Людмила Басова - Каинова печать
С наступлением последних летних каникул, молча собрав вещи, Рустам уедет в Узбекистан, а Виктор отправится бродить по заповедным местам родного края. Писалось плохо. Делал наброски, чтобы хоть на будущее запечатлеть красоту озерца, трагичность старого морщинистого дуба, поваленного бурей. Просился на ночлег к одиноким старикам, платил за приют чем мог – в основном, рубил дрова. Его поили парным молоком, угощали картошкой в мундире, а он быстрыми штрихами рисовал простым карандашом лица людей, которые уже много пережили и много поняли в жизни. В одной из деревень встретился со стариком таким древним, что никто из местных жителей не знал и не помнил его молодым. Считали его чуть ли не юродивым. И действительно, странны были речи его.
– Человеку от рождения дается тоска на вырост. Маленькая такая, присосется к сердцу и растет потихоньку, становясь все больше и больше. К старости так разрастется, что становится больше самого сердца и вовсе съедает его. Но это не у всех, – хитренько улыбался белесыми своими глазками. – Потому как секрет надо знать.
– Дед, скажи секрет, – просил Виктор.
Дед замыкался, секрета не говорил, пришлось махнуть рукой: ересь одна, ерунда какая-то. Но душа тосковала, просила покоя и гнала его все дальше и дальше. Заблудившись однажды, набрел на избушку лесника. Тот принял его хорошо: жил бобылем, тосковал по людям. Угостил самогоном, на закуску выставил соленые грибы. А поутру предложил пожить у него недельку: «Мне в город давно съездить надо, с начальством свидеться, дела накопились, да об пенсии похлопотать пора пришла». Виктор с радостью согласился, спросил только, где ему чем-нибудь отовариться.
– Грибы соленые бери у меня сколько хочешь, сухари есть. Магазины в деревне пустые, но недалеко, в Кощеевке, прямо у большой проезжей дороги, есть маленький рыночек. Там можешь картошки прикупить, яичек, если повезет, какая-нибудь баба хлеба домашнего вынесет. Ягод да грибов свежих не бери, их тут под ногами немерено.
Утром вместе вышли к дороге. Лесник попутку ждать, Виктор на рынок отправился. Стояли за самодельными прилавками четыре пожилые бабы, торговали молоком, картошкой, грибами и ягодами. А пятою была Агафья, Агаша, молодая девушка с черной косой по пояс, с зелеными ясными глазами под темными ресницами. Торговала она поделками из дерева, бересты и обожженной глины. Девушка была так хороша, а поделки настолько искусны, что Виктор прямо застыл у прилавка. Да и она, глянув на него, никак не могла отвести глаз. Виктор сразу вспомнил, что давно не брился, темная бородка уже обрамляла лицо, кудрявые волосы отросли почти до плеч. У него перехватило горло.
– Здравствуй, красавица! Это что ж у вас за мастер такой живет в глухомани?
Взял в руки сказочную птицу с раскрашенным хвостом из настоящих перьев. У птицы было женское, тонко вылепленное личико. Девушка молчала, словно онемев.
– Может, я вас испугал своим странным видом? Так вы не бойтесь. Я художник, потому мне так и интересны ваши поделки. Просто долго бродил с мольбертом, зарос весь…
Бабы переглядывались, перешептывались, потом одна из них дернула за рукав девушку:
– Ты чего, Агаша? Видишь, мужчина интересуется, а ты словно воды в рот набрала. Похвались, скажи, что сама мастерила.
– Неужели сама? – искренне удивился Виктор. – Где ты училась?
– Нигде не училась, – опять ответила за нее говорливая баба. – Разве что в семье. У них так и идет: от деда к внуку. А тут, вишь, девка приспособилась.
– Дорого ли просите, красавица?
– Сколько заплатите…
– Денег у меня с собой маловато на такую красотищу. Но вот птичку да матрешку возьму.
Положил на прилавок две десятки.
– Это много, – зарделась Агаша, и добавила: – Спаси вас Бог.
И эта фраза вместо обычного спасибо, и необычные поделки, и сама красота девушки в этой забытой богом глуши – все казалось каким-то нереальным.
Виктор немного помедлил у прилавка:
– Скажи, как часто ты здесь торгуешь, если я захочу еще чего купить?
– Да как наработаю, так и выйду. К воскресенью стараюсь, продать легче.
– Ну, до встречи тогда, Агаша-краса, длинная коса.
Встретились они раньше, да так неожиданно, что у Виктора впервые затрепетало сердце от радостного волнения.
