Наталья Андреева - Сто солнц в капле света
Скрипач из крепостных Федосьи Ивановны, весьма смазливый парнишка, выученный ею за границей за большие деньги, уже настраивал свой инструмент. Ждали полковой оркестр, а пока он не прибудет, до ужина гостей должен был развлекать этот скрипач.
– C,est admirable! – шепнула на ухо Евдокии Павловне добрая дама, у которой к тому же не было дочек на выданье. – Ваша младшая дочь – настоящая красавица! К ее необыкновенным глазам так идут сапфиры! Кстати, два месяца назад вы брали у меня деньги в долг. И говорили при этом, что все семейные драгоценности давно уже заложены.
– Да, да, я помню, – фальшиво улыбнулась Евдокия Павловна. – Но не сегодня… Мы поговорим об этом после.
Шурочка с нетерпением ждала ужина, после которого должны были начаться танцы. И где же граф? Ведь он обещал открыть бал в паре с ней! Вдруг она увидела Владимира Лежечева. Он был одет в темный фрак с атласным воротником и темный же бархатный жилет, из-под которого виднелась белая батистовая рубашка. Его одежду дополняли галстук, панталоны, туфли-лодочки и шелковый складной цилиндр. Несмотря на сдержанность костюма, Владимир выделялся среди других мужчин осанкою и статью. Шурочка отметила это и подумала, что до сих пор была к Владимиру Лежечеву несправедлива, отказывая ему в мужской привлекательности.
Собравшееся общество было карикатурой на высший столичный свет, впрочем, выгодно отличаясь от него искренностью и неподдельным оживлением. Многие дамы оделись по последней моде, но некоторые несообразности в деталях туалетов их выдавали. Ведь сшиты они были по затертым до дыр картинкам, передаваемым из рук в руки. Шурочка никогда не бывала в Петербурге, но чувствовала, что там все это недопустимо. Явись ты в таком наряде, то станешь объектом для насмешек и злых эпиграмм, и ни один кавалер не подойдет к тебе за весь вечер. Она уже наслышана была от графа Ланина о том, как зол высший свет и как он не прощает дурного вкуса и дурных манер.
Залесская, например, нацепила на красный тюрбан желтое перо, которое в дороге к тому же успело сломаться, у ее дочери Дашеньки «грибной» орнамент соседствовал на платье с крупными садовыми розами. Некоторые дамы надели береты и теперь жеманничали, изображая светских львиц. Только береты у них были почти одинаковые и одинаково одеты. Со спины можно было перепутать и подойти не к своей жене, а к другой даме, чего все и ждали к концу бала, когда мужчины разгорячатся спиртными напитками. Не лучше выглядели и те джентльмены, которые пытались смешно подражать столичной моде на английские фасон и манеры. Только Лежечев смотрелся естественно в своем простом темном фраке и белой сорочке. Шурочка улыбнулась ему и получила в ответ такой пламенный взгляд, что поневоле покосилась на окружающих: не заметил ли кто-нибудь? Она, слегка нервничая, оправила платье и вдруг всей своей нежной кожей почувствовала на себе чей-то обжигающий взгляд. Толпа уездных барынь и барышень всколыхнула. Она боялась оглянуться, понимая, что это может быть только Серж Соболинский. Как-то они встретятся?
«Не смотри на него! – велела она себе. – Не смотри!»
Смятение, томные вздохи… Словно волна прошла по морю ярких платьев и пышных причесок, украшенных цветами и перьями.
У Шурочки даже шея заболела от напряжения. Все ее существо тянулось туда, к нему, но она сдерживалась из последних сил. Всего лишь взглянуть… И только… Она попыталась было зацепиться глазами за Лежечева, хотя бы взглядом получить его поддержку, но Владимира стеной отгородили темные фраки. Вдруг она почувствовала знакомый запах одеколона и табака. Дальше не замечать его было уже не возможно. Она обернулась.
Серж действительно стоял рядом и смотрел на нее в упор. Смотрел без улыбки, требовательно. Он был одет с той томной изящностью, что присуща лишь истинным денди: расшитый золотом жилет, темно-синий фрак, небрежно завязанный галстук, черные кудри. Вся эта небрежность была, впрочем, тщательно продуманной, поза отрепетирована перед зеркалом, а галстук перевязывался не один раз. У него была тонкая талия при маленькой ноге и высоком росте, подчеркнутая узким фраком. Ах, эта тонкая талия! Какие только усилия не предпринимали ради нее мужчины, включая самого Императора, по слухам, старательно утягивающегося перед каждым своим выходом! Благодаря ему на узкие фраки была большая мода. Мужчины едва дышали, но стремились не отставать от Государя. Но Сержу не требовалось корсета под фраком. Соболинский был молод и строен от природы. Он соответствовал моде без всяких на то усилий. Дамы млели, глядя на него, а он с рассеянным видом крутил в руках лорнет. Шурочка испугалась, что Серж сейчас нарочно будет рассматривать в этот лорнет ее платье и бриллиантовое колье, потому что понимала, что он вполне может позволить себе такую наглость.
