Иори Фудзивара - Тьма на ладони
— А я никогда не была замужем, — сказала она ровным голосом. — Хотя сын есть.
— Ну что ж. В последнее время многие так живут. А где ваш ребенок сейчас?
— В номере. Сейчас он уснул…
— Вы с ним решили здесь остановиться? Она кивнула.
— Наверное, вы думаете, что Исидзаки — его отец?
— Ну… откуда же я знаю.
Я вспомнил слова Исидзаки: «Из родителей у малыша только мать. Отец, похоже, отсутствует». Я поймал ее вопросительный взгляд и продолжил:
— Признаюсь, этого я тоже не исключал. Но если вы говорите, что вы не любовники…
— К этому ребенку господин Исидзаки отношения не имеет. То, что я его родила, — моя блажь!
— Блажь?
— Простите… Слетело с языка. Конечно, о ребенке так говорить нехорошо.
Я промолчал. Она глубоко вздохнула и тихо, почти шепотом произнесла:
— Я очень любила его. По-настоящему и очень долго…
Я думал, что она разрыдается, но лить слез она не стала. Наверное, не тот характер. Я смотрел на нее, не говоря ни слова. Наконец она медленно покачала головой. Словно пыталась отогнать от себя неизбежное понимание всей абсурдности своих поступков. Ее речь потекла без остановки:
— Я впервые рассказываю об этом постороннему. Мне очень нелегко подбирать слова, — начала она ровным механическим голосом, за которым скрывалось твердо принятое решение. — По возрасту он мне в отцы годился. А я все равно испытывала к нему такое, что сама удивлялась. Меня словно приворожили. С первой нашей встречи прошло уже больше десяти лет — а я и сейчас чувствую то же самое. Но он всегда держал дистанцию. Всегда притворялся, будто не понимает, что я чувствую. Вот почему наша связь была просто дружбой близких людей. Чувства были только с моей стороны, и пропасть, которая нас разделяла, так ничем и не заполнилась. Словно омут какой-то. И все это длилось годами. Настоящей встречи между любящими людьми у нас так ни разу и не случилось. Все закончилось ничем… Вам, наверное, смешно, что женщина в таком возрасте рассказывает такую наивную историю. Но, я надеюсь, вы мне верите?
— А может, его мысли были заняты другой? Она горько улыбнулась:
— Да, кое с кем у него были особые отношения. Такие, что не оставляли места в его сердце больше ни для кого на свете… Вы меня понимаете?
— Кажется, я догадываюсь, — осторожно ответил я. — Но это всего лишь догадки. Без каких-либо оснований…
Здесь я слегка покривил душой. Основания для подозрений у меня все же были. Сам Исидзаки, своими же словами, вызвал призрак той женщины из моей памяти.
— Я думаю, вы правильно догадываетесь. Она была актрисой. Насколько я знаю, вы с нею тоже однажды встречались…
— Дзюнко Кагами, не так ли? Она кивнула:
— Когда-то она пользовалась этим псевдонимом для сцены. Ее настоящее имя — Дзюнко Саэки. Это моя старшая сестра.
Очень долго я не мог произнести ни слова.
— Вот об этом, если можно, подробнее… — вымолвил я наконец.
Она опустила глаза. И, словно впервые заметив свой кофе, отпила глоток.
— Помните ли вы, что случилось двадцать лет назад на одном телешоу?
— Разумеется, — ответил я.
— Как раз тогда господин Исидзаки впервые встретился с моей сестрой. По крайней мере, так он мне рассказывал. Обычная история…
И она начала свой рассказ.
После злосчастного инцидента Дзюнко Кагами решила еще раз извиниться. И написала Исидзаки письмо. Тогда ей исполнился тридцать один. Необычайно серьезный и вежливый тон письма, так не свойственный звездам экрана, произвел на Исидзаки огромное впечатление. Он тут же ответил. Так начались их отношения. Очень быстро они перешли во взаимную страсть. Но жена Исидзаки была еще жива, и подобную связь пришлось держать в тайне.
Это продолжалось довольно долго. Постепенно Дзюнко Кагами утратила всякий интерес к актерской профессии. Причина проста — ее внимание полностью поглотил Исидзаки. Вначале и она занимала его мысли ничуть не меньше. Только в нем еще оставалась любовь к жене, а кроме того, нельзя было забывать о его положении в компании. Разнюхай о его двойной жизни газетчики — их обоих сожрали бы с потрохами. Поэтому он был постоянно на взводе. Наверно, и правда — история, каких тысячи…
Перелом случился четырнадцать лет назад. Не в силах больше терпеть, Исидзаки решил наконец развестись. Но внезапно жену положили в больницу. Диагноз — рак печени. Метастазы уже распространились по организму, и, как предположили врачи, жить ей осталось не больше года. Как было принято в те годы, больной об этом не сообщили, и настоящий диагноз знал только муж.
