Операция «Транзит» - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

Потому батальон и оказался на выступе Западного фронта, под проклятой Сморгонью, где наши топтались уже очень долго, положили многие тыщи народу и не добились ни единого, даже самого маленького успеха.

— Как бы я к генералу поперлась чумазая, будто чушка? — ответила на укор Бочарова. — Что бы он про женский батальон подумал? Ты вон, хоть и в грязюке, а всё одно — сокол.

— Не подлизывайся, у тебя плохо получается, — буркнул хмурый Романов. — Испугалась, что не поймешь оперативного задания?

Бочарова строгих и серьезных мужчин всегда уважала, легче себя с такими чувствовала.

— Ладно, — сказала она. — Ты шибко-то не гордись. Объясняй, а я послушаю.

За что еще она ценила помощника — умел он просто и ясно растолковывать. Без лишних слов, от которых в башке один туман.

— Если коротко, план у генерала такой. — Оба склонились над картой. — Ключевой участок, куда мы выдвинемся перед атакой, вот здесь. По флангам расположатся самые боеспособные части, которые хоть как-то еще могут воевать. Слева — 16-й сибирский, справа гренадеры. Наша задача — бросок через поле. Это пока всё. Генерал сказал, что подробно объяснит на завтрашнем совещании. И не мне, а командиру батальона.

— М-м-м, — промычала начальница, положила голову на сложенные руки и в ту же секунду засопела.

Алексей тронул ее за плечо.

— Эй, ляг как следует.

— Мммм, — ответила командирша и задышала еще глубже.

Романов уже знал, что, если она заснула, разбудить ее можно только сигналом «тревога» или звуками выстрелов. Прикинул, хватит ли сил дотащить грузную, плотно сбитую тетку до койки — и не решился. Просто накрыл шинелью. Настоящий солдат в любой позе выспится.

Ночью небо расчистилось, от края до края высыпали звезды, особенно яркие и чистые после затяжного дождя.

Алексей смотрел вверх, чувствуя себя полноправным участником вселенской астрономии, ведь в руке у него тоже алел огонек — маленький, но яркий. Затянувшись папиросой, штабс-капитан с удовольствием вдохнул сырой свежий воздух. Спать не хотелось.

Командир дивизии сказал на прощанье, безнадежно и тускло: «Меня не оставляет мысль, что я соучастник злодейства. По моему приказу несколько сотен женщин пойдут на пулеметы. Как после такого прикажете жить дальше?»

Мне легче, подумал Романов. Я-то дальше, скорее всего, жить не буду. Поэтому сейчас могу спокойно смотреть в звездное небо и наслаждаться покоем.

Через двор, стуча сапогами, кто-то бежал.

— Господин штабс-капитан! Я за госпожой начальницей! У нас там…

Кажется, Никифорова из четвертой роты. Недавно назначена помощником взводного.

Папироса, прочертив огненный пунктир, полетела в лужу.

— Что еще? Командира будить не дам. Она только что уснула.

Задыхаясь, Никифорова показывала в сторону «кобыльника».

— Там… там… — И не могла закончить.

Теперь Романов и сам услышал, как от казармы (до нее было метров триста) доносится невнятный гул.

Длинное приземистое строение было заперто. Толпа попробовала вышибить двери, но они стояли крепко.

Дружить с бабами пришли солдаты из нескольких соседних частей: артиллеристы, стрелки, саперы, спешенные драгуны. Вся эта взбудораженная масса бродила вокруг «кобыльника», пытаясь отыскать хоть какую-то лазейку.

Один ловкий паренек в сдвинутой набекрень фуражке вскарабкался на плечи товарищей и заглядывал внутрь через маленькое бойницеобразное оконце.

— Квохчут, цыпочки! — докладывал он товарищам. — Ух ты, ух ты, сколько их! И фигуристые есть!

Несколько самых напористых и упрямых продолжали колотить в дверь.

— Отворяй! — орал сильно нетрезвый фейерверкер. — Не обижай людей! К им со всей душой, а они… Щас гранатой подорву!

— Девки, чего попрятались? Вылазь, у нас самогонка есть! — кричали другие.

Солдат первого взвода первой роты Шацкая (она была в карауле) стояла по ту сторону двери в одиночестве. Гранаты она очень боялась, но покинуть пост не могла. Дрожала, прижимая к груди карабин.

