Марина Юденич - Игры марионеток
— «От Ильича — до Ильича». Да? Помните, была такая шутка в застойные годы. В том смысле, что от Ленина — до Брежнева.
— Ну, о таком политическом долголетии современные российские политики даже не мечтают. Все меняется стремительно.
— И — слава Богу.
— Вы полагаете? Ну, не знаю — не знаю. И все же, вернемся к вашему феномену. Что это — простое везение? Или — тонкий расчет? Или — уж, простите меня, но мы, по-моему, сегодня говорим достаточно откровенно — мощная поддержка сверху. Та самая мифическая рука?
— Чья рука, Сергей Александрович?
— Не знаю, право. Какие-то могущественные покровители?
— Сергей Александрович, вы ведь не первый год в политической журналистике. Весь наш истэблишмент, и бывший и нынешний, у вас — как на ладони. Кто, по-вашему, обладает такой властью — пусть, даже не властью, влиянием — чтобы все это время поддерживать меня на плаву, не взирая на все штормы и цунами, которые у нас то и дело приключаются?
— Действительно, кто?
— Не знаю. Возможно, такие люди — а лучше скажем — силы — и существуют. Я, кстати недавно размышляла на эту тему. Возможно. Но мне они не известны.
— Вы?!!
— Простите?
— Вы размышляли на эту тему?!
— Размышляла. А почему вас это так удивляет?
— Вам-то с чего…. Простите. Я имел в виду, что вы слишком серьезный и занятой человек, чтобы предаваться праздным размышлениям.
— Почему же — праздным?
— Значит, у вас тоже происходит…. Или происходило…. Простите, я говорю загадками. Стоп, мотор! Снято. Всем спасибо. Собираемся, ребята.
Группа послушно бросилась выполнять распоряжение.
— Знаете что, Сергей Александрович! — Горина дождалась, когда с лацкана ее пиджака отцепят крохотный «крокодильчик» — прищепку с микрофоном. — А пригласите-ка меня пообедать. Желательно, в тихое, неприметное местечко.
Женщина. Начало
Этой ночью ей неожиданно приснился старик.
Прежде она никогда не видела его во сне.
Даже в те дни, когда билась над загадкой рукописи, пытаясь найти ответ, зашифрованный в непонятном обрывке неоконченного труда.
С той поры минуло уже довольно много времени.
Рукопись хранилась в ее бумагах, но, всякий раз, когда пожелтевшие страницы вдруг попадались на глаза, тихий, но хорошо различимый голос произносил: «Не время!».
Разумеется, голос звучал всего лишь в ее сознании.
Однако, она всегда прислушивалась к тому, что советовал внутренний голос.
И, надо признать, ни разу об этом не пожалела.
Рукопись благополучно укладывалась на прежнее место.
Время шло.
Сон был легким и очень похожим на явь.
Не было в нем гнетущего ощущения ирреальности, которое так переполняет иные сны, что после пробуждения тревога долго еще плещется в сознании, рождая недобрые предчувствия и смутные страхи.
Этой ночью все происходило иначе.
Снилось ей, будто встретились они снова в маленьком нормандском городке на прохладном побережье Атлантики.
Была весна.
И погода не разгулялась еще вполне, как подобает на взморье.
Небо было не то, что хмурым, но бледным.
Солнце — сдержанным.
А прозрачная дымка над морем, то и дело норовила обернуться легкомысленной тучкой и пролиться несерьезным: мелким и быстрым дождем.
Оба они понимали, что встреча их несколько противоречит действительности и потому происходит как бы за пределами ее измерений.
Она ни на минуту не забывала, что он давно уже мертв.
Он знал, что в эти минуты, она находится очень далеко, за тысячи километров от сонного приморского городка.
И, тем не менее, они говорили друг с другом.
Не было горечи в этой беседе.
И даже грусти не было.
А была — тихая, спокойная радость.
Все же расщедрилась судьба — довелось им еще раз увидеть друг друга.
Будто однажды патриархальную тишь городка нарушило вторжение целой стаи шумных, галдящих людей.
Толпа журналистов прибыла в отель вслед за известным писателем, который неизвестно зачем явился в нормандскую глушь.
Если искал покоя и одиночества, отчего позволил журналистам увязаться вслед?
Если, напротив, хотел блеска и гомона, почему не отправился на модный курорт?
Впрочем, души звезд еще большие потемки, нежели души простых смертных.