С этих дней Исидзаки потерял покой и сон. Он все больше сострадал умирающей, и все мучительней для него становились тайные встречи на стороне. Тогда-то он и обратился за помощью к психиатру. Если верить Киэ Саэки, к этому времени их отношения достигли критического накала.
Жена пролежала в больнице дольше, чем предполагали врачи, — два с половиной года. И умерла в восемьдесят шестом.
— Дату я помню точно. — Она поднесла к губам чашку. — Я познакомилась с ним через год после того, как он овдовел. В восемьдесят седьмом.
— И все это вам рассказала сестра? Она покачала головой:
— Нет, он сам. С сестрой мы никогда об этом не разговаривали. Слишком нелегкая для нее ситуация. Сама она вела себя очень осторожно — видимо, оберегала меня от лишних волнений. Вообще, мы с детства хорошо чувствовали друг друга, но редко откровенничали. Да оно и понятно. Что общего мржет быть между детьми из разных поколений?
— Ну, у меня ни сестер, ни братьев никогда не было, так что судить не могу… Просто немного странно, что Исидзаки вас так подробно во все посвящал.
— Я бы так не сказала! — Она вновь покачала головой. Ее взгляд снова рассеялся, устремившись в далекое прошлое. — Я постоянно приставала к нему с расспросами, хотя он всегда отвечал односложно. Так, постепенно, и вытянула из него всю эту историю. Обычно он бурчал в ответ что-нибудь и тут же менял тему. А мне уже потом приходилось собирать все осколки в одну большую мозаику. Если какие-то неувязки и есть, то совсем небольшие. Как вы думаете?
— Не сомневайтесь — в случае больших неувязок я бы тут же переспросил.
Она снова поглядела на меня. И улыбнулась — совсем слабой улыбкой, от которой у меня больше не поднималась температура.
— Кстати, чтобы вы не сомневались: решение взять вас на работу господин Исидзаки принял сам. Сестра никак в нем не участвовала. Она узнала об этом много позже. А я очень долго даже имени вашего не знала. Хотя он не раз о вас вспоминал. Дескать, встречаются же на свете такие интересные молодые люди.
— Погодите, но…
— Что?
В голове закопошились вопросы. Я открыл было рот, но передумал. Она, как видно, никуда не торопилась. Я тоже.
— Нет-нет, извините. Продолжайте, пожалуйста. Она посмотрела на меня, закусив губу. Перехватив мой взгляд, тут же произнесла:
— Я могла бы рассказать, что было потом. Если вам любопытно, конечно. Правда, дальше все гораздо прозаичнее.
— Забыл вам сказать — работник из меня бестолковый. А потому и сегодня, и завтра у меня отгулы. Так что свободного времени много. А любопытства еще больше.
Ее лицо немного смягчилось.
— Сестра с малых лет очень любила сцену. Школы не окончив, завербовалась в театральную труппу и ушла из дому. Сначала в маленьком коллективе играла. Но однажды их выступление увидел какой-то телепродюсер. Пригласил ее в сериал, и вскоре она с головой погрузилась в мир шоу-бизнеса. Уж не знаю, за что у них ценят, — но, по-моему, ей просто везло… Я тогда еще в младших классах училась. Помню все какими-то обрывками. Кажется, лет после двадцати она впервые снялась в телесериале. С тех пор и начала использовать свое сценическое имя, Кагами. Дед у нас родом из Канадзавы — поэтому «Kaгa», а «ми» уже для красоты прицепила[29]. Ну а что с нею дальше было — вы и сами, наверное, знаете…
Я молча кивнул. И она перешла к рассказу о себе. Говорила негромко, без эмоций в голосе.
С дебюта Дзюнко Кагами на телевидении прошло несколько лет. Киэ Саэки еще не исполнилось двадцати, когда их школу посетили вербовщики молодых талантов и предложили ей пробу на роль в телешоу. Но тщеславия у девушки было немного, и она отказалась. Отчасти не испытывала к этому интереса, отчасти — не хотела жить в тени славы сестры.
Впрочем, даже у нее было одно страстное увлечение. Возможно, даже одно-единственное: кухня. Всякий раз, оказываясь на кухне, она забывала любые печали. Других особых талантов она за собою не замечала, и решение, куда в жизни податься, крепло в ней с каждым днем. Закончив школу, Киэ Саэки проучилась год на курсах французского и отправилась в Париж. Она мечтала стать шеф-поваром. Это стало ее главной целью в жизни. Пожалуй, стремление осуществить мечту детства и было единственным, что объединяло таких разных сестер.
