-то в ЖЭК на него жаловалась, поганый он, кабыздох его... Облаял меня как-то... А я ему - нет такого порядка, чтобы честных гуляющих граждан каждая тварь...
- Об этом, если можно, в другой раз, - мрачно попросил Бурлак.
- О чем-то они, значит, с Егорычем балакали, - продолжала свое повествование старушка. - А потом откуда ни возьмись мужик. Он спиной стоял к окну, и чего он там делал, не знаю. Но своими глазами видела, как квартирант ему в харю машинный насос запузырил. Тот на спину и грабанулся. Квартирант над ним нагнулся и чегой-то там с ним химичить стал. Тут, вижу, как раз снова Пал Егорыч появился... А потом я на кухню побежала, там у меня молоко на плите закипало. Ну, выключила я молоко, и снова к окну. И святой истинный крест, видела, как тот ему рот рукой прикрыл, и вроде бы как душит... И все. Потом встал, на ахтонобиль свой сел и... будь здоров. А потом уже "Скорая" приехала и милицейская машина тут же...
