Знак Десяти - Хосе Карлос Сомоса
В первый момент я подумала, что если бы поймала ее, ухватив за волосы или за руку или подставив подножку, как действуют грубияны, вышедшие на поиск сокровища, то я бы выиграла это состязание (с женщиной японца или с кем-то еще) и смогла бы положить в кошелек кругленькую сумму. Но я никогда не участвовала в этих мерзостных постановках и никогда не бывала на аренах.
А потом меня посетила новая мысль: точно ли это пляжное сокровище связано с шагами, которые я слышала? Теперь мне это вовсе не казалось очевидным. Увидеть сокровище на пляже, тем более ночью, – не такая уж и редкость. Многие там скрываются.
Я уже собиралась покинуть свой наблюдательный пост, когда появилась другая фигура.
Она не бежала. И если и являлась сокровищем, то только для самой себя. Дыхание ветра превращало в крылья ее ночную рубашку и шаль. Лица мне было не видно, только ночной колпак, но очертания тела не оставляли места для сомнений.
Я не знаю, сколько времени она простояла там лицом к морю – я отошла от окна раньше. А когда я поднялась на мансардный этаж, то, вместо того чтобы вернуться к себе, я подошла к последней спальне, тихонько постучала и, не получив ответа, заглянула внутрь.
Постель Мэри Брэддок была пуста.
7
«Добрые люди кричат по утрам, злодеи – по ночам», – говаривал мой отец.
Я не знаю, к какой категории отнести моего пациента, но когда я к нему поднималась в то утро, его энергичный ликующий голос был слышен даже на лестнице.
– Поместите меня лицом к двери, но чтобы места в комнате было достаточно для всех!… Ах, мисс Мак-Кари, вы здесь! Вы как раз вовремя!
Мне, разумеется, не пришло в голову выспрашивать, как он догадался о моем появлении, притом что коридор был устлан ковром, а в его комнате стоял такой шум, что услышать меня мой пациент решительно не мог.
Мистер Уидон и Джимми Пиггот напоминали рабов египетского фараона: оба они склонились, ухватившись за кресло по бокам, и поворачивали этот трон к двери, а мистер Икс восседал сверху. Джимми снял пиджак и двигался без видимых усилий; Уидон тяжело отдувался.
Когда мистер Икс посчитал, что кресло установлено правильно, он переключился на стулья. Их требовалось как минимум восемь. Расположить их следовало полукругом вокруг свободной площадки: там разместили столик, сверху положили экземпляр «Приключений Алисы в Стране чудес». И кое-что еще.
Это были настольные часы с белым искривленным корпусом. Поначалу я не могла понять, откуда их принесли, но они мне «послышались» – вот самое уместное слово – очень знакомыми.
– Благодарю вас, джентльмены, – изрек мистер Икс. – Пепельницы расставлены? А жаровня? Вы же знаете, камин не работает… А теперь, если вас не затруднит, оставьте меня на несколько минут с моей медсестрой. И обязательно предупредите, когда придут посетители.
– Мистер Икс, часы я поставил, – сообщил Джимми, закрывая дверь.
Я подвела моего пациента к кровати, чтобы обтереть и высушить. После этой процедуры мистер Икс попросил одеть его в единственный костюм (мальчикового размера) и обуть в ботинки, а затем вернулся в кресло. Наряженный подобным образом, он походил на главаря преступного клана верхом на троне.
Его двухцветные глаза сияли.
– Мисс Мак-Кари, психиатры будут здесь с минуты на минуту. Выслушайте меня со вниманием: мистеру Оуэну известно только, что его преподобие нуждается в ментальном театре; больше он ничего не знает, не знает и правды об Убийце Нищих. И хотя мы с его преподобием намерены изложить главную часть истории, вам, определенно, тоже будут задавать вопросы. Будьте к этому готовы и отвечайте с вашей обычной искренностью.
– Договорились, сэр. Что-нибудь еще?
Мистер Икс помолчал, кривя свои тонкие губы. Он был взбудоражен.
– Я знаю, что вы до сих пор чувствуете вину, несмотря на мои регулярные попытки избавить вас от этой идеи. Ну что ж, наконец настал момент, чтобы вы поговорили о своем грузе. Ничего не утаивайте. Если вам будет стыдно – тем лучше. Если заплачете – это будет еще лучше. Дело крайне серьезное, так что нелишне будет послушать женский плач. Слушая, как плачет женщина, люди склонны придавать больше значения всему остальному.
– Да, сэр.
– Великолепно, – определил мистер Икс. – Ваш тон, когда вы пропускаете все входящее через себя, будет как нельзя кстати. И не забудьте упомянуть о наслаждении, которое вы почувствовали…
– Замолчите, – взмолилась я.
– Вот оно! Вот он, ключ ко всему! – ликовал этот невозможный человек. – Ваша злость. Пришел момент говорить со всей злостью… До сих пор вы предпочитали молчать, что кажется мне глупостью, но время молчания миновало – я ясно выражаюсь?
Моим ответом было молчание.
Я отошла от него подальше и посмотрела в окно.
– Мисс Мак-Кари?
Тучи закрыли небо настолько, что невозможно было определить, где сейчас солнце, то самое солнце, на которое охваченный писательской манией Дойл указал – вжжжик! – своей тростью. Море было серое и мутноватое, как старческий рассудок. Признаков жизни нигде не наблюдалось. Я отметила, что лето стремительно уходит, как то сокровище, что я видела ночью, – а вместе с ним и свет.
Огонь останется только в театрах.
Лето нам выпало странное и жуткое, но мне по крайней мере служили утешением его бесконечные закаты. Теперь к моей тоске будет добавляться и угасание природы. Я с детства привычна к песку и к морю, самые ранние мои воспоминания связаны с солнцем, поэтому осень для меня – с каждым годом все отчетливее – напоминает визитную карточку смерти.
Воспоминание о ночном приключении навело меня на мысль о Мэри Брэддок. Что за одинокая прогулка посреди ночи? Неужели Мэри, как и я, охвачена внутренней болью, крадущей ее сон? Неужели она тоже заботится о своем мистере Икс?
– Почему бы вам самому не поговорить с этими докторами? – Я все еще смотрела в окно.
– Мисс Мак-Кари… – Мистер Икс воспользовался своей особенной паузой, чтобы набраться терпения. – Я ведь объяснил, что тоже буду говорить. Что вам непонятно?
– Мне все понятно. – На этой фразе я – что поделаешь – слегка повысила голос. Внутри меня бушевала буря. По сравнению с ней слова мои были как шепот, обращенный к малышу. – В этом-то и проблема: всякий раз, когда вы объясняете что-то, я понимаю ВСЁ!
– Теперь уже я не понимаю ничего.
– Ах, неужели? Так позвольте сказать вам следующее: вот уже несколько недель, как вы ничего не понимаете про меня! Вот в чем главнейшая
