Нить наяды - Елена Дорош
— Поезжай домой. Завтра прилечу, и ты мне все расскажешь.
Кире показалось, что его голос звучит как-то напряженно.
— Андрей, ты… занят?
— Немного. До завтра.
И отключился.
— Не поняла, — вслух удивилась Кира.
Конечно, вряд ли он испытал душевный подъем, когда она позвонила ему ночью, но все же…
Кира подумала еще немного и решила, что на сегодня с нее хватит умственных усилий. Ляжет-ка она спать-почивать и забудет на время и о маньяках, и о мужиках.
Так она и поступила. Поехала домой, постояла минут пятнадцать под душем и завалилась в постель.
Завтра вечером все выяснится.
Все и выяснилось. Причем раньше, чем она предполагала.
Борисоглебский заявился в семь утра, когда Кира только начала продирать слипающиеся глаза.
— Привет, — сказал он и даже не дал ответить, сразу заткнул рот поцелуем и поволок в спальню.
Впрочем, Кира не сопротивлялась.
В десять она позвонила на работу и, наврав с три короба, отпросилась до полудня. Цедя слова сквозь зубы и делая длинные паузы, полковник Шарафутдинов отпустил, но пригрозил карой, если ровно в двенадцать ноль-ноль она не явится на службу.
Кира ощутила дежавю. Совсем недавно он уже разговаривал с ней так. Подозревает все-таки. Ну тогда вызови и прямо спроси! К чему эти тягучие, как резина, интонации?
Разозлившись, Кира растолкала Борисоглебского и пошла варить пельмени. Есть вдруг захотелось ужасно.
— Надолго прилетел? — спросила она, когда Андрей доплелся до кухни.
Борисоглебский обнял ее сзади и потерся о макушку.
— Не прилетел, а приехал на машине. Решил, что так быстрей.
— С водителем?
— Нет, сам. Сашка, он… В общем, не хочу ни лишних ушей, ни лишних глаз.
Неужели соскучился так сильно, что не было сил дождаться рейса? А вчера она уж было подумала…
— Так насколько?
— На пару дней. Но дела начнутся завтра. А что, если сегодня…
— Меня начальство пасет.
— Узнали, что ты занимаешься этим делом?
Кира дернула плечом.
— Андрюш, помнишь, ты говорил, что почувствовал за собой слежку? И что, больше не следят?
Борисоглебский пожал плечами.
— Честно говоря, не знаю. Все дни я безвылазно торчал на работе. Домой ездил только ночевать на служебной машине. В дороге клевал носом, проверяться было лень. Но это не значит, что никого не было.
— А здесь, в Питере, ничего не замечал?
Андрей взглянул пристально и отодвинул чашку.
— За тобой тоже, что ли, следят?
— Пока нет. Но это может быть вовсе не Кружилин.
— А кто? Ваши?
— Если я на подозрении, то вполне возможно.
— Я думал, только у нас следят за своими.
— А мы что, хуже? — хмыкнула Кира и скомандовала: — Собирайся. Отвезешь меня на работу.
Одетый, он зашел в кухню и увидел Киру, стоящую у окна. Она говорила по телефону и при этом, глядя в зеркальце, красила губы.
Почему-то Борисоглебский сразу догадался, что позвонил муж.
Он быстро вышел из кухни, но последнюю фразу все-таки услышать успел:
— Хорошо, поговорим.
Он не просто сел в машину. Он захлопнул дверь. Как будто разговор мог быть слышен даже здесь.
Забравшись на сиденье рядом с ним, Кира пристегнулась и потерла руки. Андрей покосился. Веселая. Рада, что у них с мужем может все наладиться?
— Ты чего смотришь букой? — повернулась она к нему.
Борисоглебский решил, что экивоки в данном случае неуместны.
— Случайно услышал, как ты разговаривала с мужем. Точнее, договаривалась о встрече.
— Договаривалась. И очень рада, что разговор состоится.
Андрей аккуратно вырулил со двора.
— Ты вроде говорила, что все окончательно. Или нет? Есть надежда на примирение сторон? — как можно равнодушнее спросил он.
Кира вдруг расхохоталась.
— Ты всегда будешь со мной разговаривать на дипломатическом наречии? Какое, на хрен, примирение сторон? Он застукал нас в неглиже! Или ты думаешь, что Гречин — терпила? Отнюдь, как говорит моя бабка. Он хочет оставить за собой последнее слово, а для этого опустить меня ниже плинтуса. Да что там опустить! Заколотить, законопатить и залить раствором бетона. Он никогда не проигрывал и не собирается начинать.
— Вы разговаривали довольно мирно.
— Так это его обычный приемчик! Стелить мягко, чтобы я купилась и своими ножками поднялась на эшафот. Он не может быть виноватым. Никогда. Он не пьет, не курит, не изменяет, зарабатывает. Он идеальный. Представь, каково ему узнать, что жена спит с другим, да еще не собирается каяться. Но самое ужасное для него — оказаться в смешном положении. А эта сцена с женой в простыне и любовником в трусах…
Андрей сделал трагическое лицо.
— Не продолжай. Меня уже душит сочувствие к нему. Сейчас заплáчу.
— И правильно сделаешь. Я этого не умею, а оплакивать есть чего.
— Тогда чуть позже. Сначала нужно заехать на заправку. Не хочу, чтобы мои рыдания стали достоянием общественности.
— Да, лучше потерпи, а то не поймут, — улыбнулась Кира и, не сдержавшись, чмокнула Борисоглебского в ухо.
Умеет парень снять напряжение. Ей это нравится в людях. В Борисоглебском — вдвойне и даже втройне. Ужасно нравится.
И что с этим делать? Ясно же, что дипломат и следователь — разные биологические виды. А уж про заводские настойки и говорить нечего.
— Если понадоблюсь, звони, — сказал он напоследок, проводил ее глазами и проверился.
Не заметив ничего подозрительного, Андрей решил, что возможность обнаружить слежку возрастет, если отправиться за город, например. Он развернулся на перекрестке и поехал на кладбище.
Надо навестить бабу Полю.
Не забывая поглядывать в зеркала, он ехал и думал о них с Кирой.
Вчера она позвонила как раз в тот момент, когда по другой линии он разговаривал с Соней.
Разумеется, Андрей подозревал, что чудесная девушка Соня позвонила среди ночи не случайно, а очень даже специально. Даже то, что говорила она заплетающимся языком, изо всех сил изображая даму, у которой просто поехала крыша от выпитого, наверняка было продумано и срежиссировано. И все это вполне в Сонином духе. Она вообще любила перфомансы, которые ей прекрасно удавались.
Она была первой женщиной, на которую он смог посмотреть после смерти Ирины. Наверное, хотел попробовать вернуться к жизни. Ничего монументального не планировал. Просто красивая девушка рядом и отличный секс. Но Соня прилипла как банный лист. Когда Борисоглебский попытался в лучших традициях закончить отношения миром, она включила шантаж. Шантажировала всем, что попадалось под руку. Сначала тем, что он был ее первым мужчиной, затем беременностью, потом выкидышем, депрессией после выкидыша, ну а в качестве тяжелой артиллерии использовала проверенный ход — угрозу самоубийства.
Разумеется, ни беременности, ни выкидыша не было, да и насчет первого мужчины она соврала — не настолько он был пьян, — но ее