Вечером того дня, что побывал на рынке, он почувствовал, что занемог. Болело горло, бросало то в жар, то в холод, как всегда во время простуды отзывалась болью нога. К ночи поднялась, видно, высокая температура, впадал в забытье, в нездоровый, беспорядочный сон. То являлся ему добродушный майор из КГБ, то бронзовое лицо Рустама, а то зеленоглазая Агаша склонялась над ним с ласковой улыбкой. Так промаялся до утра, но и утро не принесло облегчения. Поэтому, открыв глаза и увидев Агашу в проеме двери, не поверил, прикрыл их снова, но видение казалось столь реальным, что заставил себя приподняться, сесть на лежанке. Живая, настоящая Агаша стояла перед ним, глядела изумленными глазами.
– Откуда ты, Агаша? Как оказалась здесь?
– К дяде своему пришла, Трифону Степановичу. А вы почему здесь?
– Приютил меня твой дядя, а сам в город по делам подался. А я вот приболел, – пожаловался Виктор. – Позавчера под ливень попал, промок весь.
– Так я вас вылечу, – оживилась Агаша. – У дядьки мед хороший припасен и травка всякая, и малина. Сейчас только чайник вскипячу.
От душистого травяного отвара действительно полегчало. Агаша подносила кружку к его губам, с ложечки кормила медом, и Виктор подумал, что после мамы Розы никто так не ухаживал за ним. Уснул, не заметил как, а проснулся, когда солнце клонилось к закату. Девушка сидела за столом на лавке.
– Агаша, я думал, ты ушла. Тебя дома не хватятся?
– Отец с матерью привыкли. Я по лесу долго гуляю, то бересту собираю, то какие сучки-задоринки. Есть такие, чуть поправь да подкрась, а из него уже зверушка выглядывает неведомая. Бывает, и заночую тут, у дядьки.
– Тебе бы учиться с таким талантом. Есть отделение – народные промыслы. В Москву бы поехать.
– У меня здесь учителя хорошие. А учиться мне нельзя, да меня и не примут.
– Почему это?
Агаша не ответила, перевела разговор на другое, подбросила в печь дровишек, поставила чугунок с картошкой, достала соленья из погреба.
– Бог мне послал тебя, Агаша, – растрогался Виктор.
– Бог и послал, – серьезно ответила девушка. – Ты как подошел к прилавку, так я и обомлела, потому что во сне тебя видела, да все никак не могла догадаться, где же мы встретимся, если я из деревни дальше леса никуда не хожу. А вот ведь не разминулись.
– Как это – «во сне»? – не понял Виктор.
И опять Агаша не ответила, только улыбнулась лукаво.
– Агаша, я бы твой портрет написал. Только, знаешь как? Обнаженную. Села бы ты на зеленую лужайку, обняла колени руками и положила на них голову. А волосы распущенные падали бы до самых ступней. И это была бы не откровенная нагота, а такая, что лишь угадывается, лишь дразнит. Назвал бы «Лесная нимфа», и любовались бы люди твоей красотой.
– Как же я перед мужчиной чужим оголюсь?
– Сама же говоришь – во сне видела, может, не такой уж чужой. А потом, перед художником, как перед доктором, обнаженной быть вовсе не зазорно. К нам в институт приходят мужчины, женщины, раздеваются и сидят, стараясь не шелохнуться, им за это деньги платят, а мы учимся рисовать человеческое тело. Но это учеба, и нам все равно, мужчина ли, женщина перед нами. Но если пошлет судьба художнику его Музу, это счастье. У всех великих были свои натурщицы.
Агаше разговор не понравился, Виктор не сразу это заметил, спохватился, замолчал.
– Никак на работу зовешь? – усмехнулась Агаша. – Спасибо, мне есть чем на хлеб насущный заработать.
– Ты не так поняла меня, Агаша. За работу платить надо, а мне пока и платить нечем. Я красоту твою запечатлеть хочу.
– Я все же пойду домой, скажусь отцу с матерью, – засобиралась Агаша. – А завтра приду пораньше, тогда и подумаем… Ты поешь да поспи. Утро вечера мудренее.
И опять не спалось Виктору ночью, но уже по другой причине. От снадобья Агаши прошла боль в горле, поутихла в ноге. Но сама Агаша словно не уходила. Едва впадал в дрему, она тут как тут. Он то губы ее искал, то прижимал к себе. Желание обладать ею было так велико, что распирало, болело в паху. Любовный опыт у Виктора был небогатый. Со студентками связываться не рисковал, чуть что – пришьют аморалку, либо жениться принудят. Захаживал иногда к сорокалетней буфетчице Тамаре из кафе напротив института, которое они называли «забегаловкой». Сама пригласила, когда ему порции сосисок не досталось.
– Ты зайди к концу работы, проводишь домой, я здесь недалеко живу. У меня в холодильнике целый килограмм сосисок, себе припасла, но тебе отдам.
Похвалился ребятам, что вечером сосиски притащит, они, переглянувшись, заулыбались.
– Значит, мать-наставница тебя заметила? – спросил Гиви.
