Андрей Белозеров - Роскошь нечеловеческого общения
- Про что? Не понял. Повтори-ка.
- А то ты не знаешь! Бригада следователей... Вызваны в Москву из провинции. Из разных городов. Отправлены к нам с единственной целью - свалить Греча. Лучше всего - посадить. Хотя иск против него не возбужден. Он проходит как свидетель по делу этой самой Ратниковой.
- Откуда у тебя такие сведения? - улыбнувшись спросил Борисов. - Поделился бы. Очень интересно. Я и не знал ничего такого...
- Ой ли? Вася, кончай дурить. Мы же сто лет друг друга знаем.
- Да. Знаем. Только все меняется, Юра. Я тебе еще раз говорю - бросай ты свою возню, перебирайся в столицу. Ответственно заявляю - работа будет. Устроим. Нам люди нужны. Молодые, со сметкой этакой... деловой. Как вот ты, к примеру. Да и не чужие мы с тобой. Подумай. Ты даже представить себе не можешь, какие сейчас открываются перспективы.
- Я подумаю, - отозвался Крамской. - А все-таки, Вася, ты не в курсе того, что я сказал? Да или нет?
Борисов достал из кармана пачку "Мальборо", покрутил в руках, сунул обратно.
- Бросаю, - пояснил он. - Здоровье берегу. Знаешь, Юра, не лезь в это дело. Ты что, с Гречем завязан, что ли?
- Да нет.
- А кто? Суханов твой?
- С чего ты взял? Просто интересуюсь.
- Н-да, - Борисов покрутил головой. - Просто. Как все у вас просто. Короче говоря, этот вопрос в моем ведомстве не стоит. Ничем тебе помочь не могу. Читай прессу, там все есть, Это действительно так, Юра. Я не вру тебе.
- Ну хорошо. Спасибо и на этом.
Борисов вытащил бумажник и отсчитал несколько купюр.
- Кредитки здесь не принимают, представляешь?
Крамской вежливо улыбнулся.
- Ну, пойдем, дружище? Ты когда летишь-то? Может, на службу ко мне заскочишь? Посмотришь, как я живу... И работаю. А то действительно сто лет не виделись. Ты где в Москве останавливаешься, кстати? Можно ведь у нас... Мы, знаешь, устроили что-то вроде частной гостиницы. Для своих, - пояснил Борисов. - Так что если какая необходимость - лучше к нам.
- Спасибо, Вася. У меня тут квартира есть.
- Квартира? Купил? - Борисов сделал заинтересованное лицо.
- Да нет. Можно считать, наше представительство в Москве. Служебная квартира, одним словом.
- Ну-ну, - Вася снисходительно улыбнулся. - Представительство - это правильно. Молодцы. Так что, зайдешь? Когда самолет-то?
- В семь часов, - ответил Крамской, честно глядя в глаза старому приятелю.
На билете, лежавшем в его кармане, было обозначено несколько другое время вылета: двадцать часов тридцать минут.
Они вышли на улицу. Борисов пожал Юрию Олеговичу руку, сел в черный "БМВ", дожидавшийся его возле ресторанчика на проспекте Мира, проводил глазами тощую фигуру Крамского, медленно удалявшуюся в сторону Садового кольца, и достал мобильный телефон.
Номер Кустодиева был записан в памяти приборчика. Вася нажал одну из кнопок и тут же услышал голос начальника президентской охраны:
- Да?
- Это Василий. Здравствуйте...
- Привет, привет. Что там у тебя?
- Нужно встретиться.
- Вот, бляха-муха, горит, что ли?
- Ну... Как сказать... Тут по поводу Греча кое-что...
- Подъезжай прямо сейчас. Пропуск будет.
Глава 6
Журковский работал у Суханова уже четыре месяца. Анатолий Карлович даже представить себе не мог, что вот так, на шестом десятке, окунется в новый, неизвестный для него мир - мир, в котором скорость жизни была совершенно иной, само время текло по иным законам, деньги не имели значения и в то же время все определялось деньгами, мир, в котором сжимались расстояния, а государственные границы становились прозрачными.
За эти четыре месяца Анатолий Карлович умудрился, даже не очень вникая в суть поездок, побывать в Швейцарии, Франции и США. Прежде, работая в Институте, он несколько раз выезжал за рубеж, но то были обычные советские командировки - поездки на симпозиум или конгресс без гроша в кармане (не считать же деньгами мизерные суточные, которые экономились для того, чтобы привезти подарки домашним - джинсы жене и блок "жвачки" сыну), с чемоданом, в котором рядом с книгами и рукописями лежали отечественные, грубые, годные на все случаи жизни супы в пакетиках, банки мясных консервов и обязательные бутылки "Столичной" (сувениры для иностранных коллег).