Поймав ее взгляд, Соболинский сказал, растягивая слова:
– Вы нарочно делаете вид, что мы незнакомы, Александра Васильевна?
– Я вас просто не заметила.
– Да, должно быть, я затерялся в этой толпе, – нагло сказал Серж. – Такое со мной случается.
– Вы стали заметно меньше ростом с тех пор, как мы виделись в последний раз.
– Зато вы как будто выросли.
– И повзрослела, заметьте!
– И, похоже, разбогатели!
Он нацелил лорнет на ее бриллианты.
– Ах, мсье Соболинский! – тут же вцепилась в него возникшая как из-под земли Евдокия Павловна. – Вы совсем нас позабыли!
– Виноват, – навел на нее лорнет Серж. Евдокия Павловна заметалась.
– Как, впрочем, меняется мода! – всплеснула руками она. – Поведение и манеры нынешних молодых людей не идут ни в какое сравнение с тем, что было в наше время. Так почему же вы нас позабыли, мсье Соболинский?
Серж опустил лорнет и рассеянно улыбнулся:
– Я было увлекся хозяйством, Евдокия Павловна. Впрочем, размышления о крестьянской доле оказались для меня в тягость. Я заскучал, слушая отчеты управляющего по просьбе тетушки, и окончательно решил предаться лени. Этакое томное сибаритство мне более по нутру, нежели вонь крестьянских изб и грязные босые ноги селянок. Каюсь, что не заезжал к вам. Ваша младшая дочь забавляла меня своими рассуждениями о суровой крестьянской доле.
Теперь его лазоревый взгляд ласкал ее шею и плечи, отчего она пришла в бешенство:
– Конечно же, месье Соболинский, вам это в тягость! Это мы, бедные провинциалы, привыкли к запаху навоза и чеснока. Прошу простить, но аромат ваших духов вызывает у меня головокружение!
И она поспешно отошла. Владимир Лежечев уже спешил к ним. Впервые Шурочка ему откровенно обрадовалась. Спаситель! Тем более что объявили: «Кушать подано!» Идти к столу под руку с Сержем ей не хотелось, а граф так и не объявился. Неужели же он передумал?
Гости единодушно двинулись к накрытому столу, Владимир поспешно предложил ей свою руку и задал вопрос, который волновал его любящее сердце:
– Этот мерзавец опять рядом с вами, Александрин? Я вижу, вы его поощряете!
– Напротив, я не знаю, как от него избавиться! – громко сказала она. – Мсье Соболинский так назойлив!
Серж уже подхватил Долли и шел следом. Разумеется, он это слышал! Но когда это Соболинского пугали соперники? И когда его останавливал отказ? Напротив, все это его распаляло.
– Надеюсь, что мы откроем бал вместе с вами? – спросил Владимир, усаживая ее за стол.
– Да, разумеется, – рассеянно ответила она. Что ж, пусть первый танец будет за Лежечевым.
Но стоило ей представить упоительную близость во время вальса, как сердце в груди забилось тревожно и часто. Вальс! Какое дивное слово! Шурочка жадно училась на тех немногих уроках танцев, что выпали на ее долю, в основном усилиями Жюли, и больше всего любила именно вальс. Хотя и побаивалась. А вдруг она неуклюжа? Она же так давно не танцевала! И танцевать его с Лежечевым? Нет, вальс – это танец любви! А ей, то есть любви, она только что наговорила дерзостей. Вечер, кажется, был испорчен.
Она почти ничего не ела и то и дело ловила на себе недвусмысленный взгляд Сержа. Кажется, он разозлился. Хорошо хоть, не доставал больше свой лорнет! Соболинский лениво перебрасывался словами с двумя соседками, всем своим видом демонстрируя, что ему здесь скучно. Одна из них, Долли, просто из кожи вон лезла, чтобы ему понравиться. Но он, казалось, интересовался только французской кухней. Надо отдать должное: повар у Федосьи Ивановны был замечательный! Как и скрипача, она выучила его за границей, только не виртуозной игре на музыкальном инструменте, а искусной стряпне, и теперь не без удовольствия выслушивала комплименты гостей подаваемым блюдам.
– А фрикассе, господа, мой Парамошка готовит не хуже, чем повара в петербургских ресторанах, ей-богу! Вот, Сереженька подтвердит.
– Несомненно, тетушка, – усмехнулся Соболинский.
– А накладно это, уважаемая Федосья Ивановна, обучать за границей дворовых людей? – спросил помещик Оврагов, поглаживая жидкие бакенбарды.
