Камилла Лэкберг - Вкус пепла
Агнес чувствовала также, как среди ужаса, который ее охватил, на нее напала растерянность. Как же это могло случиться? Ведь они предохранялись всеми средствами, какие были доступны, и всегда вовремя прерывали. Даже в самых безумных фантазиях она не могла себе представить, что попадет в такую беду. Конечно, она слышала, что с другими девушками иногда подобное случалось: бывало, что какой-то не повезет и она забеременеет, но Агнес всегда презрительно думала в таких случаях, что эта дурочка, забыв об осторожности, позволяла мужчине закончить.
И вот такая же дурочка лежит здесь! Мысленно Агнес лихорадочно искала выход. У нее всегда все складывалось благополучно. И сейчас тоже должно быть какое-то средство. Нужно объяснить папеньке. Раньше у нее всегда это получалось, когда она ставила перед собой такую задачу. Разумеется, прежде речь еще никогда не шла о таких серьезных делах, но на протяжении всей своей жизни она привыкла, что он всегда приходил ей на помощь и устранял все препятствия на ее пути. Вот и сейчас все должно произойти точно так же.
Она почувствовала, как к ней возвращается спокойствие, сменившее первый приступ волнения. Ну конечно же, все можно исправить. Папа немного посердится, она это стерпит, но потом он должен прийти ей на выручку. Есть же такие места, куда женщины обращаются в случае подобной неприятности, это всего лишь вопрос денег, а что касается денег, тут ей как раз повезло.
Довольная тем, что придумала план, она открыла рот, собираясь заговорить и тем самым начать обрабатывать отца, однако ей так и не удалось произнести ни слова, ибо ладонь отца вновь звонко хлопнула ее по щеке. Агнес смотрела на него, не веря своим глазам. Она никогда не могла себе даже представить, чтобы он поднял на нее руку, и вот отец за короткий промежуток времени уже дважды ударил ее. Несправедливость такого обращения вызвала у нее жаркий приступ гнева, она поднялась на кровати и снова попыталась открыть рот, чтобы объясниться. Хлоп! Третья пощечина обрушилась на еще не остывшую от боли щеку, и Агнес почувствовала, что на глазах проступают злые слезы. Как он посмел так обращаться с нею! Она безнадежно опустилась на подушки, устремив растерянный и озлобленный взгляд на отца, которого, как ей казалось до сих пор, она так хорошо изучила. Но тот человек, который сейчас стоял перед ней, был ей совершенно незнаком.
И тут Агнес постепенно начала осознавать, что в ее жизни назревают неприятные перемены.
~~~
Осторожный стук в дверь заставил его поднять голову. В это время он не ждал пациентов и был занят разборкой накопившихся папок. Он раздраженно поднял брови.
— Да? — Тон был неприветливый, и человек в коридоре не сразу решился войти. Но затем ручка повернулась вниз, и дверь тихонько приотворилась.
— Я помешала?
Голос был робкий и тихий, точно такой, каким он сохранился в его памяти, и сердитая морщинка на лбу сразу разгладилась.
— Мама?
Никлас вскочил из-за стола и застыл, удивленно глядя на дверь, в проеме которой нерешительно остановилась маленькая, хрупкая женщина. Она всегда пробуждала в нем покровительственное чувство, и сейчас ему хотелось броситься к ней и заключить в объятия. Но он знал, что жизнь отучила ее от бурных эмоций и ее это только смутит, поэтому он удержался и ждал, когда она проявит инициативу.
— Можно войти? Или ты слишком занят? — Она покосилась на кипы бумаг на столе и сделала движение в сторону двери.
— Нет-нет! Я совсем не занят. Заходи, заходи! — Он почувствовал себя мальчишкой-школьником и выскочил из-за стола, чтобы подать ей стул.
Она осторожно присела, примостившись на самом краешке, и стала нервно оглядывать кабинет. Никогда еще она не видела его на рабочем месте, и он догадался, что тут она чувствует себя перед ним как чужая. Они вообще почти не встречались уже много-много лет, и хотя бы из-за этого нынешнее свидание должно было производить на нее странное впечатление: словно сын в один миг превратился из семнадцатилетнего мальчишки во взрослого мужчину. При этой мысли в груди у него поднялась злость. Как многого они оба, и мать и сын, лишились по вине этого злобного, скверного мужичонки! Никлас, слава богу, ушел из-под его власти, но, глядя на мать, он видел, что годы оставили на ней тяжелый след. То же усталое, пришибленное выражение, которое он помнил у нее до своего ухода из дома, но помноженное на число новых морщин, которые прибавились с тех пор на ее лице.