Теперь Анатолий Карлович с умилением и даже некоторым недоумением вспоминал все эти макароны и супы, рыбные консервы на ужин, кипятильники, которые тайком включали в гостиничных номерах, да и сами гостиничные номера. По сравнению с теми, где теперь останавливались они с Сухановым, комнаты, предоставлявшиеся профессору во времена великого и могучего Советского Союза, казались клетушками бедных общежитий для молодых, только что прибывших из провинции специалистов.
Впрочем, когда Журковский описал Суханову условия, в которых он прежде жил за границей, Андрей Ильич подтвердил его предположения.
- Так оно и было. Душ в коридоре? Две койки в одной комнате? Конечно, общежития. Просто вас убеждали, что это гостиницы, и вы охотно верили.
- Неужели государство не могло поселить нас в нормальном отеле?
- Почему же не могло? Могло. Только в нормальных останавливались чиновники - у них тоже дела были за кордоном. А ученые что? Они же блаженные. Одухотворенные. Творческие личности. Им все равно, где спать и что есть. Так что не удивляйтесь, Анатолий Карлович, и вживайтесь в буржуазный быт. Вы ведь, если мне не изменяет память, даже собирались эмигрировать?
- Было дело.
- А теперь? Не думаете об этом?
- Теперь?.. Не знаю. Честно вам скажу, Андрей Ильич, не знаю. Все может быть. Я, знаете, будто проснулся сейчас. Все как-то внове. Все как в первый раз.
Журковский не лицемерил. Он действительно смотрел на мир свежим взглядом, проблемы, мучившие его прежде, даже не казались сейчас ничтожными - они просто ушли, исчезли, забылись, их место заняли новые - большие, интересные. Настоящие.
- Поверьте, Андрей Ильич, - продолжал Журковский, - мне стало интересно жить. Я уж думал, в моем возрасте жизнь, по сути, кончена. Думал, дотяну потихоньку в Институте на преподавательской работе, а там...
- Что - "там"? - спросил Суханов. - Что значит - "там"? Вы, Анатолий Карлович, здоровый, крепкий мужик. Вам еще жить и жить, работать и работать. Вы, простите, и жизни-то настоящей не видели. Вам еще предстоит многое для себя открыть. Я вам, если хотите знать, откровенно завидую. Ведь люди после сорока... - по крайней мере, я по себе это знаю, может, у вас было по-другому, но у меня именно так... - после сорока люди пытаются как-то вернуть свои детские впечатления. Возможно, для того, чтобы просто развлечься, возможно, это особенности человеческой психики, кто знает. Но, скорее всего, дело в том, что после этого рубежа люди начинают увядать... в творческом смысле. Я говорю не только о личностях, имеющих непосредственное отношение к творчеству, а вообще, в широком смысле. Я имею в виду творческое отношение к жизни. Интерес, любопытство, если хотите. Это и есть та составляющая детства, которая после сорока исчезает и вместо нее образуется пустота, которую так или иначе хочется заполнить. И начинается - одни пьют, другие впадают в некое подобие спячки...
- Да... Я ведь тоже пребывал в такой спячке последние годы. Сейчас это для меня совершенно очевидно. Знаете, о чем я думал больше всего, что меня мучило по-настоящему? До исступления. Читаю лекцию, а сам думаю только об одном... Сижу дома, с женой, ужинаю, предположим, а мысль одна в голове...
- Какая же?
- Почему соседи не закрывают входную дверь на кодовый замок? Можете себе представить?
- Э-э, батенька мой, да получается, я вас вовремя вытащил. Так и до маниакально-депрессивного психоза недалеко. Совсем даже недалеко. Стали бы таким, простите, тихим сумасшедшим. Лекции бы свои читали, ставили бы "неуды" студентам - чем дальше, тем больше. Я таких преподавателей на своем веку встречал. Утративших всякий интерес к жизни. Но вы-то хоть пили еще, это, кстати, спасает иной раз от психозов. Правда, другая опасность возникает...
- Ну, алкоголизм мне не грозит. Нет у меня к нему предрасположенности.
- Не скажите, не скажите, это штука очень коварная. Очень. Я много друзей своих похоронил, все были вполне приличные люди. И тем не менее - одной косой скосило...
- Да, у меня тоже есть... точнее, были такие знакомые... И тоже все - от этой беды...
- Вот. А вы говорите! Это наш национальный бич. Особенно сейчас, когда водку делают бог знает из чего. Нет, мир прекрасен, Анатолий Карлович, прекрасен без всякой этой суррогатной водки, без всяких кодовых замков.
- Да, конечно. Конечно, прекрасен...
Однако картина мира, открывшаяся перед Журковским благодаря его сближению с Андреем Ильичом, была не столь уж радужной, как тот ее описывал.
Первый звонок случился спустя неделю после того, как Журковский начал работать в предвыборном штабе Греча.
Анатолий Карлович отмокал в ванной после тяжелого рабочего дня. Запикал новый телефон. Журковский протянул руку, потряс ею, чтобы стряхнуть капли воды, и взял трубку, лежавшую на новенькой стиральной машине.