— Прекратите! — жалобно просила она. — Как вам не совестно! Мы такие же солдаты, как вы!

— Солдатки — сладки! — страстно прогудел кто-то прямо в щель, совсем близко — Шацкая от неожиданности отпрыгнула.

В одной из ячеек сбились в кучку несколько девушек.

— Господи, неужели никто не придет на помощь? — трагически воскликнула гимназическая учительница Лонге. — Где же Бочка? Нас всех здесь изнасилуют и убьют!

Бойкая Салазкина, в мирной жизни посудомойка, сказала:

— Девочки, я наружу выгляну. Помогите-ка.

Поставили одна на одну три скамьи. Салазкину подсадили, она высунула в бойницу круглое личико — и обмерла.

В эту самую секунду с внешней стороны к окошку прижался кто-то черноглазый, пахнущий табаком.

— И-и-и-и! — зашлась визгом Салазкина. Остальные, крича еще громче, выбежали из стойла, бросив подругу. Хотела та спрыгнуть, да забоялась — высоконько.

Но черноглазый оказался нестрашный.

— Чаво напужалась, глупая? Чё я тя, покусаю? — И улыбнулся сахарными зубами, которые, если и покусают, то, поди, сладко. — Меня Сеней звать.

Салазкина шмыгнула носом, неуверенно улыбнулась.

— Ты знашь чё, — душевно попросил белозубый Сеня, — как наши перебесятся и разойдутся, ты к анбару выходи. По-за яблоневым садом анбар, туда и приходи. Погуляем по-хорошему. Я не то, что другие. Не забижу.

Из бойницы высунулась рука, медленно. Осторожно погладила Салазкину по виску, ласково провела пальцем по бровям.

— Придешь?

Зажмурилась Салазкина, ничего не ответила. Только вздохнула.

Солдатская смекалка помогла ухажерам найти решение трудной задачи. Как обычно бывает, в неорганизованной массе отыскался стихийный вождь. Длиннорукий и кривоногий артиллерист по фамилии Мартынов и по прозвищу Мартыха надумал вышибить дверь тараном. Шестеро товарищей по батарее, в числе которых были оба наблюдателя, принесшие мужчинам радостную весть, приволокли с хозяйственного двора длинное бревно и под одобрительные крики толпы нанесли первый удар в крепкие створки. Они затрещали, но устояли.

— Дальше отбегай! — скомандовал распорядительный Мартыха. — Не кто как хочет, а в ногу, все разом! Слухай сюда! Раз, два, три — пошел!

С дружным воплем взыскующие любви артиллеристы впечатали таран в дверь, и она прогнулась, треснув сверху донизу.

— На сопле повисла. Засов один держит. — Мартыха махнул рукой. — На позицию! Сейчас слетит!

Его товарищи снова отошли назад, приноровились — и прямо у них за спинами из тьмы ударил выстрел. Бревно покатилось по земле, артиллеристы бросились врассыпную.

Прямо на них, размахивая револьвером, шел высокий, подтянутый офицер. За ним, не отставая ни на шаг, — женщина в военной форме.

— Это что за стадо обезьян? — хрипло крикнул штабс-капитан, яростно озираясь. — Вы солдаты или кто?

Он толкнул в грудь стоявшего на пути Мартыху, подошел к двери.

— Кто в карауле?

— Шацкая, — подсказала сопровождавшая его ударница, испуганно оглядываясь на притихших солдат.

— Шацкая, откройте! Это помощник командира батальона!

Лязгнул засов. Дверь открылась.

Адмиральская дочка, бледная и трясущаяся, полными ужаса глазами смотрела на Алексея. Он заставил себя грозно сдвинуть брови, чтобы не поддаться жалости.

— Почему допустили безобразие?! — гаркнул он. — Устава не знаете?!

Никифорова, не дожидаясь, чем тут всё кончится, прошмыгнула внутрь казармы.

— Всех в ружье, — негромко, чтоб не услышали сзади, сказал ей вслед Романов и опять напустился на часовую: — Давно в наряде не были? Любите картошку чистить и мыть грязные котлы?

Глаза Шацкой наполнились слезами, дрожащие губы прошептали:

— Слава богу, что вы пришли…

Но первая оторопь, вызванная шумным явлением офицера, у толпы уже прошла.

Сзади раздались неторопливые, вразвалку шаги. Романов не обернулся, но внутренне собрался.