Время старого бога - Себастьян Барри
Он рад был, что чутье его не подвело, рад, что отказал Уилсону с О’Кейси, но все грозило обернуться едва ли не хуже. Слышны были голоса из комнатки в конце коридора, где пили чай и кофе. Кружки за собой не мыли, не убирали. Может, что и изменилось за девять месяцев, но вряд ли. На столах оставляли записки: «Мойте за собой кружки, гады!» Флеминга это доводило до бешенства. Был у него такой пунктик, навязчивая идея из тех, что преследуют всю жизнь, день за днем. Слышался смех, громкие голоса, и один из них женский. Том знал, что на его место взяли следователя-женщину, первую и единственную. Он рад был за нее. Из Джун вышел бы отличный детектив, голова у нее была как у Шерлока Холмса. Во все-то она вникала — в шалости детей, в проступки мужа, в случайно услышанные разговоры, — делала мысленные заметки, не нуждаясь в записной книжке. Не по душе ему все это, не по душе. В нем шевельнулся страх, глубоко-глубоко внутри, нет, еще глубже, словно он и сам ухнул сквозь пол в потаенное нутро полицейского участка. В подвалы, в древнее чрево города, где в гулких норах, наверное, обитают демоны. Демоны дел человеческих. Не по душе ему все это, не по душе.
И вот они столпились в проходе с дымящими кружками — Флеминг, Уилсон, О’Кейси, а с ними и вправду следователь-женщина, — топтались, смеясь, словно исполняли затейливый танец: «Ну, проходите! — Нет, только после вас».
— Боже мой, вот и ты! — сказал Флеминг. — Я уж почти не надеялся тебя дождаться.
— Куда б я делся! — ответил Том.
— Спасибо, что пришел, Том, спасибо. Ну, теперь-то у нас дело пойдет. Том, это сержант Скалли — Морин, знакомьтесь.
Она решительно пожала Тому руку обеими руками. Славная. Красивая, лет тридцати пяти — за плечами карьера, и еще много лет впереди. Тому она сразу понравилась, просто не могла не понравиться — открытое лицо, льняные волосы. И уж точно не серая мышь.
— Знаете, — сказала она, — шеф только о вас и говорит.
— Ага, он все уши нам прожужжал, — засмеялся Уилсон.
— Как у вас дела? — обратился Том к Уилсону и О’Кейси. Он пытался вспомнить их имена, но, как видно, забыл.
— Вылазка в Долки нам пошла на пользу, — отозвался Уилсон. — Ей-богу, Морин, гренки с сыром не подкачали, только ради них стоило съездить!
— Это я от тебя уже слышала.
— Честно вам скажу, я с вами приятно провел вечер, очень доволен, — вставил Том. Он пытался сказать это вскользь, чтобы никого не смутить. Стоит ли стесняться, если чувствуешь к кому-то симпатию? Возможно.
— Ну, вот видишь, О’Кейси, говорил я тебе. А ты заладил, что мы его разозлили, — сказал Уилсон чуть театрально.
— Нисколько, — отозвался Том, теперь засмеялся и О’Кейси.
— А еще эта буря, ну точь-в-точь сцена из «Носферату», — добавил Уилсон.
— Кто же играл вампира? — спросила сержант Скалли.
— Вампир был снаружи — то ли на стене замка сидел, то ли над Долки летал, — сказал Уилсон, опасаясь, как бы Том не принял шутку на свой счет. Но Том, плотный, грузный, был уж точно не Клаус Кински[28].
— Итак, леди и джентльмены, девочки и мальчики, — начал Флеминг, выдвинув стул, — приступим.
Но тут, внезапно, а может, постепенно, стул исчез, растворился. Исчез и Флеминг. Том проснулся — кажется, проснулся, но нормально ли это, вот так просыпаться? — скажем так, он пережил что-то сродни пробуждению на скамейке в парке Сент-Стивенз-Грин, откуда рукой подать до копошащихся садовников. Должно быть, присел на минутку и его сморило. Он ничего не помнил — ни как сел, ни как уснул. Он весь взмок в своем темном костюме — весеннее солнце, как видно, катилось за ним следом от самого Долки, а в парке было еще жарче, как на сковороде, да и весь город был словно огромная сковорода. Проснувшись, Том, конечно, понял, до чего нелепый он видел сон. Участок на Харкорт-стрит — простенькое здание без всяких затей, а вовсе не георгианский особняк. Будь там телефонистка, что пригрезилась ему, он бы очень удивился. Цветастый шарфик — нет, вряд ли. То, что представлялось ему живо и явственно, теперь отступало, меркло, блекло. В участке всегда было полно народу — одних только следователей человек двести, да еще толпа клерков. Пустынный коридор наверху должен был бы его насторожить — но чего в таком случае ждать? Никакого штаба расследования наверняка нет, просто Флеминг да, может быть, Уилсон с О’Кейси как следователи по делу. Он явно спятил. Но он где-то читал, что настоящий безумец не считает себя безумным. А он знает, что сошел с ума. Считать ли это доказательством нормальности?
Когда он поднялся, то уж точно чувствовал себя выжившим из ума стариком. Как после ночной пьянки, хоть он за всю жизнь ни разу не напивался. Ноги подкашивались, глаза щипало от солнца. Сколько же он тут просидел-прохрапел? Садовники устроились на отдых в двух своих электромобилях — пили чай и разговаривали. Второй завтрак. Том хотел посмотреть на часы, но очки куда-то запропастились. Хорошо работать по режиму. Флеминг всегда говорит новичкам: соблюдайте перерыв, он не зря придуман. И как понять, что сейчас он не спит, и не провалиться снова в сон? Неизвестно. В отчаянной попытке убедиться, что бодрствует, он хлопнул себя по щеке. Больно, еще как больно! Мимо шли ребята в красных форменных пиджаках, оглядывались на него. Католическая университетская школа. На стариков могут не обращать внимания, но безумного старика уж точно заметят. Том пригвоздил их к месту стеклянным взглядом.
— Вы почему не в школе, почему не в школе?
Да он не просто сумасшедший, он буйнопомешанный! Боже, во что он превратился! Стыд, да и только. Детей пугает. Развернувшись, будто отказываясь от