А поступками их движут порой самые невообразимые помыслы.
Старика шум раздражал.
Ей же, напротив, было интересно.
— С этим ничего не поделаешь. Журналисты обожают культовые фигуры. А его называют «властителем дум». ЛОМ-ом. Лидером общественного мнения
— Чушь несусветная!
— Почему это — чушь?
— Думам своим человек сам хозяин, или властитель, как вы изволите выражаться. И никто более. Бывает, конечно, что чужие мысли завладевают некоторой частью сознания. Но ведь только — некоторой! О какой власти, позвольте, может идти речь? А этот ваш… лом… властитель, к тому же из числа дрессированных кумиров…. Это факт очевидный.
— Дрессированный кумир? Это еще что за зверь такой?
— Это — не зверь. Это как раз — таки человек. Кумир толпы. Вроде вашего беллетриста.
— Но почему — дрессированный?
Некоторое время он медлили с ответом.
Потом заговорил.
— Вы никогда не задумывались о том, как удается управлять такой массой разных людей?
— Это же просто — существуют законы, на страже которых….
— Да-да, это, действительно, просто. Но ведь законы регламентируют далеко не все области жизни.
— Я бы сказал, малую толику.
— А все прочее?
— Любовь, дружба, счастье, нравственность, красота….
— Разве можно установить здесь единые параметры возможного и допустимого? Разумеется, нет.
— Разные социумы, национальные и возрастные различия.
— Что есть красота для богатого пожилого американца, адвоката, к примеру?
— А для молодого русского колхозника?
— В Росси больше нет колхозов.
— И бедных в России тоже нет?
— Есть, разумеется. И гораздо больше, чем следовало бы.
— Так счастье в представлении бедной русской женщины и богатой француженки — это ведь совсем не одно и то же. Вы согласны?
— С этим невозможно не согласиться. Но существуют традиционные представления, обычаи, наконец.
— Верно. Для удобства назовем все это общественным сознанием. Вас не раздражает этот термин?
— Нисколько.
— Прекрасно. И как же удается управлять общественным сознанием, оно ведь, как мы уже выяснили, так многолико?
— Я думаю, что для этого, как раз, и вырабатывается идеология, потом возникает пропаганда. И всякие менее серьезные штучки, реклама, например….
— Умница! Но как проводится идеология? С рекламой понятно, но это, действительно менее серьезные штучки.
— Есть, наверное, разные способы.
— Способы, действительно, существуют разные.
Один из них — «дрессированные кумиры». Ну или ЛОМы, как вы называете их теперь.
Смотрите.
У каждого социума есть свои кумиры. Артисты и спортсмены, писатели и поэты, журналисты и публичные политики.
Словом те, кого опрометчиво называют «властителями дум».
Теперь представьте, что некто задумал внедрить в один из социумов — скажем так — новую традицию или привычку, или мысль.
Кто более всего подходить для проведения идеи?
Кому быстрее поверят?
За кем потянутся?
— За ЛОМОм, кумиром. Но где гарантия, что кумир захочет агитировать за эту самую идею?
— Хороший вопрос. Гарантии нет. А чтобы она была, кумира следует дрессировать.
Разумеется, не уведомляя об этом.
Постепенно, как дрессируют животных, приучать его думать и поступать определенным, нужнымобразом.
И чувствовать, буквально не лету, в воздухе, ловить приказ.
Здесь, как и в обычной дрессуре, в ход идут кнут и пряник.
— А если кумир не поддается дрессировке?
— Его заменяют.
— С этим почти никогда не бывает проблем. Толпа любит новых кумиров. Есть кстати, более легкий путь. Он даже не требует дрессировки. Толпе предлагают уже готового кумира. Он же, в свою очередь, сознательно или нет — не суть важно, готов исполнить любую волю хозяина.
— А если толпа не примет подсадного кумира?
— Примет.
— Он ведь будет отвечать ее чаяниям.
— Поверьте, это совсем не сложно, рассчитать, кто в ближайшее время будет востребован — ну, к примеру — молодой интеллектуальной элитой.
Итак, посредством нехитрых расчетов мы воссоздаем примерный образ будущего кумира.
Скажем, это писатель, создающий примерно вот такие романы, язык его таков, биография примерно такова, лет около….
И так далее….
Приглядываемся к тем, кто соответствует этим параметрам, но еще не вкусил славы. Мы ведь прогнозировали будущее. Набирается с десяток непризнанных гениев.