Никлас пододвинул себе стул туда, где она сидела, но чуть поодаль и стал ждать, что она скажет. Казалось, она сама толком не знает, зачем пришла. Помолчав, она наконец произнесла:
— Мне так жаль, так жаль девочку, Никлас!
Она снова замолчала, а он смог только кивнуть.
— Я не знала ее… Но мне очень этого хотелось. — Ее голос немного дрожал, и он догадывался, какие чувства она переживает. Должно быть, ей очень непросто было решиться к нему прийти. Насколько он помнил, она никогда не смела нарушать волю отца.
— Она была чудесная девочка, — сказал Никлас, и, хотя в душе чуть не плакал, на глазах не выступило ни одной слезинки. Наверное, за прошедшие дни он так наплакался, что слезы кончились. — У нее были твои глаза, а вот в кого у нее были рыжие волосы, мы не знаем.
— У моей бабушки с отцовской стороны были необыкновенно красивые рыжие волосы. Должно быть, от нее, — Аста помедлила немного, прежде чем произнести имя, — от нее Сара их унаследовала.
Аста сидела потупясь, глядя на сложенные на коленях руки:
— Иногда я видела ее. Ее и мальчишечку. Встречала на улице, когда твоя жена ходила с ними на прогулку. Но я ни разу не подошла. Мы только смотрели друг на дружку. Теперь я жалею, надо было хоть разочек с ней поговорить. А она знала, что у нее тут живет бабушка?
Никлас кивнул:
— Я много рассказывал о тебе. Она знала, как тебя зовут, и мы показывали ей твои фотографии. Я захватил их с собой, когда… — Он умолк, не договорив. Ни он, ни она не решались упомянуть о его уходе из дома, это значило бы вступить на минное поле.
— Правда ли то, что я слышала? — спросила Аста, подняв глаза и впервые посмотрев в лицо сыну. — Правда, что в смерти девочки… кто-то виноват?
Он попытался ответить, но слова застряли в горле. Он хотел рассказать ей так много, поведать столько тайн, которые камнем давили на грудь. Так хотелось скинуть их к ее ногам! Но он не мог. Прошло слишком много лет.
И тут пробились откуда-то слезы, которых, как он думал, у него уже не осталось, и потекли по щекам. Он не смел взглянуть на мать, но ее чувства оказались сильнее всех запретов, и уже в следующую секунду он почувствовал, как его обняли ее хрупкие руки. Она была такая маленькая, а он такой большой, но в этот миг все перевернулось.
— Ничего, ничего! — Привычным жестом она поглаживала его по спине, и он чувствовал, как спадает с него шелуха прошедших лет и он вновь возвращается в детство.
В материнских объятиях так спокойно! Ее теплое дыхание и любящий голос, убеждающий, что все будет хорошо, что чудовища, спрятавшиеся под кроватью, это всего лишь порождение его фантазии и исчезнут по одному слову. Но на этот раз чудовища не желали уходить.
— Отец знает? — прошептал он в ее плечо.
Хорошо понимая, что лучше не спрашивать, он все же не удержался и задал этот вопрос. И тотчас же ощутил, как она словно одеревенела и разомкнула объятия. Чары распались, и снова перед ним оказалась маленькая измученная старушка, которая, выбирая между отцом и сыном, выбрала отца, хотя тогда была так нужна сыну! Он испытывал двойственные чувства: так тянулся к ней, так любил, но в то же время его душа была полна горькой обиды и презрения за то, что она тогда, когда он особенно нуждался в ее помощи, не встала на его сторону.
— Он не знает, что я здесь, — только и сказала она, и Никлас понял, что мысленно мать уже выходит за дверь.
Но он не мог ее так быстро отпустить, стремился удержать хотя бы на один лишний миг и нашел способ, как это сделать.
— Хочешь посмотреть фотографии детей? — спросил он тихо.
Она только кивнула.
Он подошел к письменному столу и выдвинул верхний ящик. Там лежал альбом с фотографиями, он достал его и протянул ей, стараясь сам не смотреть. К этому он был еще не готов.
Она бережно начала перелистывать страницы, печально улыбаясь каждому новому снимку. Сейчас перед ней с такой невероятной наглядностью предстало то, что она потеряла!
— Какие они славные, — сказала Аста, и по голосу было слышно, что она гордится своими внуками. Но эта гордость смешивалась с горестным чувством невозвратимой утраты, так как одного из детей уже не было в живых.
— Ты взял себе фамилию жены? — спросила она робко, судорожно сжимая лежащий на коленях альбом.
— Да, — подтвердил Никлас, глядя мимо нее в пространство. — Я не хотел носить одну с ним фамилию.
